Над кольцом пульсировала большая штуковина, похожая на перезрелую тыкву. К ней было подведено множество проводов и шлангов, и при каждом содрогании она выбрасывала струи густой жидкости. Жидкость из всех трубок собиралась в один поддон, а оттуда растекалась по желобам в три бутыли. Из бутылей жидкость разбегалась по другим трубочкам, и под каждой стояла большая деревянная канистра с краником.
Вдоль стен, там, где свет был совсем тусклый, висели вниз головой другие тела — мужские и женские, старые и помоложе. Блумлейн насчитал даже трех младенцев. Возможно, их было и больше, но некоторые тела висели в глубине помещения, практически в полной темноте.
Внезапно одна из туш открыла глаза и посмотрела на Блумлейна. Это был молодой человек, возможно лет двадцати пяти. Его мутные глаза расширились на секунду, а потом веки опять опустились.
— Он жив!
— Они все живы, — сказал Том Даффи. — Они — продукты.
Теперь, приглядевшись, Блумлейн разглядел, что груди подвешенных мерно вздымаются. Редко и неглубоко, но они дышали. Правда, никаких других признаков жизни не подавали. Лица у «продуктов» были отсутствующие — восковые маски, карикатуры на человеческие лица. За ноги, руки и шеи они были прикованы каждый к своему щитку, трубки и катетеры торчали из их вен, а иногда из неаккуратно сделанных и кое-как зашитых разрезов в груди или животе. Трубки от всех тел вели к одному-единственному, главному.
Сзади кто-то вскрикнул. Блумлейн узнал голос, обернулся и увидел, как Пат отшатнулся от угрожающе надвигавшегося на него человека. Это был тот, застреленный Блумлейном, живехонький, улыбающийся, в расстегнутой рубашке и с черной раной в животе. Придерживая одной рукой полу рубахи, этот Солли — как бишь его фамилия — засунул указательный палец другой глубоко в рану.
Диди закричала и упала без чувств.
Кто-то засмеялся в голос, остальные захихикали. Тем временем этот Солли засунул в рану и второй палец и через некоторое время извлек пулю. Он бережно двумя пальцами держал маленький кусочек металла, на котором отчетливо проступала каждая крапинка. Крови не было. Рана тут же затянулась, даже шрама не осталось.
Пат поднял пистолет и навел его на воскресшего из мертвых. Глаза мужчины расширились, и Пат застыл на месте. Живой мертвец протянул руку, взял у старика оружие и приставил дуло к собственному виску. Выстрел был оглушительный. Солли пошатнулся, но тут же снова выпрямился. Полголовы ему снесло, одного глаза как не бывало, а другой болтался на ниточке на щеке. Самоубийца, смеясь, выдергивал клочки опаленных волос вокруг раны. Пистолет он отдал Пату. Глаз почти сразу вернулся на место. Кожа вокруг развороченной глазницы порозовела, а потом приняла свой обычный вид. На голове снова выросли темные волосы.
Первым взяли Эдди. Он сопротивлялся и отрубил своим топориком парочку рук, но это ничуть не смутило жителей Памп-Хэндл.
Блумлейн видел, как орущего парня волокли к самодельному столу и как над ним трудились — раздевали, привязывали руки. Потом над ним склонилась Элинор Ривайн с гигантским шприцем в руке.
Блумлейн заметил две вещи: первое — пластмассовые экраны встали на место и двери сарая закрылись; второе — кто-то крепко взял его за предплечье.
— Вы станете одним из них, мистер Блумлейн, — жизнерадостно пообещал скрипучий голос Тома Даффи.
Блумлейн попытался вырваться, но ему не удалось даже ослабить хватку старика. Тогда он стал стрелять: один выстрел пробил вице-мэру грудную клетку, два — разворотили живот, еще одна пуля угодила в шею, но все было бесполезно.
Даффи, как рыба, разевал рот и беззвучно смеялся. Он поднял руку, дотронулся до своей продырявленной шеи, дернул плечом и посмотрел на подвешенного в центре мертвеца. За это время рана успела затянуться новой тонкой глянцевой кожицей.
Блумлейн видел, как трудятся над телом юного Эдди: надрезают кожу и отворачивают большие пласты мяса, вставляют трубки в вены на руках и ногах. Он проследил взглядом, как эти трубки долго-долго тянутся к пульсирующей «тыкве», затем снова посмотрел вниз, на обнаженное тело.
Полностью восстановившийся Даффи говорил с ним, а Блумлейн боковым зрением видел, как горожане несут бесчувственное тело его жены на соседний стол. Ее короткий вскрик сменился хлюпающими звуками и кряхтением доморощенных хирургов, а потом журчанием жидкости, стекающей в канистру.
— Он пришел в наш город после того, как взорвалась бомба, — рассказывал между тем Даффи. — Хотел поймать кого-нибудь по дороге, но силенок не хватило.
— Кто он? — спросил Блумлейн.
— Он — наш мэр. Мэр Лад.
— Но кто он на самом деле?
— Сказал, что Дракула. Поэтому мы и назвали его Лад — похоже на «Влад». Дракула! Нет, вы только представьте! Ну, мог бы сказать, что Носферату, граф Йорга или Барнабас Коллинз… — Даффи пожал плечами. — В конце концов, какая разница! Может, он и был Дракулой. Главное, что он — последний.
— Последний?
— Последний вампир, мистер Блумлейн.
— Вампир? Настоящий вампир?
Том Даффи потихоньку подталкивал Блумлейна к столу. Упираясь, тот увидел, как тело Пата, утыканное проводами и трубками, с помощью шкива подвешивают вниз головой рядом с другими кадаврами. Эдди и Диди уже были готовы. Очередь за ним, Джо Блумлейном.
— Видите ли, как только мы сообразили, кто он такой, мы поняли, что он может нам помочь. — Даффи произнес это тихим, певучим, убаюкивающим голосом. Блумлейну даже не было страшно — только любопытно. — Я, знаете ли, был хирургом… Раньше, до бомбы. В Атланте. Я как раз навещал друзей неподалеку, когда все случилось. Назад мне дороги не было — некуда возвращаться. Все города провалились в тартарары. Везде мародерство, разбой… Мы с женой шли и шли, пока не добрели до Памп-Хэндл. С нами был наш семнадцатилетний сын Мартин. Он у нас с Милдред поздний ребенок… — Даффи помолчал несколько секунд. — Он не вынес…
— Что с ним стало?
— Вы задаете много вопросов… Он умер. Я ничего не смог сделать.
Блумлейн обвел глазами столы. Горожане все еще колдовали над распростертыми на них телами. Какие-то инъекции. Он отвернулся.
— Что, тошнит? Ничего, это пройдет. Тут, значит, мы и осели. Больше не было смысла никуда идти. Здесь не хуже и не лучше, чем где бы то ни было. Точно не хуже.
— Не хуже? — Блумлейн пытался выиграть время. Даффи по-прежнему не отпускал его руку. Надо выбрать момент…
— Ну, цинга, конечно, чума, несколько случаев рака кожи… Ни еды, ни настоящего солнечного света, только эти проклятые цветные облака. Но в конце концов, не все ли равно, где ждать смерти. А потом появился он.
Блумлейн проследил за взглядом старика — тот смотрел на обнаженное тело посередине комнаты.
— Итак, мы его схватили и… выяснили, кто он такой.
— И он оказался вампиром.
— Да, как ни глупо это звучит. Он действительно вампир или, лучше сказать, был вампиром. Теперь-то он просто колба с питательной средой.
— Колба с питательной средой?
— Сказать, что он умер, пожалуй, было бы неточно. Вампиры ведь мертвы изначально, так?
Блумлейн пожал плечами.
— У него не было пульса. Это первое, что мы заметили. Потом я выслушал его, и оказалось, что у него нет сердца. Знаю, это невозможно, — торопливо заметил Даффи, когда его пленник недоверчиво ухмыльнулся, — но у него действительно не было сердца. Я вскрыл ему грудную клетку, и там ничего не оказалось. Просто-таки ничегошеньки.
— Как же он жил?
— Никак. Получается, что вампиры — просто ходячие химические реакции. Какой-то вирус взаимодействует с кровью и замедляет процессы старения. Но в то же самое время убивает тело.
— А ум?
— Нет, ум не убивает. По крайней мере, насколько нам известно. Думаю, мы бы уже успели это почувствовать, — усмехнулся он. — Готовы взять еще одного? — крикнул он своим.
— Через пять минут, — отозвалась Элинор Ривайн.
Она что-то зашивала, — что именно, Блумлейн не понял. Он был рад, что, кроме ее руки с иглой, ничего не видел.
— Так что с ним сейчас? Он жив или мертв?
— Он не двигается и не говорит с тех пор, как мы принесли его сюда, а это было… — Даффи наморщил лоб, подсчитывая, — восемь-девять месяцев назад.
— И он так сохранился? То есть я хочу сказать, он не разлагается?
Даффи отрицательно покачал головой:
— Не-а. Странно, не правда ли? «Вампир» — термин очень эмоциональный и весьма неточный. Сразу вспоминают о клыках, плаще и восточно-европейском акценте. Некоторые еще вспомнят, что прародитель всех вампиров был проклят, — добавил он. — А я считаю, что на этом, — он кивнул на тело, — наоборот, лежит благодать. Я некоторое время изучал его и до сих пор не понимаю, в чем его беда, то есть, извините, наоборот, счастье.
— Как вы его убили?
Даффи тряхнул головой:
