– …and yon elf – knight to sleep in my bosom! – произнесла Катя вслух.
– Что ты сказала? – В дверном проеме стоял Карлссон.
Катя так и не услышала, как он пришел.
– «…And yon elf – knight to sleep in my bosom!» «Ах, если бы эльф-рыцарь уснул на моей груди!» – перевела Катя, улыбаясь гостю.– Но чтобы ритм сохранить и в рифму – точно не получится, поэтому «Эльф у моей груди». Это очередная баллада. Видишь, как я наловчилась переводить?
– А-а-а, баллада… – произнес Карлссон, как показалось Кате, с облегчением.
– Ну да! Классная, в отличие от предыдущей.
И намного проще. Я могла бы и сама справиться, но ты все равно бери стул и садись поближе. Будешь мне слова подсказывать. Вот что такое gowans?
– Старое слово, то же самое, что dandelions,– Карлссон послушно опустился на стул рядом с Катей. Стул жалобно захрустел.– Одуванчики. А о чем баллада?
«Не хочешь ли отправиться со мной в зеленый лес? – набирала тем временем Катя подстрочник.– Не желаешь пешком, так поедем верхом…»
– О девушке и эльфе,– ответила она.
– И что, он ее похитил? – очень серьезно спросил Карлссон.
– Почему сразу похитил? Она сама с ним поехала в лес кататься. А эльф завлек ее в чащу и говорит… – Катя заглянула в текст: – «…Мы прибыли на место, где придется тебе умереть!» Но девушка его перехитрила, навела на него сонные чары и …Что такое slain?
– Зарезать. Дай-ка посмотреть,– сказал Карлссон, протягивая руку к распечаткам.
Минуты две оба молчали. Катя набирала текст, Карлссон внимательно читал.
– Я бы хотела встретить эльфа,– мечтательно сказала Катя.– Представь, как здорово. Сидишь ты рано утром у окна. На дворе первое мая – тепло, солнышко светит, птички поют, одуванчики цветут. И тут из лесу выходит эльф…
– Первого мая? – проворчал Карлссон, отодвигая распечатку.– Ты, Малышка, хоть понимаешь, чего хочешь?
Катя подняла голову и посмотрела на суровое лицо гостя.
– Что? – с насмешкой спросила она.– Опять в балладе все исторически неправильно?
Карлссон хмыкнул.
– «Неправильно…» Скажешь тоже! Все шиворот-навыворот. Дохлая лошадь в кленовом сиропе! Сразу видно, что сочинял какой-нибудь человечек-менестрель в коротких пестрых штанишках!
– Ну да! Конечно, это леди Изабел игрой на клавесине выманила эльфа из леса, чтобы соблазнить! – желчно сказала Катя. Она обиделась за понравившуюся ей балладу.– А эльф обиделся и ее убил. Так, да?
– Глупости! – отрезал Карлссон.– Не стал бы сид убивать знатную девушку в ее доме! Не те тогда были времена.
– Какой еще сид? – заинтересовалась Катя.
– Эльф. Они себя сидами называют… Называли,– поправился он, но Катя на его оговорку не обратила внимания.
– Сид – это эльф? Первый раз слышу,– с сомнением произнесла она.– Ну допустим…
– Про «народ холмов» ты тоже не слышала?
– Ну почему же! Не такая уж я серая! – возмутилась Катя.– И про полые холмы я читала. И про то, что эльфы туда людей заманивали, а потом выпускали – через сто лет!
Карлссон фыркнул.
– Ты не смейся! – снова обиделась Катя.– Я не мифолог какой-нибудь! Что читала, то и говорю!
А если ты все знаешь, то, может, расскажешь, как было дело у этого эльфа и Изабел? – язвительно предложила она.
– Может, и расскажу,– сказал Карлссон.– Хотя сразу предупреждаю: именно этой истории я не знаю. Зато хорошо знаю сидов.
– … И девушек! – поддела его Катя.
– Я ведь могу и не рассказывать, Малышка,– предупредил Карллсон.
– Ладно, ладно! Я молчу и внимаю…
– Внимай,– серьезно сказал Карлссон.– Может, в жизни тебе пригодится. Хотя надеюсь, что нет.– Он устроился поудобнее.– Запомни: смертная девушка с эльфом ничего сделать не сможет. Если он захочет выманить ее из дома, то выманит. Если захочет убить, то убьет. Эта Изабел могла воображать, что позвала эльфа, но мне совершенно очевидно: сид пришел сам. Пришел, очаровал, заманил в лес, на нужное место, и убил. Может, и существовала в Шотландии девушка, которой бы удалось перехитрить эльфа, но лично я таких историй не припоминаю. Другое дело, если бы она сама была опытной колдуньей и знала, на что и с кем идет. Но опытная колдунья обычно малопривлекательная старуха, абсолютно непригодная для жертвоприношения…
– Какого еще жертвоприношения? – перебила Катя.
– Там же все прямо сказано,– удивился Карлссон.
– Где?
– Здесь! – Карлссон ткнул толстым пальцем в строчку.– Ты что, читать разучилась? В каждой строфе! «The first morning in May… The first morning in May…»
– Ну и что? – удивилась Катя.
– Как что? – Карлссон посмотрел на нее с изумлением.– Ты не знаешь, что такое первое мая?
Катя напряглась и вспомнила:
– День мира и труда! Его коммунисты празднуют.
Карлссон усмехнулся, похлопал ее по руке:
– Первого мая, Малышка, все, даже глупые человечки, отмечают бельтайн,– сообщил он.
Теперь настал черед Кати удивляться.
– Что это такое – бельтайн?
– Большой праздник весны. Нет, ты правда не знаешь? В России его тоже отмечают, я сам видел. Правда, обряды немного другие, но тоже костры жгут, совокупляются, купаются… Правда, купаются без факелов…
– Подожди, Карлссон, я совсем запуталась! Ладно, про бельтайн я поняла, но при чем тут эльфы?
– Эльфы, отмечая бельтайн, забирают человеческие жизни,– сообщил Карлссон.
– Значит, ты утверждаешь, этому рыцарю-эльфу из баллады просто нужна была девушка для ритуальной жертвы?
– Я ничего не утверждаю,– заявил Карлссон.– Я же тебе сказал, что не знаю этой истории. Но если в бельтайн эльф увел девушку в лес, то вряд ли – одуванчиками любоваться.
– Странно это все,– подумав, сказала Катя.– Почему тогда эльфов всегда изображают прекрасными, добрыми?
– Люди,– уточнил Карлссон.– Люди изображают эльфов прекрасными и добрыми. Потому что эльфы кажутся им прекрасными и добрыми.
– А на самом деле они ужасно уродливые и злые?
– Да нет,– покачал головой Карлссон.– Я бы так не сказал. Людей они убивают не так уж часто. И на это всегда есть особые причины – зашел человек куда не надо, ненароком нарушил какой-нибудь запрет… Или для жертвы в честь какого-нибудь праздника – праздновать они любят. Нет, убивали людей не часто. А вот похищали – да. Молодых парней и девушек. Сидам люди всегда нравились.
– Людям, наверное, тоже, раз ты сам признаешь, что они – красивые!
– Лошадь тоже красивая,– сказал Карлссон.– Или сокол.
– Но ведь эльфы похожи на людей!
– Похожи,– согласился Карлссон.– Обычному человеку и не отличить.
