Он выдвинул ящик углового письменного стола, занимавшего добрую четверть комнаты. Ира выбрала из аккуратно сложенных проводов подходящий; экран, задумавшись на несколько мгновений, ожил и продемонстрировал полное отсутствие уведомлений. Ну конечно, номер ведь новый… Мама наверняка рассердилась, обнаружив вечером записку о том, что дочь намерена пропадать леший знает где, леший знает сколько. Завтра надо будет обязательно позвонить. А лучше приехать и поговорить наконец как следует, но это завтра… Пока же хватит короткого успокоительного сообщения. Ира отключила звук и положила телефон на чёрную лакированную столешницу, рядом с изрядно потрёпанным аппаратом, экран которого наискось пересекала ветвистая трещина. Прохор, должно быть, припрятал во время обыска, а потом, когда ушли безопасники, вернул на место. В стороне, у стойки монитора, лежали ключи от машины и пропуск в Управу. Теперь всё вернётся на круги своя. Или нет; как прежде уже точно не будет, но, если подумать, это и к лучшему.
— Какая ты…
Она обернулась. Яр стоял в дверях, откровенно ею любуясь. В джинсах, аккуратно выбритый, с небрежно переброшенными через плечо волосами, он вдруг напомнил ей неприветливого офицера контроля, которого она когда-то встретила в кабинете Анохиной. Ира смущённо улыбнулась.
— Какая?
Он шагнул в комнату, притворил за собой дверь. Сквозь открытое окно веяло ласковым ветерком.
— Моя.
Яр привлёк её к себе, не скрывая намерений. Ира потянулась к его губам, всё ещё терпко пахнущим виски. Повинуясь короткому жесту, выключатель отчётливо щёлкнул и прогнал навязчивый электрический свет.
Мама, само собой, будет в ужасе. Но это её проблемы.
Утро пришло с прохладным дуновением ветерка, принесшего с улицы запах реки, нагретого асфальта и пыльной листвы. Занавески лениво шевелились на сквозняке. Яр, обнажённый по пояс, стоял у стола, спиной к разворошённой постели, и торопливо завязывал на затылке волосы; экран лежащего перед ним телефона тревожно светился. Ира уселась на кровати, кутаясь в одеяло.
— Куда ты?
Он обернулся, укоризненно взглянул на неё.
— Чего ты так рано? Поспи ещё. Я в Управу, шеф вызывает.
— Я с тобой.
Он тихо рассмеялся. Уселся на край кровати, привлёк Иру к себе, ласково поцеловал. На миг ей показалось, что он вот-вот пошлёт дела к лешему и насытившееся было пламя вспыхнет между ними с новой силой, но Яр отстранился и покачал головой.
— Без надобности. Я ненадолго, поговорю с Верховским и заберу машину… Ничего со мной не случится, не беспокойся.
— Легко сказать, — проворчала Ира, выпутываясь из одеяла. — Теперь точно не засну.
— А зря. Выходные ведь, — заметил Яр. Он набросил на плечи рубашку, забрал со стола ключи и пропуск и сунул в карман телефон. — К двенадцати точно освобожусь. Если тебе тут что-нибудь понадобится, дёргай Прохора, он не будет против.
— Да я, наверное, домой поеду, — вздох вырвался из лёгких сам собой. — Скажу родителям, что со мной всё в порядке…
— Аккуратнее. Неразглашение с тебя пока не сняли, — мгновенно посерьёзнев, напомнил Яр.
— А я и не собираюсь им всё рассказывать. Пока ты не разрешишь, точно не буду, — пообещала Ира. — Мало ли что…
— Хорошо. Береги себя.
Он бросил короткий взгляд на часы и исчез, оставив после себя едва уловимый запах парфюма. Ира потянулась к пакету с одеждой, в которой какое-то невообразимое число веков назад вышла из дома. Она благополучно забыла бы вещи в Ксюшиной машине, если бы хозяйка не выдала ей поклажу, едва высадив у ресторана. В нарядной блузке и брюках ценой в четверть зарплаты лучше так сразу дома не показываться. И без того вопросов будет многовато…
Прохор высунул нос из кухни, стоило ей осторожно толкнуть дверь в коридор.
— Гостьюшка проснулась, — заключил он. — Чего откушать изволит? Прохор яишню сделать может, блинов пожарить, кашу сварить…
— Привет, Проша, — Ира смущённо ему улыбнулась. — Сделай, пожалуйста, что попроще.
— Прохору всё просто. Его хозяйка всему на свете научила, — похвастался домовой. Он деловито заглянул в спальню, покрутил лохматой головой и душераздирающе вздохнул. — Опять ить убёг спозаранку, душа беспокойная… А завтракать-то кто будет?
Ворча себе под нос, Прохор скрылся в кухне. Ира умылась и расчесала спутанные волосы; лицо, глядевшее на неё из зеркала, очевидно уступало в красоте маске, нарисованной Ксюшиной рукой, зато выглядело куда как счастливее. С кухни тянуло соблазнительными ароматами; квартира, вчера казавшаяся жутковатой и пустой, в одночасье стала уютной и почти знакомой. Ира на миг замешкалась, прежде чем переступить порог кухни. Помнит ли Яр, что шептал ей на грани яви и сна? Может, и нет; оба они были пьяны — алкоголем, ночью, друг другом. Впрочем, будет ещё время обо всём подумать, а прямо сейчас надо завтракать и ехать домой…
— Али гостьюшка печалится? — перепугался Прохор. — Нехорошо чего? Хозяин обидел?
— Нет-нет, Проша, всё в порядке, — Ира с поддельным энтузиазмом взялась за вилку. Есть не хочется, а надо. — Ты… э-э-э… не беспокойся так.
— Ить как не беспокоиться-то! — домовой всплеснул лапами — точь-в-точь как Афонька, не уследивший за шаловливыми хозяйскими внучками. — Прохор, по чести, у гостьюшки прощеньица просить должен. Он-то думал, она как все, а она — вон какая!
— Спасибо, — пробормотала Ира в кружку с чаем. Кто такие «все», лучше, пожалуй, не уточнять. — Очень вкусно у тебя получается.
Домовой надулся от гордости. Хронометры на духовке и на микроволновой печи в унисон показывали девять утра; родители наверняка уже проснулись. Ира сделала безнадёжную попытку помыть за собой посуду; Прохора едва удар не хватил от такого кощунства, и гостья была без церемоний выставлена вон из кухни. Больше предлогов задерживаться не нашлось. Сунув телефон в сумку, Ира натянула на ноги кроссовки и сама себя отчитала за малодушие. То есть на полудниц кидаться с голыми руками и играть в догонялки с безопасниками — это пожалуйста, а с матерью поговорить — всё уже, пороху не хватает? Смех, да и только.
Впрочем, самый сложный экзамен — тот, который ещё не сдан.
LXIX. Здравый смысл
Стойкий запах кофе за семь лет насквозь пропитал кабинет вместе со всей мебелью, документами и даже, наверное, краской на стенах. Будущему преемнику придётся либо долго и с боем вытравливать отсюда кофейный дух, либо смириться и продолжить привычки Верховского. Сегодня впервые за последние недели утренняя доза терпкой горечи принесла подлинное удовольствие. Ещё в бытность свою рядовым безопасником он усвоил: дела могут идти либо терпимо, либо катастрофически плохо; сейчас из второй категории всё понемногу выруливало к первой.
— Как ты мог бы догадаться, — Верховский откинулся в кресле и праздно сцепил пальцы, — ничего, что однозначно указывало бы на подлинных зачинщиков, коллеги в «Восходе» не нашли. Наши друзья, спасибо их информатору поневоле, успели подготовиться и куда-то деть большую часть документов, в том числе те, о которых говорил Максим. Это значит, что две-три башки мы гидре, конечно, отрубили, но ещё штук шесть преспокойно продолжают шипеть и плеваться ядом. Хуже того, могут отрастить себе новое туловище и опять начать суетиться. На сей раз куда как более осмотрительно.
Зарецкий скептически нахмурился. Александр Михайлович опасался, что после вчерашних потрясений он вовсе не будет ничего соображать, однако парень неплохо справлялся. Верховский даже не стал отчитывать его за раздражающую привычку вертеть в руках какую-нибудь дребедень в процессе размышлений.
— Это будет сложнее, — заметил Ярослав, пропуская между пальцев посеребрённый «паркер». — Я чуть-чуть навёл шороху на другой стороне.
— Наслышан, — Верховский позволил себе уважительно хмыкнуть. — Будет время — опиши подробно и направь мне под грифом, подошьём к делу. Но надо вычищать гниль здесь, и чем быстрее — тем лучше.
— На примете есть кто-нибудь? — деловито спросил Зарецкий.
