Это было как-то странно. Комната совершенно не подходила маме.
Эмили открыла застекленные двери и вышла на балкон, в шуршащий ковер сухих листьев, доходивший до щиколотки. После смерти мамы все стало таким ненадежным и хрупким. Словно идешь по мосту из бумаги. Из Бостона она уезжала с надеждой. Как будто все сразу станет хорошо, стоит только приехать сюда. Эмили действительно утешала мысль, что она будет жить там, где жила в юности ее мама, что она сблизится с дедушкой, о существовании которого до недавнего времени даже не подозревала.
Но это пустынное, странное место разом разрушило все надежды.
Здесь она не чувствовала себя как дома.
Чтобы хоть как-то утешиться, она потянулась к браслету, своему счастливому талисману, но пальцы нащупали только голую кожу. Эмили испуганно подняла руку.
Браслета не было.
Она посмотрела себе под ноги, огляделась по сторонам. Принялась бешено пинать листья в надежде, что браслет найдется. Потом бросилась в коридор и затащила в комнату сумки. Возможно, браслет соскользнул с руки в одну из сумок, когда она их тащила. Перетрясла всю одежду и случайно уронила ноутбук, который был завернут в белое зимнее пальто.
Но браслет так и не нашелся. Эмили выбежала из комнаты, спустилась по лестнице и выскочила на улицу. Под деревьями было уже совсем темно, так что Эмили пришлось замедлить шаг. Но как только сквозь листья забрезжил свет уличных фонарей, она опять перешла на бег.
Она обыскала весь тротуар и всю подъездную дорожку. Браслета не было нигде. Либо она обронила его на улице, и кто-то уже подобрал его и взял себе, либо он соскочил с руки, когда она вертела его в машине, и теперь едет обратно в Роли, где Эмили села в такси на автобусной станции.
Это был мамин браслет. Далси очень его любила и никогда не снимала. Впадая в задумчивость, она теребила подвеску в виде полумесяца — почему-то всегда только ее, — так что она заметно поистерлась по сравнению с остальными.
Эмили вернулась в дом. Ей до сих пор не верилось, что она потеряла браслет.
Из глубины дома раздался звук, будто захлопнулась дверца сушилки, и из кухни вышел дедушка.
— Сирень, — сказала ему Эмили, когда они встретились в прихожей, где она задержалась и дождалась, пока он ее заметит. Она не хотела его напугать своим неожиданным появлением.
Он посмотрел на нее с опаской, словно боялся, что она с ним сыграет какую-то шутку.
— Сирень?
— Ты просил сказать, какие обои в маминой комнате. На них сирень.
— Да. Когда она была маленькой, там всегда были цветы. Обычно розы. А когда она стала старше, они постоянно менялись. Помню, однажды там были молнии на черном фоне. А еще была синяя чешуя, как на брюхе дракона. Ей это жутко не нравилось, но она не смогла их поменять.
Эмили улыбнулась.
— На нее не похоже. Как-то раз… — Она умолкла на полуслове, увидев, что дедушка отвернулся. Он не хотел знать. В последний раз он видел дочь двадцать лет назад. Неужели ему неинтересно? Эмили стало обидно. — Наверное, я пойду спать, — пробормотала она, отвернувшись.
— Есть не хочешь? — спросил он, следуя за ней на некотором отдалении. — Я утром сходил в магазин. Купил подростковой еды.
Уже поставив ногу на первую ступеньку лестницы, Эмили обернулась к деду, и тот резко остановился и сделал шаг назад.
— Спасибо, — сказала она. — Но я правда очень устала.
Он кивнул:
— Хорошо. Тогда, может быть, завтра.
Эмили вернулась в спальню, бывшую мамину комнату, и упала на кровать. От матраса пахнуло затхлостью. Эмили уставилась в потолок. Мотыльки налетели на свет и теперь кружились вокруг хрустальной люстры, затянутой паутиной. Ее мама выросла в комнате с хрустальной люстрой? И это та же сама женщина, которая вечно ругала Эмили, если та забывала выключить свет, уходя из комнаты.
Эмили протянула руку, подняла с пола несколько своих вещей и уткнулась в них лицом. Одежда пахла знакомо. Она пахла домом и мамиными ароматическими свечами. Эмили крепко зажмурилась, очень стараясь не заплакать. Еще рано судить, было ли это решение ошибкой. Но даже если и было, теперь уже ничего не исправишь. И уж один год она выдержит.
Ей было слышно, как на балконе ветер гоняет сухие листья. Их трескучий шорох напоминал звук шагов. Словно там кто-то ходил. Эмили отняла от лица одежду и повернулась к открытой балконной двери.
Свет из комнаты освещал верхушки ближайших к балкону деревьев на заднем дворе, но их ветви не шевелились. Эмили встала с кровати, вышла на балкон и настороженно огляделась по сторонам.
— Кто здесь? — проговорила она в темноту, не зная, что будет делать, если кто-то действительно ей ответит.
Вдруг она что-то заметила краем глаза и подбежала к перилам. Ей показалось, она что-то увидела на опушке леса за беседкой в саду.
Да! Вот опять. Яркий белый свет — словно молния промелькнула среди деревьев. Свет постепенно поблек, растворившись в густой темноте в чаще леса.
Добро пожаловать в Мэллаби, штат Северная Каролина, — подумала Эмили. Город призрачных огней, великанов и теряющихся украшений.
Она развернулась, чтобы уйти с балкона… и застыла на месте.
На металлическом садовом столике поверх слоя листьев лежал мамин браслет.
Хотя раньше его там не было.
Слишком много вина.
Именно так Джулия завтра и скажет. Свалит все на опьянение.
Когда она утром увидит Стеллу, то заметит как бы между прочим: «Да, кстати. То, что я говорила вчера про Савьера… Это был пьяный бред. Забудь и не вспоминай».
В тот вечер, поднимаясь к себе на второй этаж, Джулия вовсе не чувствовала той расслабленной легкости, которой обычно сопровождалось приятное опьянение после вечерних «винных посиделок» со Стеллой на заднем крыльце. Сейчас внутри у нее все бурлило. Это была тревога на грани паники. Оставалось всего лишь полгода до того, как она снова уедет из этого города. Предполагалось, что эти полгода — последний этап ее двухлетнего плана — пройдут спокойно и тихо, легко и просто. Но одна глупая оговорка, вовремя не прикушенный язык — и все стало гораздо сложнее. Если ее слова дойдут до Савьера, он не пропустит их мимо ушей. Она слишком хорошо его знает.
Джулия открыла дверь на второй этаж и вошла в узкий коридорчик. Никто не позаботился о том, чтобы второй этаж дома Стеллы был хоть как-то похож на отдельную квартиру. В коридор выходило четыре двери. Одна вела в ванную, вторая — в спальню Джулии, третья — в еще одну спальню, переоборудованную в кухню, а четвертая — в крошечную спаленку, где Джулия устроила себе гостиную.
Давным-давно, когда бывший муж Стеллы растратил все ее средства, он решил, что можно сдавать комнаты наверху, чтобы хоть как-то поправить дела. Он повесил на верхней площадке лестницы длинную занавеску и объявил: «Вуаля! Квартира быстрого приготовления». А потом очень удивлялся, что квартиранты не валят валом. «Людей, которые действуют не подумавши, потом всегда удивляет результат», — частенько говаривала Стелла. В последний год их совместной жизни на всем, к чему он прикасался, оставалась мелкая черная пыль — доказательство его черного сердца, как утверждала Стелла. Потом она начала замечать черную пыль на других женщинах — россыпь крошечных точек у них на ногах или за ушами — и наконец его выгнала. Оставшись единственной хозяйкой дома, она попросила брата установить дверь на верхней площадке лестницы и оборудовать одну из спален раковиной и плитой, рассудив, что идея насчет меблированных комнат была вполне здравой, если ее довести до ума.
