Александр Петрович налился чернейшей злобой на весь мир, но прежде всего он возненавидел девчонку и хмыря-дохляка Димку Сверчкова.
Однако вечером в частном клубе Федоткин обдумывал не свою биографию. Он проиграл на биллиарде последние наличные и теперь расхаживал по фойе и ждал хозяйку.
«Как я сопляка приложил, сразу зазвонил ее мобильник. Тут эти набежали, и вот два часа, как ее нету. Но меня она кинуть не сможет. Не может!» — Агент 007 почему-то был абсолютно уверен в своей патронессе.
Он сопел, тер платком потный затылок и смотрел на золоченые ручки двери. Но входил кто угодно, кроме нее.
Федоткин спустился в подземный гараж к своему «Bugatti ЕВ-118», посидел за рулем, вылез и подошел к служителю:
— Дай-ка мне вон то моторное масло.
— Лукойл-люкс?
— Гони.
Служитель снял с полки белую канистру, и Агент 007 направился к машине. Тут же возник пацан в спец-форме.
— Помочь?
— Я тебе помогу, — пригрозил Федоткин.
Пацан испарился. Агент плюхнулся в машину, не выпуская из лапищ баллон, и открутил его красную крышечку.
— У-у-уф! Ну вы меня еще не знаете! Я вам покажу! Уничтожу, разорву! — донеслось невесть откуда.
— А-а-а-а! — заревел Федоткин и бестолково забился об руль, дергая подряд все ручки, нажимая кнопки и абсолютно забыв, где он вообще находится.
— Мама, мамочка, бабушка, а-а-а-а!
На переднем сиденье сидел человеческий скелет и гневно орал:
— У, я вас!
— Нет, нет, нет! — Федоткин закрыл глаза и затряс головой.
Но, вместо того чтобы исчезнуть, зеленый скелет, в браслетах, монистах, с цепями на шее и наручниках на запястьях, игриво прижался к Федоткину, пощекотал его за ухом, попытался расстегнуть верхнюю пуговку на рубашке и прощебетал знакомым голосом:
— Ну чего ты такой сердитый? У тебя чувство юмора есть?
Федоткин захрипел и засучил ножищами и ручищами. На вопли сбежались служители. Конечно, они ничего не поняли. На переднем сиденье корчился водило, а рядом спокойно сидела его юная пассажирка.
— Я бросила ему снежок за шиворот. У нас зима русская или нерусская? — невинно улыбнулась она всполошившемуся персоналу.
Агент не мог оклематься долго. Челюсть у него отвисла, оловянные глазки закатились, казалось, его хватил удар.
— Только не надо проблем со здоровьем, — ведьма налила ему из перстня чего-то черного и вонючего. — Давай хлебай, бабушка-мамочка. Ты что ж, думал, я — эта фифочка, на которую ты зуб точил? Померла она. А я другая! Женщина-вамп, Ведьма, Фас Экс-пи-пи. Понравился мой зелененький череп? А мои алые зубки? Хочешь укушу? Что с тобой было бы, если б ты увидел меня настоящую? Скелетик — так, карнавальный костюмчик. А хочешь посмотреть на себя, красавчик?
Она повернула водительское зеркальце, и Агент увидел то, что окончательно его сразило. На него смотрел скелет в его, федоткинском, костюме и рубашке. И 007 точно знал, что это он сам — Александр Петрович Федоткин.
— Сашок! Как поживаешь? — отражение широко улыбнулось и поправило костяшками галстук.
— А-а-а-а! — в который раз завопил Агент.
Ведьма выплеснула черную жидкость прямо в широко открытый рот Федоткина и вздохнула:
— Ну ты и дохлик… Ладно, пошутили, пора работать. Иди, забирай клиента.
Черная вонючка начала действовать, Агент успокоился, осмысленно огляделся, крякнул и сказал:
— У меня там должок.
Ведьма, не считая, выгребла из-за пазухи мятые баксы. Он запихал их в карман, и в ту же секунду, как бы ниоткуда, вынырнул служитель:
— Прошу вас, за масло.
Агент тупо смотрел на синюю спецуху и не шевелился.
— Масло моторное, вон в той канистре, — служитель глазами указал на белый баллон, который теперь валялся на сиденье.
Ведьма широко распахнула дверь и поманила служителя тоненьким пальчиком. Он наклонился, и она сунула в карман ошалевшему парню сто баксов.
— Учти, настоящие!
Это была единственная настоящая купюра, среди тех, которыми они расплачивались налево и направо совсем недавно. Принадлежала она не в меру наблюдательному официанту, который уверял стражей порядка, что видел, «как это рыло шибануло парня мордой прямо в экран».
— Та-ак, — протянула Фас Экс-пи-пи. — Что-то я заскучала, пора бы внести разнообразие в жизнь обитателей этого городишки. А клиент от меня никуда не денется. Какая у нас сегодня на ночь программа?
Димка после сна, горячего шоколада и большой чашки успокоительного чая был вполне в норме. Только шишка посреди лба немного дергала.
— А во лбу звезда горит, — грустно усмехнулся сам себе Сверчок и потрогал пластырь. — Придется как-то объяснять родителям.
— Шрамы украшают мужчину, — Фас Экс-пи-пи надувала жвачку, пукала ею и вообще была в самом игривом расположении. — Правда, Александр Петрович?
— Я и не знал, что у него человеческое имя, — шепнул ей Сверчок.
— Это псевдоним, настоящее его имя 007.
— А ты куда так срочно пропадала?
— Мне папа позвонил. Я отошла поговорить, а ты чебурахнулся.
Ведьма в каком-то смысле не солгала. Зачем лукавить, когда можно просто сказать не всю правду?
— Знаешь, я где-то видел ту девчонку, которая была в игре, — Димка никак не мог прийти в себя.
— Ой, не коси! Да, чуть не забыла, завтра на дачу все приедут. Кот, Руся и еще полно народу. Отметим начало каникул.
— Не знаю, что мои скажут, — Димка колебался, но чувствовал, что ему хочется погудеть. Интересно, и когда она успела всех обзвонить?
— Мы сейчас к тебе на секунду заскочим и попросим родителей в два голоса, — ведьма легонько дотронулась до его лба, и Сверчок забыл, как влетел в экран, забыл лицо девчонки, что осталась в лифте с убийцей, забыл свои беспокойные метания на кушетке в клубе, забыл, кто на самом деле сидит рядом с ним…
Глава 24
Прорубь безвременья
Черная рука разжалась. Галина бабушка очутилась в помещении, очень похожем на ее вахтерку. Такой же стол, телевизор на тумбочке, кушетка, два телефонных аппарата. Пригляделась: комната оказалась в форме гроба, без окна, без двери.
Подняла трубку, гудка не было. Подошла к телевизору, экран зажегся сам. Сквозь помехи проступил черный силуэт в капюшоне, механический голос прохрипел:
— У нас тут, как бы медиацентр. Распробуете — понравится. Я хочу повидать своего друга Андрея, вашего сынка. И Галю. Она бродит где-то здесь и может наткнуться… В общем, мало ли на что, место незнакомое.
— Представьтесь, кто вы? — бабушка не терпела невоспитанности.
— Первый среди равных. Молодой гоблин, но можете называть меня Гений.
— А я — Екатерина Ивановна, и в числе друзей моего сына я вас не припоминаю.
— Екатерина Ивановна, дружба у нас виртуальная, но о-очень кровная. И чем скорее сынок ваш объявится, тем лучше и для него, и для вас всех, — гоблин сбросил капюшон, из черной пасти вырвалось шипение.
Гений не любил догонялки, тем более что лабиринты бешеного пространства кишмя кишели всякой нечистью. Он решил выудить по одному все семейство Горбушиных. Первой попалась бабуля.
— Вызовите сына по телефону. Он услышит вас, где бы ни находился. Срочно!
— Давно я не воевала от души! — бабушка сдернула туфлю и метко запустила в пасть Гения.
Туфля пропала, но исчез и гоблин.
Бабушка осталась продумывать тактику и стратегию предстоящего боя. Но Гений не появлялся, начало ему очень не понравилось.
От Димкиного выстрела лифт притормозил, накренился и стал стремительно падать в черный колодец.
— Потрошило ты здесь? — Галя протянула руки, пытаясь нащупать своего спутника.
— Здесь я, здесь, только избавь меня от своих прикосновений! — взвыл тот.
Все вокруг гудело и тряслось.
— Помогите, помогите! — вопил и стонал Потрошило: — Спасите!
На его зов никто не откликнулся, у тартарары не было ушей, чтобы услышать крик о помощи. Потрошило не знал об этом, все-таки недавно он еще был человеком.
Галя испытала приятную невесомость, стены колодца посветлели и раздвинулись. Это не было светом Солнца или Луны, а скорее напоминало синеватый свет сильно подсевшего кинескопа телевизора. В толще этого света начали мелькать люди, большие и маленькие дома, корабли, паровозы. Пронеслась толпа всадников, остановилась карета, оттуда вышла дама и прошла сквозь стену. Горел город, низко-низко летели большие дирижабли… Беззвучно плакал ребенок, скалилась собака, которая от кого-то его охраняла. Лица, окна домов, деревья возникали крупным планом и тут же менялись беспорядочными картинками из жизни разных времен и народов.
Галя приметила, что чем дальше событие было удалено по времени, тем оно виделось бледнее. Некоторые совсем выцвели и почти не различались, напоминая застиранные занавеси.
