Несмотря на то что везде виднелись последствия войны, Сайгону удалось избежать худшего; город, жалкий и полуразрушенный, по-прежнему сохранял свое величие, на его оживленных улицах кипела жизнь. Маленькие вьетнамские женщины, сидя в дверных проемах, рубили мясо на пнях, зажатых между коленями. В то время улицы, как и сейчас, наводняли мопеды: они гудели, ворчали и лавировали между собой, беспорядочный поток растекался по каждому главному проспекту и точно так же заполнял каждый крошечный переулок. Старики с обветренными на солнце лицами чинили перевернутые велосипеды, зазывали американцев в свои рестораны или курили, привалившись к капотам своих бело-синих такси в ожидании пассажиров.
Целый город раскачивался от волнения; встревоженное население занималось своими вечерними делами, не понимая, когда закончится война, и пока не осознавая, что всего через пару лет северяне захватят город и удержат его.
Так в одном задымленном безымянном заведении, куда часто забредали солдаты, Реджинальд Солар впервые повстречал молодого Джека Горовица, который еще не был Смертью, но вскоре должен был им стать. В тот день дедушка Эстер только прибыл в Сайгон, чтобы занять место своего товарища – лейтенанта, погибшего неделю назад. Тем вечером члены его взвода пили в баре, но даже не подозревали, что их новый командир находится среди них.
Мужчина, Ставший Смертью, сидел в одиночестве поодаль. Все знали его как рядового Джека Горовица восемнадцати лет, родившегося на юге и выросшего на ферме, а также как самого эксцентричного чудака на свете.
– Я точно вам говорю, он чертов колдун, – сказал рядовой Хэнсон, единственный среди всех солдат, кого дедушка Эстер называл по имени.
– Он вампир, – вторил ему другой. – Нужно вогнать ему в сердце кол.
Однако ни один из них не говорил о том, во что они искренне и безоговорочно верили относительно странного Джека Горовица: что тот был вополощением Смерти. Возможно, не самим Мрачным Жнецом, но по меньшей мере его кузеном, дурным предзнаменованием, посланным следить за ними в джунглях, служить маяком для Всадников, дабы те пришли растоптать их смертные души. Как можно догадаться, солдаты к тому времени уже свыклись с присутствием смерти. В 1972 году война для американских войск почти подошла к концу, и те, кто остался во Вьетнаме, постепенно сблизились со Жнецом. Они знали его на звук, запах, вкус горелой плоти, остававшийся на языке. Иногда он бывал громким: крики, сопровождавшие оторванные конечности, или шрапнель, разрывавшая кожу и мышцы, застревавшая глубоко в кости. Иногда бывал тихим: инфицированная рана, отравленный водный источник, последний судорожный вздох измученных легких, испускаемый в глухой ночи, когда все, кроме мертвых, спят.
Да, они стали очень близки со смертью, отчего в них поселилась глубокая уверенность, что молодой Джек Горовиц – его последователь. На это у них было три причины:
1. До его появления дела их взвода складывались неплохо по сравнению с другими размещенными поблизости отрядами. Конечно, они потеряли много бойцов, но эти потери были намного меньше среднего показателя. Но как только появился Горовиц, солдаты стали пропадать в джунглях.
2. Сам Горовиц был ранен восемь раз. И ни разу за эти восемь ранений он не вскрикнул, не вздрогнул и не покрылся испариной. Лишь вонзал боевой нож в руку, ногу или живот, выковыривал пулю, а после заштопывал себя. При этом не дожидался, пока стихнут залпы. Просто садился на землю посреди перекрестного огня – случайная пуля отскакивала от шлема, – некоторое время возился с ранами, зашивал разорванную плоть и снова бросался в бой, виляя по джунглям словно горностай.
Разумеется, многих солдат подобное убило бы – или по крайней мере отправило в эвакуационный госпиталь вместе с безвозвратным билетом в Штаты. Всякий раз, когда Горовиц получал ранение, весь взвод вздыхал с облегчением. Уж на этот раз рана окажется настолько серьезной, что его отправят домой.
Но этого не происходило. Горовиц возвращался из госпиталя всего с парой-тройкой швов – пули оставляли на нем лишь царапины. Тот единственный раз, когда они были уверены в его смерти – тогда его грудь пронзили два снаряда, – оба патрона вошли в кожу не глубже одной восьмой дюйма. Наверное, все дело было в углах выстрелов, отскочивших от грудины, хотя ближайший к нему солдат клялся, будто видел, как они распороли грудь Горовица.
3. То, как Горовиц дышал по ночам. Большинство солдат в отряде не спали – по-настоящему – уже много месяцев. Они лежали без сна на своих койках и прислушивались к тихому дребезжащему дыханию Горовица. Поскольку этот звук ужасно напоминал смерть, они не могли больше ни на чем сосредоточиться, а потому были вынуждены и дальше слушать свистящий хрип – вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох – его надсадных легких.
* * *
Тем вечером в баре также одиноко сидел лейтенант Реджинальд Солар, уже опытный боевой ветеран в возрасте тридцати пяти лет. У него, как и у внучки, были рыжие волосы, быстро сгорающее на солнце лицо и кожа, практически вся усеянная десятками веснушек всевозможных оттенков. Однако в отличие от внучки, у него были большие уши и большой нос, который с возрастом только увеличивался в размерах; при этом он отличался нетипичной красотой и в офицерской форме, как подтверждали его портреты того времени, выглядел безупречно.
Подчиненные лейтенанта Реджинальда Солара за глаза называли его Молочником, потому что даже при всем разнообразии доступного алкоголя Редж предпочитал молоко. Коровье, козье, кокосовое – любое молоко, которое мог достать. Поскольку сам он был сыном жестокого алкоголика, спиртное побывало у него во рту лишь однажды, когда ему было восемнадцать лет, и он хотел узнать, как эта жидкость могла превратить добродушного мужчину в чудовище. На удивление, опьянение сделало его не злым, а грустным, но он все равно решил избегать алкоголя.
Во время войны так же сильно, как и жены, ему не хватало клубничного молочного коктейля. Впрочем, он не отказывался и от горячего шоколада с корицей, который вьетнамцы готовили из сгущенного молока с сахаром. Его-то он и потягивал в вечер своего первого знакомства с Мужчиной, Ставшим Смертью.
Ходили слухи, будто их взвод проклят, но Редж не был ни набожным человеком, ни суеверным (для первого он слишком многое повидал на войне, для второго – слишком долго пробыл офицером), а потому без колебаний согласился на перевод.
И вот что он услышал, пока пил горячий шоколад:
– Я сам видел, как вяли цветы и трава там, где он проходил. Говорю вам, он колдун, а еще магнит для пуль и ходячее невезение, черт побери. Надо нам самим с ним разобраться, раз Чарли не может сделать свою работу.
– Сомневаюсь, что этот парень может умереть. Вдруг мы заколем его ножом, а он просто залатает себя, как в джунглях, и отправится к начальству?
Реджинальд оглянулся через плечо на мужчину, о котором шла речь. Джек Горовиц пил, к огромному удивлению Реджа Солара, теплое молоко. Горовиц нисколько не походил на вампира, да и в принципе на любое сверхъестественное существо. Он был молод, не больше восемнадцати, с глубокими рубцами от угрей на щеках и подбородке, словно кожу его лица искусали термиты. Однако кроме шрамов больше ничто его не выделяло; любой, кто его встречал, потом не мог вспомнить ни его цвета глаз или волос, ни голоса. Сходились лишь в одном: он был а) низким и худым, б) весьма непривлекательным и в) пугающе спокойным.
К концу вечера беспокойство солдат по поводу бессмертия Горовица сильно возросло, а заговор против него оказался продуман до мелочей, так что Реджинальду в конце концов пришлось отозвать молодого рядового в сторону и поговорить с ним лично.
– Рядовой Горовиц, – произнес он, после того как вслед за юношей вышел из бара. Реджинальд был не из тех, кого легко напугать, однако то, как Горовиц бесшумно двигался, как беззвучно ступал, было по меньшей мере странно.
– Лейтенант Солар.
