— По-моему, этого следовало ожидать, да и вы, я смотрю, не удивлены. Думаете, это граф кормит революцию деньгами и оружием?
Солерн поморщился: слово “революция” ему не нравилось. Черт возьми, не настолько же все безнадежно!
— Вполне возможно, что это не он, или что таких кормильцев несколько. Я бы проверил дипломатов и послов при дворе. Судя по словам Илёр, там практически каждый первый лелеет мечту подсыпать регенту яду. Кстати, фон Тешен защищен мастеров принуждения так же, как я?
— Конечно! Что за странный вопрос!
— Тогда проникнуть во дворец и приказать ему броситься с балкона мастер не сможет, — сказал Солерн. — Придется по старинке, ножом в бок…
— Вы так говорите, будто сами хотите этим заняться.
— Странно, что он опоил младенца зельем, — продолжал Солерн, решив не обращать внимания на шпильки, поскольку ответить было все равно нечего. — Единственный гарант его власти…
— Ничего странного. В Амале у королей, знати и даже мелких лендлордов принято демонстрировать первенца народу, а чтоб наследник не портил торжественный момент, ему часто дают сонных капель.
Ги припомнил, с каким перекошенным лицом Илёр бросилась к младенцу, и подумал, уж не посоветовал ли регенту кто-то налить этих капель побольше. Конечно, со временем фон Тешену все равно пришлось бы как-то решать проблему с выросшим королем, но не прямо сейчас же!
— Герцог хороший полководец, но плохой политик, — сказал Николетти. — Не удивлюсь, если в Амале тоже мечтают, чтобы он не вернулся из Далары.
— Почему? — насторожился дознаватель.
— Август фон Тешен считает, что его старший брат, Людвиг, не годится на роль короля. Герцог грезит о завоеваниях и амальской империи в духе Оттона Великого. А Людвиг слишком умен и осторожен, чтобы этим пренебрегать. Он не против отгрызть у вас кусок земель под шумок, но еще больше обрадуется, если восставшие повесят фон Тешена на его же кишках.
— Откуда знаете? Источник надежный?
— Марко Антонелли, мой друг, которого я знаю со времен обучения. Он практикует при дворе Людвига в Отбурге.
— А других друзей детства при королевских дворах у вас нет?
— Уверены, что хотите знать, о чем они могли бы рассказать?
— Нет, — буркнул дознаватель. — Если вы готовы, то пора отправляться в Эксветен. Без помощи Турвеля и его гвардии нам до Анжерраса не добраться.
— Нам? — оживился Николетти. — О! Я еще никогда не пробирался тайно в королевские замки! Давайте же скорее начнем!
***
Вместе с Николетти он спустился во двор, однако на крыльце их подкараулил Олльер. Капитан стражи кисло их поприветствовал и осведомился:
— Вы знаете, когда вернется мессир Русенар?
— Нет, — сказал Ги.
— А кто будет выполнять обязанности начальника Бернардена?
Солерн окинул капитана цепким взглядом. Этот тип ему не нравился, но и ссориться с ним дознаватель не хотел. Амбиции Олльера были видны невооруженным глазом — лакомое местечко начальника тюрьмы, еще не остывшее после прошлого владельца.
— Пока что неясно. Я нахожусь тут временно, но, когда волнения в городе стихнут, представлю доклад графу де Фонтанжу. Скорее всего, Русенара сменит следующий по званию.
Олльер просветлел и заметно оживился.
— Когда же, по-вашему, волнения пойдут на спад?
— Недели через две-три, — невозмутимо отвечал Ги. — А пока прошу меня извинить, я спешу во дворец.
— Разумеется, разумеется!
Внезапно вокруг Николетти сгустился ореол принуждения, да такой, что Солерн едва не задохнулся, а Олльер, задыхаясь, упал на колени. Мастер впился в него недобрым взором из-под густых косматых бровей и процедил:
— Никого не впускай, кроме нас. Охраняй ведьму. Не вздумай нам мешать.
Капитан стражи побелел, истово закивал и отполз к перилам. Ореол померк, и Николетти невозмутимо направился к лошадям.
— Что это на вас нашло? — резко спросил Ги.
— Это скользкий, излишне ушлый тип. Не стоит ему доверять… не подстраховавшись.
Солерн недовольно нахмурился: Олльер был человек не из лучших, но, черт побери!.. А если мастер в следующий раз прикажет ему с крыши сброситься, потому что не с той ноги встанет?
— Больше так не делайте. Он тоже человек, а не дрессированная собачка.
— Лучше бы был собачкой.
“Неудивительно, что у него даже слуг нет”.
К ним присоединился небольшой эскорт из уцелевших гвардейцев — впрочем, Солерн подозревал, что они хотят добраться до дворца и там остаться, что не радовало. Вряд ли горожане полезут штурмовать Бернарден, но лучше не ослаблять гарнизон.
По дороге к Площади Роз, видя, что гвардейцы стараются держаться на расстоянии от мастера, Ги не смог устоять перед соблазном выяснить кое-что, давно его интересующее:
— Почему вы, мастера, живете в одиночестве, а не общинами, как ведьмы?
— Не все мастера живут в одиночестве. Нам, в отличие от ведьм, никто не запрещает жениться.
Пока Солерн изумленно переваривал эту новость, мастер безмятежно продолжил:
— Правда, не каждая женщина согласится выйти замуж за человека, от которого у нее никогда не будет детей.
— То есть вы тоже… простите… я не знал.
— Однако женатые мастера — отнюдь не редкость. Мой друг, синьор Антонелли, поступил мудро и женился на вдове с детьми, коих и усыновил.
— Значит, одинокими остаются только такие, как вы?
— Одиноким остаюсь я, — мягко сказал Николетти. — Потому что мало таких мастеров принуждения, как я.
Солерн не нашелся с ответом, и до Эксветена они ехали молча. Раньше старик представлялся ему мрачным, угрюмым и злобным типом, ненавидящим все человечество; а сейчас… Впрочем, Ги быстро напомнил себе, как легко Николетти превратил Олльера в яйцо всмятку, и нарождающееся дружеское расположение сразу же померкло.
Город в холодном зимнем свете выглядел намного хуже, чем ночью: окоченевшие трупы, лужи крови, пороховые пятна, следы от пуль и картечи на стенах домов. Байола как вымерла: на улицах никого не было, не считая нескольких труповозов с помощниками, все лавки и магазины закрылись, окна спрятались за ставнями. Эта тишина Солерну не нравилась.
— А где ваша семья? — вдруг спросил Николетти.
— Далеко на юге. Почти у границы с Эстантой. Они там, наверное, даже ничего не слышали о том, что происходит в столице.
— Вы за них не боитесь?
— Боюсь, что жалование не заплатят, — процедил дознаватель. — И послать им будет нечего.
— Почему бы им не попробовать поработать, — пробормотал Николетти. Дознаватель холодно промолчал — эта идея была для него совершенно дикой. Эскивели из Солерна никогда не марали рук, как какие-нибудь крестьяне! Хотя в глубине души Ги считал, что мужья его сестер тоже могли бы поступить на службу королю — возможно, тогда бы они перестали плодить с такой скоростью детей, которых содержал Солерн.
Перед Эксветеном их надолго задержал амальский караул: сержант въедливо и подозрительно, с сильнейшим акцентом, допросил Солерна и мастера о цели их визита. Похоже, регент не обольщался ни насчет своей победы, ни насчет верности даларацев. Наконец их пропустили; дознаватель спросил о капитане де Турвеле, но амальский сержант ему не ответил.
Турвеля они нашли перед Залом Ястребов. Капитан хмуро смотрел на амальских солдат, которые вдесятером охраняли арестованный парламент. Если б все сто шестьдесят восемь парламентариев вооружились скамьями и попробовали выбить двери, то караул едва ли смог бы их удержать. Но парламентарии сидели тихо… пока.
— Как они там? — спросил Солерн.
— Пока не бунтуют, — буркнул капитан гвардии и вполголоса добавил: — Мы передаем им понемногу еды, но их там больше полутора сотен. Не знаю, сколько они продержатся.
— Что говорит регент?
— Приказ об аресте не отменил. Будут сидеть, пока не признают законность его власти. Зачем вы здесь?
— Мне нужно попасть в Анжеррас, но окраины столицы фактически в руках мятежников. Мне нужна ваша помощь, чтобы выбраться из города. Вы упоминали ход из Вдовьих покоев к реке?
