— А ты… Вань, ты можешь спеть?
— Нет, Вовка, не могу… Была бы гитара, я, может быть, как-то подыграл и спел, хотя гитарист я липовый и певец тоже… А так, «всухую», ну совершенно не получится…
Вовка вскочил.
— Подожди! — исчез за дверью, слышно было, как посыпался по лесенке. И не успел я всполошиться, как он вернулся с гитарой. С пыльной, обшарпанной…
— Вот. На ней тетя Света иногда играла…
Мне куда деваться-то? Гитарист я никакой, так, слегка баловался когда-то. Но делать нечего. Я повздыхал, досадуя на прилипчивого ангела-хранителя, подтянул струны, чтобы настроить инструмент.
— Раз напросился, слушай… Только имей в виду: у меня ни голоса, ни уменья.
Вовка устроился на самом конце лавочки и воззрился на меня потемневшими синими глазами. Ну, ладно…
«Духи» школу спалили в предгорье,
Дым слоится там сизым пластом.
На дороге учебник истории
Шелестит обгорелым листом.
На странице той сажа полосками
И картиночка в верхнем углу.
На картинке — Венера Милосская,
Что в музее с названием Лувр.
Гитарист наш Василий Опарышев
Над учебником тихо стоит.
«И в каком же бою это, барышня,
Потеряла ты руки свои?»
…А потом мы поперли колонною
Без прикрытья совсем, на авось,
Ну и врезали сразу со склонов нам
Сзади, спереди — и понеслось…
Мы в ответ огрызались, как лешие,
И трава обгорала вокруг.
И в бою том, недолгом, но бешеном
Оказался наш Вася без рук.
Он смотрел с виноватой улыбкою,
И просил он меня: «Напои…»
А потом нам сказали: ошибка, мол,
По дороге-то били свои…
Кончил я петь (негромко и сипловато). Помолчали. Потом Вовка выговорил похоже на Баллона:
— Й-ёлки-палки, блин… И такое ведь бывало по правде, да?
— Бывало и бывает… Хотя меня Бог миловал, я не воевал…
— Вань, а дальше-то? Вахтеркин и Каруза…
— Ну вот, подружились они… Один раз Матвейка решился, запел там, ребята его уговорили. А Вахтеркин подыгрывал. Это была старая песня про девушку, «Уралочка» называется. Военного времени…
— Ага, я слышал. Печальная такая, даже это… в глазах щиплет…
— Да… И получилось у Вахтеркина и Матвея этакое творческое созвучие. Они потом пели вместе не раз. Вахтеркин стал показывать Матвейке, как играть на гитаре. Ну, сперва хоть самые простенькие аккорды. Посадит его на колено, спиной к себе, даст гитару, а пальцы его — на струны и на гриф. «Смотри, вот так надо…» Ну, и Матвейка научился немного, стал себе подыгрывать. Слух-то у него отличный…
Однажды попросил он у Вахтеркина его синюю блестящую гитару на денёк: мол, дома порепетирую. Тот и дал, поверил. А Каруза-Лаперуза — на рынок. Не подумал даже, балда, что гитару могут отобрать, как секстан…
В общем, гитару вернули Вахтеркину и ничего ему не сказали. Но Матвейке с того дня стало везти в его песенных делах. Ирина Григорьевна в ту пору работала уже не в детском саду, а в клубе судостроителей: там сохранилась еще кое-какая детская самодеятельность, и ребята готовили концерт для ветеранов к двадцать второму июня, дню начала войны. И вот она разыскала Матвейку и стала уговаривать, чтобы он там тоже спел. Да сильно и не надо уговаривать было: он сразу представил себя тем мальчиком из кино. Заволновался, конечно, и выдвинул два условия: песню он выберет сам и пусть ему сошьют матроску.
Ну, дело не хитрое, тетушки соорудили матроску в четыре руки, даже настоящий флотский воротник достали в магазине судостроительного завода. Предлагали сшить и матросские клеши, но Матвейка отказался. Чувствовал, что будет в них выглядеть ненатурально, словно присвоил чужое, взрослое обмундирование, а он хотел быть в точности как мальчик из фильма про счастливую «Щуку»…
Ну и выступил. Сперва, как всегда, боялся, а потом спел «Вставай, страна огромная», а после бешеных аплодисментов ту самую «Уралочку» и «Вечер на рейде». Аккомпанировала ему сама Ирина Григорьевна. Вахтеркина не было на концерте (он потом очень жалел), а Брис, Ташка, Инка и Баллон были. И видели, что у многих блестели слезы. Вроде бы и голосок несильный, и артистического умения немного (поет, стоя навытяжку), а вот как-то взял людей за душу…
И с той поры пошло. Несколько раз Матвейка пел в разных клубах, в основном перед ветеранами. Те его встречали, как настоящего Карузо. Или Робертино Лоретти. Слышал про такого?
— Ага, — сказал Вовка. — А с Вахтеркниым он больше не пел?
— С Вахтеркиным получилось неладно. Делался он день ото дня все мрачнее. Нет, с ребятами был по-прежнему добрый, по-дружески так, но они узнали, что по вечерам к нему в жилую каморку приходят взрослые приятели и он с ними там крепко закладывает за воротник. Потому что в будущей жизни у него не было просвета, он сам так говорил. И однажды он стеклом бутылки полоснул себе по венам… Ну, взрослые дружки его (спасибо им) среагировали быстро, вызвали «Скорую». Руку Вахтеркину зашили, уложили его в больницу. Правда, ненадолго, на несколько дней. Ребята его там даже навестили разок — узнали, где он, пролезли в дыру забора на больничный двор. Матвейка увидел забинтованную руку Вахтеркина и разревелся. И на этот раз — без всякого стыда. Вахтеркин был ужасно смущен. Объяснял, что «это случилось сдуру» и что «больше я такое никогда…»
Все это, конечно, Матвейкино настроение изрядно подпортило, и все-таки он пел, выступал. Это было для него теперь как боевой долг.
В городе Тальске жило немало моряков-ветеранов. И с военного флота, и с торгового. Были и с речного флота заслуженные люди. Многие из них входили в ветеранскую организацию. Называлась она Союз капитанов, хотя состояли в ней, конечно, не только капитаны, а пожилые флотские люди всяких чинов… Когда-то, до своего отъезда, председателем этой организации был Василий Васильевич Баталин…
Лето шло, приближался День Военно-морского флота, и Союз капитанов решил устроить в Клубе судостроителей сперва торжественное заседание, а потом, как водится, концерт. И тут уж, ясное дело, без Матвейки было не обойтись. Нашли ему хорошего аккомпаниатора-пианиста, позвали на репетицию. Но Матвей Гранатов (от слова «гранат») по прозвищу Каруза-Лаперуза вдруг заупрямился. Он заявил, что согласен петь только под гитару, а играть на гитаре должен Александр Вахтёркин («то есть Тёркин!»), боевой, раненный на недавней войне его, Матвейкин, товарищ. Вот так и не иначе!
Ну, что делать-то? Поохали, согласились.
