— Давай. — Кира поймала себя на том, что рассматривает мужа, словно чужого. Попыталась вспомнить, как это было тогда, в день их первой встречи в поликлинике. Было ли тогда светло в солнечном сплетении, или этот полнеющий мужчина, ссутулившийся перед компьютером, заморочил ей голову какой-то своей, человеческой магией, о которой не предупреждают Иных.
— А что? — уже не поднимая головы, спросил Сергей.
— Не знаю. Что ты хочешь?
Это уже был ритуал, который заканчивался одинаково, — они решали, что оба слишком вымотаны и лучше отправиться спать. Обычно засыпали мгновенно. Но незнакомец-оборотень не шел из головы Киры, и она проворочалась в постели до полуночи, убеждая себя, что это от беспокойства за хозяина вишневого «опеля».
А стоило — хоть однажды в жизни — побеспокоиться не о ком-то, а о себе самой. Потому что уже следующим вечером незнакомец появился на пороге поликлиники, когда Кира вышла с работы, прикидывая, открыта ли еще в этот час мастерская по ремонту обуви и успеет ли она забежать туда по дороге на фитнес.
У незнакомца не было в руках ни сумасшедшей охапки роз, ни коробочки дорогих сладостей — ничего из того, чем мужчины очаровывают усталых и грустных женщин. Все это — и полсотни белых роз, и какие-то свертки в фирменном пакете магазина бельгийского шоколада — обнаружилось в багажнике машины, когда Майк (имя Михаил и правда удивительно не шло ему) забросил туда, стараясь не подпускать Киру достаточно близко, пакет с нуждающимися в ремонте сапожками и сумку с тренировочным костюмом.
Кира сама не призналась бы, почему разрешила подвезти себя до фитнес-клуба. Она просто слишком устала от темноты в душе, а в волчьих глазах нового знакомого было солнце. Солнце, о котором Кира успела забыть.
— Розами пахнет, — сказала она насмешливо, давая понять, что, несмотря на его ухищрения, увидела букет.
— Да, я купил вам цветы.
— Тогда почему не подарили? Думаете, женщину можно оскорбить охапкой роз?
— Женщину можно оскорбить ложью, — ответил Майк, глянув на пассажирку в зеркало своими странными глазами. — Я не хочу лгать вам, леди-доктор. Ни словами, ни розами, ни какой-нибудь еще дрянью, которой пудрят мозги глупеньким дамочкам.
— Тогда скажите правду. — Кира сама испугалась сказанному.
— Вчера я встретил женщину, с которой хочу быть. А если я чего-то хочу — так и будет.
* * *
— Кира! Бросай! Свод вот-вот рухнет! Проклятье, Кира! — Майк попытался заставить молодую женщину двинуться к выходу, но она, словно окаменев, не спускала глаз с крошащегося потолка. Она соединяла, стягивала, теряя последние силы.
— Не будь дурой! Не хочешь жить ради себя? Тогда ради своей дочери, хотя бы ради меня — уходи! Я обещаю, что перестану тебя преследовать, перестану напоминать о себе. Ты больше никогда меня не увидишь, Кира! Просто брось этот проклятый потолок и беги. Я выведу нас через Сумрак!
Кира молчала. Говорить — значило тратить силы. А ей нужна была каждая частичка, каждая капля. Чтобы удержать каменное мозаичное небо над людьми, которым она могла помочь: над беременной женщиной, над стариком с французской булкой, над Майком…
— Проклятая эгоистка! Эгоистка! Ты даже подумать не хочешь, как будет плакать твоя Лёля, когда тебя вынесут отсюда в черном пакете. И то — если сумеют собрать в один мешок то, что останется. Ты не хочешь даже думать о том, как буду жить я! А я хочу, чтобы ты была в моей жизни, что бы ты там себе ни решила! Но ты, эгоистичная дурища, думаешь лишь о том, как будешь жить со своей больной совестью, если отпустишь этот хренов свод!
Кира не ответила. В глазах темнело. Майк выругался и, оттолкнувшись от стены, нырнул в людской поток. Видимо, почувствовал, как тают ее силы, и решил спасти свою жизнь. Кира его не винила. Она понимала, что есть один-единственный шанс помочь людям — взять силы у них.
В адской давке светлого было совсем мало. Вот дедушка, с нежностью прижавший к груди внучку — девчушку лет пяти, которая беспрестанно плакала от страха. Девушка, тащившая за собой невысокого перепуганного подростка, видимо, младшего брата. Пара влюбленных, жавшихся друг к другу в толпе. Кира мысленно попросила прощения и незримо протянула руку к их сердцам, забирая то, что могла взять. Сквозь туман она слышала, как дедушка кричит на зашедшуюся в крике внучку. «Катя! Катя!» — звал в толпе мальчишка: сестра выпустила его руку и равнодушно устремилась к выходу. «Блин, вечно ты мешаешь, тупая курица!» — выругал возлюбленную парнишка, еще мгновение назад готовый перевернуть для нее мир.
А Кира почувствовала, что получается. Наконец отыскав нужные точки, она связывала и сращивала, заставляя потолок вновь самостоятельно удерживать собственный вес.
И свои, и чужие силы иссякли. Людской поток начал редеть, и «леди-доктор» позволила себе сползти по стене на пол и потерять сознание, проваливаясь в небытие.
* * *
Там было много солнца. Она и не знала, что так недалеко от города можно отыскать такое место. Пустынный пляж с серебристым песком, длинные метелки травы колышутся на ветру. Лето еще только вступало в свои права, на пляже было прохладно и потому безлюдно. Майк набросил ей на плечи куртку, но Кире не было холодно. Сердце еще стучало в висках после сумасшедшей гонки на мотоцикле, когда можно было распахнуть руки, обнимая летящее навстречу небо, кричать и смеяться.
— Глупо выглядит, правда? — Она смущенно спрашивала так всякий раз, когда Майку удавалось спровоцировать ее на очередную безумную шалость. — Словно фильмов импортных насмотрелась…
— Пес бы с ними, — отмахивался он. — Ты можешь делать, что захочешь. Я никому не расскажу. Я жадный и оставлю воспоминания о твоих глупостях себе. Ты как будто все время запрещаешь себе быть счастливой. Это из-за того, что вы можете отбирать у людей светлые эмоции?
— Может быть, — пожала плечами Кира. — А может, ты прав, и я просто ду-ура!
Она рассмеялась и закружилась по пляжу, вынимая шпильки из волос и не заботясь о том, что не сумеет потом отыскать их в песке. Майк следил за ней горящими глазами, а потом одним прыжком оказался рядом, меняясь. Это уже не пугало Киру — она зарылась пальцами в густую бурую шерсть, притянула к себе огромную волчью голову и прижалась лбом ко лбу, обнимая зверя за шею. Балансировать на пороге Сумрака было страшно и странно.
— В темнице там царевна тужит, и бурый волк ей верно служит… Как в сказке…
Он зарычал, пытаясь прихватить пастью обнимавшую его руку.
— Знаю, ты не служишь никому, — усмехнулась Кира. — Служат собачки. Волки гонят. Но как же все-таки славно, что ты есть в моей жизни…
