Одно за другим, доставленные вышколенными, а потому практически невидимыми официантами, появлялись на столах блюда с парной и жареной осетриной, тающими во рту ароматными, с поджаристой корочкой, шашлыками, эскалопами, отбивными, бифштексами, ромштексами, котлетками всевозможных фасонов и размеров. За ними следовало великое множество гарниров – от простой, но отменно поджаренной картошки с зеленым горошком до чего-то невообразимо сложного, непонятного, изысканного и душистого. Бесконечность соусников окружало основные блюда, десятки видов горчицы, хрена, специй старались своими ароматами поддержать аппетит сидящих за столами. И уже слов не остается на описание даров моря, десятков сортов сыра, изысканных вин, коньяков и ликеров, изощренных десертов, настоящих гаванских сигар…
А мужчины в строгих фраках, женщины в шелестящих шелком и блистающих драгоценностями вечерних платьях, не обращая ни малейшего внимания на деловитую суету услужливых официантов, судорожно жевали, подкладывая в поминутно открывающиеся рты кусочки деликатесов и вливая вино – казалось, нет, и никогда в жизни не будет важнее для них занятия, чем сосредоточенное поглощение пищи. Впрочем, даже здесь, в зале гурманов и знатоков тонкостей французской, итальянской, китайской, русской кухонь витал такой привычный в Преисподней дух усталости и равнодушия к пожираемым яствам.
– Стоп, то, что это обжоры я понял и без комментариев, – остановил Смуглый готового разразиться очередной речью бесенка. – Но что здесь делают вот те – просто невообразимо тощие, натурально – скелеты…
– Чревоугодники-с, – поправил лохматый своего спутника. – А что тощие, так еще при жизни про таких говорили: «Не в коня корм», бывает, как без этого?..
– И что же, они вот так и будут жрать до Страшного Суда? – чуть брезгливо передернул плечами очкастый, наверное, представив себе вечный процесс насыщения без удовольствия и перерывов. – Не хотел бы я никому такой участи, гляди, они уже устали, совсем вымотались в этом бесконечном поедании деликатесов, а встать и уйти из ресторана – не могут.
– Так ведь – Ад-с, – в очередной раз, сверкнув черными пуговицами глаз, сюсюкнул бесенок. – Кто сказал, что будет легко грешникам? Небось, все там, вверху, мечтают о раскаленных сковородках и котлах с кипящей смолой…
Лохматенький захихикал, но тут же оборвал себя, сказав уже совершенно серьезно и отчасти даже назидательно:
– А уйти у нас невозможно-с, никак-с, для того эти вот пространства и создавали – комнаты без ключей…
– Мы-то все-таки переходим из одного помещения в другое? – нарочито засомневался Смуглый, преследуя собственные, одному ему известные цели в общении с бесенком.
– А как же? – еще более нарочито удивился в ответ лохматый. – У нас-то ключик есть для перехода.
И он лукаво помахал перед черными кругляшами очков изящно опушенным кончиком своего хвоста.
– А что же это они еще и такое заведение посещают? – продолжая тему обжор и их мучений, очкастый бесцеремонно ткнул тростью в сторону скромной таблички на стене «WC» с двумя дополнительными буквами «М» и «Ж» чуть пониже.
На совершенно бестактный его жест, казалось, никто из присутствующих в ресторанной зале не обратил внимания, с ленивым увлечением склонившись над тарелками и усиленно работая челюстями, но парочку пока еще не утративших любопытства взглядов Смуглый все-таки уловил.
– А как же без этого, без обратного, то есть, процесса? – удивился бесенок, игриво покручивая хвостом возле ног. – Тогда, понимаете ли, весь смысл пропадает, тогда это получается уже и не наказание, а так – блудодейство одно… Однако же, если вы не хотите перекусить или просто отдохнуть перед дальнейшей дорогой, ваша милость, то, думаю, следует поспешить, тем более, мы почти добрались до конечной цели нашего путешествия.
– У нас мало времени? – с ехидцей удивился очкастый, продолжая разглядывать сидящих за столиками и старательно не обращая особого внимания на бесенка, как не обращают внимания на обыкновенную, но слегка назойливую прислугу.
– Да нет же, времени-то у нас – вечность, – заверил своего спутника лохматенький. – Вот только стоять здесь просто так и глазеть, знаете ли, ваша честь, занятие не из самых интересных.
– Это ты здесь, слоняясь запросто по Преисподней, к таким разнообразным зрелищам давно привык, – буркнул больше себе под нос, чем бесенку, Смуглый. – Ладно, двигаемся дальше, чего уж тут тянуть кота за… х-м-м… хвост…
…перед глазами мелькнула длиннейшая толстая перекладина, подпираемая с обоих концов крепкими, в обхват толщиной, тщательно отшлифованными столбами. Вдоль перекладины, через каждые два-три метра свисали довольно короткие веревки с петлями на конце, а в петлях корчились судорожными, последними движениями повешенные. Дергались длинные и короткие, волосатые и чистенькие, прикрытые лишь семейными просторными трусами и заношенными тренировочными брюками ноги, рвались в тщетных попытках освободиться от крепких веревок, прихвативших запястья, мускулистые и не очень руки, выпучивались от боли и предсмертного страха разноцветные глаза на гладковыбритых и покрытых недельной щетиной лицах. На жестком, дощатом полу тут и там валялись крепкие деревянные табуреты, выбитые из-под ног висельников. Впрочем, не везде: в самом конце перекладины, уходящей в глубину невысокого, узкого зальчика, в петлях висели уже упокоенные, а рядом деловито, сосредоточенно переминались с ноги на ногу, вернее, с копыта на копыто, вылитые собратья бесенка, сопровождающего смуглого очкастого человека в этом нелегком для нервной системы людской души пути. А в самом начале, у открывающихся только перед бесами дверей парочка лохматой нечисти уже подставляла под ноги повешенного не так давно выбитый табурет, и один из бесенят, ловко взобравшись на сиденье рядом с ногами покойника, облегчал узел затянувшейся на бледной, худой шее веревки.
– Самоубивцы, значит, – деловито и желчно хихикнул бесенок. – Удавленники-с, кто на себя руки посредством петли наложил… наивные, решили так бога за бороду ухватить, мол, он срок отмерял, а я возьму, да сокращу. А тут им – никакого сокращения, так и будут до Конца Света каждые пять минут ногами дрыгать в веревочной петелечке.
Немного подумав, приметив, как спокойно созерцает Смуглый извивающиеся в агонии тела, дергающиеся ноги, вываливающие вновь и вновь языки на багровеющих от натуги лицах, бесенок добавил «для аппетита»:
– Хорошо, что к нам они попадают уже без всех прелестей желудка, прямой кишки и мочевого пузыря, не то здесь и работать бы никто не стал. Мы ведь на запахи хоть иной раз внимания не обращаем, но это не значит, что готовы каждые пять минут нюхать дерьмо и мочу грешников…
Очкастый покрутил головой, прислушиваясь к предсмертным стонам и хрипам, подумал минутку, даже слегка приоткрыл рот, но, видимо, так и не нашел, что сказать бесенку в ответ на его устные иллюстрации происходящего, однако, чувствовалось, что ощущает Смуглый себя в длинном и узком висельном зале совсем не в своей тарелке.
– Хорошо, хорошо, ваша милость, – засуетился слегка лохматенький, тонко прочувствовав дискомфортное состояние сопровождаемого. – Мы уж и пришли, сейчас только последнюю дверь открою – и на месте…
За адской метафизической стеной располагался…
Деловой, функциональный, без малейших излишеств, в меру просторный и в то же время ничуть не кажущийся большим, а уж тем более – огромным, кабинет с тяжелыми бордовыми, чуть приоткрытыми портьерами на окнах, чтобы сквозь них легко было разглядеть симпатичный зимний пейзаж за прозрачным, адски чистым стеклом. За простеньким, заваленным неизвестными, но очевидно крайне важными бумагами канцелярским столом сидел, сгорбившись, бес. Он отличался от мелкого, заросшего густой шелковистой шерстью бесенка, сопровождающего вошедшего в кабинет смуглого очкастого человека, как вылезающий из «роллс-ройса» миллионер отличается от сидящего на тротуаре нищего. Будто вырубленное из темно-красного гранита, скуластое лицо беса было лишено волос, лишь на голове, чуть скрывая аккуратные, но за тысячи лет существования слегка притупившиеся рожки вились вороные кудри. Тело беса, во всяком случае, та его часть, что виднелась над столешницей, было затянуто в некое подобие темного, шоколадного цвета делового костюма, воротничок чуть более светлой – кофе с каплей молока – сорочки был стянут узким галстуком-удавкой, давно вышедшим из моды в мире живых. Руки беса, перебирающие лежащие перед ним бумаги, более напоминали человеческие, нежели лапки непонятного звереныша, чем отличались от верхних конечностей мелкого бесенка в лучшую, более привычную людскому взгляду сторону.
Подняв на вошедших глубоко посаженные, бездонные, как Вечность, черные глаза, бес коротко махнул рукой, присаживайтесь, мол, а сам продолжил быстро, деловито, но с явным и нескрываемым раздражением просматривать таинственные адские документы, перекладывая их с одной половины стола на другую. К некоторым из бумаг неизвестный столоначальник Преисподней быстрым, привычным движением прикладывал вполне по-человечески выглядевший кругляшек печати, вот только сразу же после этого, вполне канцелярского, знакомого всем и каждому действа кабинет почему-то наполнялся неприятным запахом жженой бумаги, а переместившиеся с места на место документы еще какие-то доли секунды подсвечивались, казалось, изнутри невнятным багровым светом.
