Я встал и медленно зашагал в следующий вагон. Больше всего на свете мне хотелось сбросить этот звонок и вернуться к попыткам разглядеть это «что-то».
Без проблем открыв дверь, я вошел внутрь – и с удивлением обнаружил, что все сидения в этой части состава были расставлены неестественно далеко друг от друга. Некоторые вообще стояли поодиночке. Я закачал головой, сетуя на глупость проектировщика вагона, и зашагал дальше, к телефону, который и не думал прекращать звонить.
Судя по всему, звук доносился из кабинки проводника. Я нахмурился: неужели он так крепко спит, что не слышит мелодию? Разозлившись и гневно подлетев к его месту, я без стука ворвался внутрь. Снова никого. Только мой телефон без чехла, разрывающий себе динамики то нарастающими, то утихающими «бипами». Он лежал на столе у вычищенного до блеска окна, в котором хорошо отражалось мое довольно свежо выглядящее лицо. Я схватил сотовый и посмотрел на его экран.
Абонент «Элиза».
Снизу – фото, где она стоит с тем хмырем, что обнимает ее за талию.
Ну уж нет. Я не хочу с тобой разговаривать. О чем нам вообще с тобой говорить?
Мой большой палец нажал на красную кнопку «Сброс», но ничего не произошло. Еще раз. И еще. Телефон звонил все громче и громче. Каждая нота вгрызалась в меня, как мелкая пиранья, причиняя дискомфорт. Я долбил пальцем по кнопке отмены, и когда звонок стал визжать настолько, что звуки слились в шипящую какофонию, не выдержал и бросил его прямо в окно. Телефон отлетел на пол и замолчал, а по окну разошлись трещины.
Я раздраженно выдохнул и почти развернулся, чтобы снова вернуться к попыткам что-либо разглядеть за окном, но резко остановился.
Взгляд зацепился за отражение. Стекло треснуло на уровне моего левого глаза и медленно, но верно продолжало покрываться кривыми линиями, аккуратно воспроизводя силуэт моего тела. Я подошел поближе и наклонился, не совсем понимая, что происходит.
В этот момент по всему телу разнеслась ноющая боль. Грудь начало страшно жечь. Из-за шока я не мог даже взвыть и просто наблюдал за тем, как мое лицо стремительно бледнеет. Я быстро заморгал и, открыв рот, посмотрел на отражение в стекле. Мое тело стало походить на иссохшую тряпичную куклу, только чудом стоящую на ногах.
Мне хватило сил на мысль о «Пренебрежении болью», и по запястьям полился знакомый белый свет. Однако спустя пару секунд мои руки начали светиться темно-фиолетовым, который сверху покрывал белое свечение, не оставляя от него и следа. Я еще раз посмотрел на себя: мое лицо заливала мертвецкая синева, а глаза, как и руки, горели фиолетовым огнем. Пылающая боль в груди достигла своего пика, и меня охватил животный ужас.
Глаз широко распахнулся.
Я тяжело дышал, еще долгое время глядя в пустой потолок. Темно-фиолетовое свечение, еще недавно застилавшее мне глаза, постепенно сходило на нет.
Спустя несколько минут я оперся локтем о матрас и сел, чтобы хоть немного прийти в себя.
Итак, что это было? Мне теперь каждую ночь будут сниться кошмары?
И самое главное, что со мной теперь? Почему я чувствую себя даже… лучше? По крайней мере, я теперь могу вдохнуть полной грудью без боли. И даже способен сидеть.
Тот укол… Все началось с него – мне так дико захотелось спать. Не знаю, зачем она решила вколоть мне снотворное, вроде бы проблемы с бессонницей меня совсем не мучили. Однако сработало мгновенно: я вырубился буквально через секунду. Если только содержимое шприца было снотворным, а кошмар – простым сном, а не предсмертным трипом.
Я сглотнул ком в горле и решил отвлечься, глянув пару видео на телефоне, но у меня так ничего и не вышло. Посмотрев на часы, я осознал, что недавний «сон» длился не больше пяти минут. Никакое это было не снотворное.
Навязчивые мысли о том, что меня пытались убить, с попеременным успехом боролись у меня в голове с внутренним противником теорий заговора. Если это простое снотворное, то что это, черт подери, было со мной? С другой же стороны, кто теперь захочет меня убивать? Скорее всего, после моей выходки, которую я застримил на весь «Постер», мои позиции в клане упадут просто до невозможного. Ни о какой свадьбе и наследии не может идти и речи. Я бесполезен, а, следовательно, убивать меня незачем. Надеюсь.
После долгих дебатов с самим собой я пришел к простому компромиссу. Возможно, медсестра вколола мне лекарство или успокоительное, ну, может быть, с дозой не рассчитала. Кошмар – это просто проявление посттравматического синдрома, который наверняка у меня был. А сейчас я просто накручиваю себя.
Но если существует вероятность, что в том шприце было совсем не лекарство, мне нельзя терять бдительность.
За этими размышлениями прошел весь остаток ночи, и я даже успел задремать на рассвете. Примерно около полудня меня разбудили голоса у двери.
– Да, господа, я все понимаю, но к пациенту сейчас нельзя! Ночью у него ухудшилось состояние, и его нельзя беспокоить! – кажется, я теперь мог узнать подхалимский тон Ибрагима где угодно. – Может, нам лучше пройти пообщаться в мой кабинет? Я понимаю всю важность вашего дела, но жизнь пациента для нас на первом месте! Как врач я не могу пустить вас к нему.
– Вы не совсем понимаете, что сейчас происходит, – резко ответил незнакомый мне женский голос.
– Поправка к законодательству: в случае угрозы прорыва Скверны в жилых районах у бюро контрразведки повышаются полномочия, – отчеканил незнакомый мужской голос. – Мы в полном праве проигнорировать ваши распоряжения.
– Н-но сейчас действительно не лучшее время для… – я услышал голос вчерашней медсестры.
– Мы заходим внутрь, – мужчина произнес это тоном, не оставляющим врачам выбора.
– Да, эм-м-м, конечно…
Врачу ничего не оставалось, кроме как открыть дверь в мою палату и жестом руки пригласить «гостей» внутрь.
Я специально устроился поудобнее и стал наблюдать за тем, что произойдет дальше. Ибрагим, который увидел меня сидящим на кровати, в добром здравии и с издевательской улыбкой на лице, на пару секунд замер, словно на фото, и тут же спрятал дрожащие руки в карманы своего халата.
– Доброе утро! – я все еще ухмылялся.
– Ты… Вы живы? – Ибрагим словно икнул от неожиданности.
– А не должен? – я приподнял бровь. Похоже, мой внутренний параноик с шапочкой из фольги был не так далек от истины, как казалось. – Хотя не знаю, что вы мне ночью вкололи, но после этого я действительно умер, – я выдержал паузу, внимательно глядя, как напрягся главврач. – А затем заново родился!
Ибрагим забегал глазами по комнате. Взгляды всех собравшихся тут людей уперлись в него. Он прокашлялся в кулак и принялся орать на медсестру.
– Мия! Ну и почему вы мне вчера доложили, что состояние пациента ухудшилось?! Что за халатность? Выговор!
– Д-да, конечно… Извините…
Я окинул девушку взглядом. Она была старше меня лет на шесть и выглядела просто великолепно. Мия, как он ее назвал, была азиаткой с не очень длинными, где-то до плеч, волосами, правильной формой лица и стройной фигурой. Она выглядела с иголочки – я не смог высмотреть на ее униформе ни единой вмятины или складки… Черт, да даже бейдж на груди висел идеально ровно, как по линеечке. Девушка не создавала впечатления халатного работника, который может вот так взять и наплести бреда главврачу касательно состояния здоровья одного из их главных пациентов. Мне уже все стало очевидно.
Рядом с медиками, полагаю, те самые уполномоченные.
Я наивно улыбнулся и посмотрел на красивую рыжеволосую девушку в деловом пиджаке, кремовой рубашке и узкой юбке-карандаш, которая, изящно подняв бровь, наблюдала за спектаклем Ибрагима. Ее спутником был усталого вида мужчина средних лет, на котором были потасканное серое пальто и несвежая рубашка. Мужчина сложил руки и то и дело поправлял небрежно завязанный галстук, лениво поглядывая то на меня, то на врачей. Ему явно не было интересно, кто виноват во врачебных ошибках.
Рассмотрев незваных гостей, я перевел взгляд на Ибрагима, который перестал отчитывать медсестру и теперь всем видом имитировал искреннее возмущение сложившейся ситуацией.
