— Поезжайте по ней, встретимся за углом. Это совсем рядом.
И он был прав: повернув за угол, я увидел прямо перед собой главное здание школы. Колеса «Ягуара» захрустели по гравию. Я выключил мотор и вышел, чтобы посмотреть поближе.
Было видно, что здание пустует уже лет пятьдесят. Газон и клумбы заросли куманикой, жгучей крапивой, льнянкой и купырем (если что, все эти названия я узнал несколько позже). Само здание было из выцветшего серого камня. Огромные створчатые окна наглухо заколочены досками. Я ожидал увидеть нечто готическое, но по архитектуре школа больше напоминала особняк эпохи Регентства, сбежавший в сельскую местность и раздавшийся во все стороны, чтобы никакой злобный архитектор не смог подавить его, загнать обратно в привычный узкий фасад. Да, здание было запущено — но не заброшено. Я заметил, что водостоки прочищены, да и крыша явно не так давно перекрывалась.
Тоби пронесся мимо. Тявкнул пару раз, привлекая мое внимание, а затем скрылся в разросшихся кустах слева от здания. Очевидно, в душе он все-таки был сельским псом. Вскоре подошел Найтингейл.
— Я думал, здание перестроили, — сказал я.
— Во что, например?
— Не знаю. В загородный отель с конференц-залом, спа-центр, реабилитационную клинику для звезд…
— Нет, — ответил Найтингейл, как только я закончил объяснять, что такое «реабилитационная клиника для звезд». — Вся эта земля и сейчас принадлежит «Безумию», а необходимый ремонт осуществляется на фермерские арендные взносы.
— Но почему его не продали?
— После войны все дела были в ужасном беспорядке, — сказал мой наставник. — Когда наконец удалось разобраться, оказалось, что я — последний оставшийся в живых маг, обладающий хоть какими-то официальными полномочиями. И единолично принимать решение о продаже школы показалось мне несколько самонадеянным.
— Вы надеялись, она откроется снова?
Найтингейл поморщился, как от боли.
— О школе я старался не думать.
— Сейчас за эту землю можно получить кругленькую сумму, — заметил я.
— Думаете, будет лучше, если в этом здании откроют реабилитационную клинику для звезд?
Мне пришлось признать, что это вряд ли.
Двери главного входа были крепко заколочены и заперты для верности на огромный висячий замок.
— А от него, — спросил я, — у вас тоже есть ключ?
— А вот теперь, — усмехнулся мой наставник, — смотрите и учитесь.
Мы прошли мимо входа и остановились чуть левее ведущей к нему лестницы. Отсюда, полускрытая высокой травой, виднелась еще одна лестница, совсем узкая. Она вела к массивной дубовой двери, на которой не было ни замков, ни досок. Как, впрочем, и дверных ручек.
— Перед вами ночные ворота, — объявил Найтингейл. — Изначально делались для того, чтобы выездные лакеи могли сразу из своих каморок заскакивать на подножку экипажа, пока господа спускаются по лестнице.
— Восемнадцатый век как он есть, — проговорил я.
— Именно, — отозвался Найтингейл. — Но когда я здесь учился, мы использовали их в несколько иных целях.
Положив ладонь туда, где у всех прочих дверей располагается замок, мой наставник вполголоса произнес что-то на латыни. Раздался щелчок, затем скрип. Найтингейл толкнул дверь, и она открылась внутрь.
— У нас было строго регламентированное время отбоя, — сказал Найтингейл. — Но, будучи ужасными буянами, мы желали гулять и пьянствовать. А сбежать после отбоя не так-то легко, особенно если ваши наставники заставляют сторожить вас самих духов земли и воздуха.
— Серьезно? — переспросил я. — Духов земли и воздуха?
— Так они нам говорили, — кивнул Найтингейл. — И лично я в это полностью верил.
— Значит, вы блюли трезвость, — заключил я.
Найтингейл зажег световой шар и шагнул через порог. Не желая отставать, я последовал его примеру. Тоби тявкал где-то поблизости, но присоединиться к нам, похоже, не желал. Световые шары освещали стены из голого кирпича — примерно такие же я видел в коммуникационных переходах под «Безумием».
— До шестого курса, — уточнил Найтингейл. — Ибо стоило получить доступ в общую гостиную, как студенты старших курсов делились с тобой заклинанием, открывающим ночные ворота. После этого можно было отправляться кутить. Это не касалось только Горация Гринуэя, который был в натянутых отношениях со старостами.
Достигнув перекрестка, мы повернули направо.
— И что же он?
— Погиб в бою на Крите, — ответил Найтингейл.
— Нет, я имею в виду, как ему удавалось улизнуть в паб?
— Кто-нибудь открывал ему дверь, — пожал плечами мой наставник.
Мы дошли до деревянной лестницы. Вела она наверх. Ступеньки тревожно поскрипывали под ногами.
— Преподаватели обо всем этом, разумеется, знали, — продолжал Найтингейл. — В конце концов, все они тоже когда-то учились в выпускном классе.
Мы поднялись на небольшую лестничную площадку с деревянными перилами — и на меня накатило множество вестигиев: запах лимонного сока, мороженого и мокрой шерсти, топот множества ног. На стенах заблестели медные вешалки для одежды, вдоль коридора протянулись скамеечки для младших учеников, чтобы те могли переобуться в сменную обувь. Я провел ладонью по перилам, но ощутил не дерево, а шероховатую бумагу старых комиксов.
— Эти стены хранят много воспоминаний, — заметил Найтингейл, увидев мою реакцию.
«Призраки, воспоминания, — какая, в сущности, разница», — думал я.
Найтингейл открыл потрескавшуюся деревянную дверь, и мы вышли в огромный зал. Магические шары, практически бесполезные в таком большом помещении, осветили два массивных лестничных пролета и голые каменные стены, еще хранящие темные прямоугольные следы там, где раньше висели картины. Если бы мы не освещали себе дорогу, то оказались бы в полной, абсолютной темноте.
— Большой зал, — объявил Найтингейл. — Библиотека выше, надо подняться по зловещей[22] лестнице.
Я чуть было не спросил, почему она зловещая, и прикусил язык, сообразив, что мы сворачиваем налево. Слово «синистер» на латыни означает «левый» и наверняка давно стало излюбленным мальчишеским школьным подколом, который редко встретишь в школах со смешанным обучением. «А если какого-нибудь здешнего бедолагу еще и Декстером звали, — подумал я, — и представить страшно, как над ним издевались».
Поднимаясь выше, я краем глаза увидел на дальней стене имена, рядами высеченные на камне. Но не успел спросить, чьи они и почему там высечены, — Найтингейл уже поднялся на самую верхнюю площадку. И двинулся дальше, в стылые недра школы.
