Она должна добраться до него и ради себя самой увидеть, как он себя чувствует.
– В аду нет надежды, – пробормотала Елена, понимая, что, будь она на месте Дмитрия, то поступила бы точно так же, изолируя возможную угрозу.
Руки сводило, икры ныли, девушка оставила попытки избавиться от пут и попробовала расслабиться на стуле. Не в состоянии уснуть, Елена могла все же попытаться немного отдохнуть, чтобы быть готовой к решительному столкновению, которое начнется, когда проснется Рафаэль. Но тут она снова напряглась, вспомнив о зияющей дыре в стене своей квартиры.
– Дмитрий!
Вампир появился минутой позже и по взгляду было видно, что он ни коим образом не доволен.
– Вы звали, миледи? – если бы слова обладали лезвиями, они могли бы утопить в крови.
Кровь.
Неужели она сама напрашивается на смерть?
– Я прервала твой... ужин. Прости.
Дмитрий улыбнулся, не обнажая клыков, но Елена знала, что они там были.
– Ты предлагаешь себя взамен?
– Я хочу узнать о своей квартире, стена, – вы заделали ее?
– А должны были? – мужчина пожал плечами и повернулся, – Это всего лишь человеческое жилище.
– Ах ты, кусок...
Он резко повернулся, его лицо было иным, смертоносным, неземным:
– Я голоден, Елена. Не заставляй меня нарушить слово, данное Рафаэлю.
– Ты не посмеешь.
– Еще чуть-чуть, и я это сделаю. Я буду наказан, а ты к тому времени будешь мертва, – вампир ушел.
Елена осталась наедине со стремительным сердцебиением и пульсирующей болью. Ее дом, ее приют, ее гнездо прямо в эту секунду разрушалось ветром, пылью, и дождем, если разверзнутся небеса. Ей захотелось свернуться калачиком и кричать, закрыв глаза.
Не вещи в квартире волновали ее, но все это место. Дом.
У Елены очень долго не было дома. После того, как ее выгнал отец, девушка была вынуждена проживать в Академии Гильдии. Там не было ничего плохого, но все же это не было домом.
Закончив обучение, они с Сарой некоторое время делили съемное жилище. Это было домом, желанным, но все еще не ее собственным. И только эта квартира была ее личной во всех смыслах.
Одинокая слеза покатилась по лицу.
– Я сожалею, – сказала она вслух. Говоря это себе, она как бы говорила это своему разрушенному дому. Но правдой было то, что слова были обращены и архангелу. – Я совсем не хотела навредить тебе.
Прохладный морской бриз появился в ее сознании. "Тогда почему у тебя был пистолет?"
Глава 20
Елена затихла, словно маленькая мышка перед очень большой, очень плохой кошкой с острыми зубами.
– Рафаэль? – прошептала она, хотя знала этот свежий, чистый запах дождя, как свой собственный. И совсем непрошенная мысль, – как, находясь у нее в голове, он мог иметь запах?
"Елена, засыпай. Твой мыслительный процесс заставляет меня бодрствовать".
Она сделала глубокий вдох.
– Как ты... ты ранен?
"Ты связана?"
– Да. – Елена ждала ответа на свой вопрос.
"Хорошо. Не хочу, чтобы ты исчезла прежде, чем нам выдастся шанс поговорить о твоем пристрастии к вооружению".
А затем Елена ощутила, как архангел исчез из ее головы. Она снова прошептала имя мужчины, но понимала, что он больше ее не слышит. Вина вскоре превратилась в гнев.
Ублюдок. Он мог ее освободить, но оставил связанной. Запястья воспалились от пут, спина болела от проклятого стула и... И у него есть право злиться. Рафаэль до смерти напугал ее, этой ночью на краю квартиры, но, по правде говоря, не причинил ей вреда. Елена же, с другой стороны, стреляла в него. Если мужчина и был в ярости, то у него на это имелась причина. Но это не значит, что Елене должно нравиться все происходящее.
И все еще оставался вопрос о его принуждении к сексу.
Этой ночью она рассказала ему правду, какой бы постыдной та не была. Если бы он подождал, то очень вероятно, что при первой же возможности Елена сама бы к нему приползла.
Щеки девушки вспыхнули. Она вытатуирует "идиотка" у себя на лбу, как только выберется отсюда.
С самого начала Елена говорила себе быть осторожной, не забывать, что для Рафаэля она лишь одноразовый источник развлечения – не более. Вот только ее гормоны, по-видимому, плевать на это хотели. Архангел заставлял ее сгорать изнутри.
А хуже всего то, что Елена не могла обвинить во всем этом только похоть. Рафаэль был слишком занимательным мужчиной для чего-то настолько простого. Но сегодня ночью... этой ночью он не был самим собой.
"Или, возможно, – шептала другая часть Елены, – это был реальный он"... Что, если незнакомец, в которого она стреляла, все-таки был настоящим Рафаэлем... архангелом Нью-Йорка, существом, способным мучить другое создание до тех пор, пока то не начнет лишь кричать превратившись в разломанный кусок монструозного искусства?
Глаза Рафаэля были закрыты, но он не спал на самом деле. Архангел находился в полубессознательной коме, состоянии, которому у людей и вампиров не было эквивалента.
Ангелы называли это состояние «Аншара». Его могли достичь только те, кто прожил больше половины тысячелетия. Оно позволяло одновременно бодрствовать и пребывать в глубоком сне.
Сейчас сознательная часть архангела была поглощена залечиванием раны, которую Елена нанесла своим маленьким пистолетом, остальная же часть него спала. Полезное состояние. Но не то, в которое впадают с великим удовольствием.
Аншара приходила только когда ангела серьезно ранили. Такое случалось редко за последние восемьсот лет существования Рафаэля. Но когда он был молод и неопытен, то причинял себе вред, или же ему причиняли, – несколько раз.
Возникли образы самого себя, танцующего в небесах, и вот его крылья спутаны, и он резко падает на землю в полном осознании того, что окрасит кровью ковер на полу.
Очень старые воспоминания. Мальчика, которым он был.
Сломанные руки, сломанные ноги, капающая из разбитого рта кровь.
И она. Стоящая над ним с успокаивающим шепотом:
– Ш-ш-ш, дорогой. Ш-ш-ш.
По венам внезапно пронесся страх, на сердце стало тяжело от осознания, что он беспомощен и не может ее остановить – свою мать, свой самый большой кошмар.
Черноволосая и голубоглазая, она была женским образом, от которого архангела бросало в дрожь. Но уже тогда она была стара, очень-очень стара, не внешне, а разумом, душой. И в отличие от Ли Цзюань, она не развивалась... а деградировала.
Сейчас он мог видеть, как его крыло восстанавливается волокно за волокном, но этого было недостаточно, чтобы загнать воспоминания в самый дальний уголок памяти.
Во время аншары разум вытаскивал давно запертые воспоминания, покрывая душу слоем темноты, которую ни один смертный не был в состоянии понять.
Это были воспоминания длиной в сотни человеческих жизней. Рафаэль был старым, таким старым... Но нет, не древним. Не все воспоминания принадлежали ему.
Некоторые принадлежали его расе – секретное хранилище всего их знания, скрытого в разумах их детей.
На поверхность всплыли воспоминания Калианн.
Сидя на корточках, архангел смотрел на свое истекающее кровью, изломанное тело, наблюдал за тем, как его, – ее рука отводит волосы с его лица.
– Сейчас больно, но это пройдет.
Лежащий на земле мальчик не мог говорить. Он захлебывался своей кровью.
– Рафаэль, ты не умрешь. Ты не можешь умереть. Ты – бессмертный. – Она наклонилась и прижалась холодным поцелуем к окровавленной щеке мальчика. – Ты – сын двух архангелов.
Чудом уцелевшие глаза мальчика наполнились осознанием предательства. Его отец мертв. Бессмертные могли умирать.
От Калианн веяло печалью.
– Ему пришлось умереть, любовь моя. Если бы он не умер, на земле воцарился бы ад.
Глаза мальчика потемнели, стали обвиняющими. Калианна вздохнула, а потом улыбнулась.
– И я должна была... Вот почему ты пришел убить меня, разве не так? – Тихий, довольный смех. – Ты не можешь меня убить, мой милый Рафаэль. Только один из Десяти может уничтожить архангела. А они меня никогда не найдут.
