— Вас били? — Василий Иванович озабоченно рассматривал синяк под глазом подзащитного.
— Сопротивлялся аресту, — ответил за Анисима сыщик.
— Старая песня, — скептически парировал адвокат.
— Любопытно, откуда у бедного студента средства на столь престижного юриста? — Дмитрий решил показать, что и ему не чужда критичность.
— Мои услуги оплачены. Это всё, что вам необходимо знать. Итак, в чём подозревают господина Самокрасова?
— В причастности к смерти четырёх девушек. И подготовке к убийству пятой.
— Вы полагаете, что мой подзащитный — и есть ваш вожделенный Визионер?
— Откуда вы знаете это прозвище? Это внутренняя информация.
— У меня свои источники. Так на чём основаны ваши подозрения?
— Самокрасов лично занимался календарём, который по сути есть план убийств на год.
— Во-первых, на моём клиенте была лишь техническая часть, не он отбирал портреты. Арестуйте тогда уж непосредственных заказчиков, всю дюжину персон. Во-вторых, календарь получили по крайней мере человек пятьсот. У меня он, кстати, тоже есть. Приятная вещица. Меня тоже подозревать будете?
Митя пропустил колкость мимо ушей.
— Самокрасов рисовал копию портрета следующей жертвы.
— Он рисовал копию. Точка. Это что, запрещено законом? Насколько мне известно, все студенты училища так делают. Это часть процесса обучения — воспроизводить полотна известных мастеров, чтобы понять их технику. То, что на картине был образ предположительно следующей жертвы — чистое совпадение. Вы обнаружили копии других популярных произведений?
— Да, их было достаточно.
— И все с календаря?
— Только одна.
— Вот и ответ. Дальше.
Самарин нервничал. В глубине души он, конечно, понимал, что обнаруженные улики — косвенные. Но всё так отлично складывалось! Всего-то надо было дожать студента. А теперь он ни слова не скажет без одобрения юриста. Как некстати этот стряпчий, провалиться ему в тартарары.
Митя поставил на стол уже знакомый пузырёк с лекарством от импотенции:
— Это найдено в доме вашего клиента. Если вы осведомлены о кличке душегуба, то, вероятно, знаете, что он не надругался ни над одной жертвой.
— Может, потому, что убийца — женщина? Не приходила вам в голову такая идея? И каким образом «Стимулол» компрометирует моего подзащитного? Если честно, я бы на его месте подал иск к полиции о защите доброго имени и достоинства. Господин Самокрасов испытывает определённую дисфункцию организма, которая причиняет ему невыразимые моральные и физические страдания. А вы усугубляете его травму, издеваясь над его увечьем. Вам не совестно играть на болезни несчастного человека?
Вон как повернул. Верно говорят, хороший адвокат способен из обвиняемого за секунду сделать пострадавшего.
— В ночь убийства ваш клиент был замечен в доме кутюрье Франка, куда привозил какой-то груз. И, замечу, украшение авторства месье Жюля было надето на очередную жертву. Это тоже совпадение?
— Насколько мне известно, несколько дней назад месье Франк подал заявление на розыск бывшего секретаря за подмену хрустальной короны, совершенную в прошлом году. Мой подзащитный в глаза её не видел. Ведь так, Анисим?
Студент кивнул.
— А что касается ночного визита в дом модельера, это личные дела моего подзащитного с известным и уважаемым человеком. К вашему расследованию они не имеют никакого отношения. Разве дом кутюрье считается местом преступления?
— Нет.
— Тогда это вас не касается.
— Что он привёз в ящике? Если это и впрямь не имеет отношения к преступлению, я больше не буду спрашивать про его дела с месье Жюлем.
Самокрасов и адвокат переглянулись. Потом студент наклонился к Левко и что-то прошептал ему на ухо. Последний внимательно выслушал и успокаивающе похлопал подзащитного по руке.
— Мой клиент привёз написанную им собственную картину по заказу месье Франка. Это все ваши доводы, господин сыщик?
— Анисим — ночной сторож в театре. У него есть доступ к костюмерной и реквизиту.
— Театр заявлял о пропаже каких-то вещей? Может быть, сотрудники опознали свои наряды на убитых девушках?
Тон у поверенного стал издевательским. Митя молчал. Казавшиеся весомыми доказательства рассыпались на глазах.
— Позвольте поинтересоваться, — продолжал адвокат. — У вас есть прямые улики, указывающие на господина Самокрасова? Следы, отпечатки пальцев? Показания свидетелей? Вещи убитых найдены в его доме? Орудие преступления? Ничего? Тогда о чём мы тут говорим?
— У него нет стопроцентного алиби на даты убийства. Он живёт один, некому подтвердить его непричастность.
— Но и причастность тоже некому. Разве кто-то видел его на месте убийства и опознал? Насколько мне известно, у вас нет даже примерного описания преступника. Так что увольте, Дмитрий Александрович, но ваши домыслы — пшик. Вам просто не нравится мой клиент, зато он удобный претендент на роль душегуба. Да, он вспыльчивый и несдержанный человек, но это не повод делать из него убийцу без всяких на то доказательств. Признаться, я в вас разочарован.
— А я, вроде, не давал вам повода очароваться, — Митя от злости сорвался на грубость. Всё идёт кувырком.
Василий Иванович покачал головой.
— Эх, дерзость юности. Я ведь о вас наслышан. Молодой, перспективный, коллеги о вас хорошо отзываются. Я так надеялся, что в полиции, наконец, появились новые люди — прогрессивные, интеллигентные, избегающие устаревших экзекуторских методов, уважающие закон… А вижу, простите, то же, что и всегда. Жонглирование косвенными уликами и огульные обвинения. Жаль, очень жаль…
— А вот морали мне читать не надо, Василий Иванович. Уж кому-кому, а не адвокату произносить мне проповеди о манипуляции законами и чистоте ведения дел. Я тоже, знаете ли, наслышан.
— Туше, — Левко развёл руками и широко улыбнулся. — Так что, мой клиент свободен?
Митя лихорадочно соображал, вспоминая, не упустил ли он важной зацепки. Неужели все кончились? Нельзя так просто упускать этого студента!
— Минутку, — Митя открыл ящик стола, куда сложил некоторые из найденных у Самокрасова вещей. Вот оно! — Что ж, с обвинениями в убийстве мы пока повременим, но другое правонарушение вашего подзащитного я оставить без внимания не могу. И боюсь, в доказательство этого проступка есть самые что ни на есть прямые улики.
Дмитрий поставил на стол коробку, доверху набитую билетами тотализатора. На купонах явственно читались надписи кривыми буквами: «Мустанг», «Сизарь», «Хвалёный»…
— Ваш клиент, Василий Иванович — заядлый тотошник*. В этом сомнений нет. На билетах его почерк и отпечатки пальцев. Уверен, Анисима с удовольствием опознают многие завсегдатаи ипподрома. Вы отлично разбираетесь в законах. Игра на скачках и бегах запрещена воспитанникам всех учебных заведений. Так что господин Самокрасов до решения суда пока погостит у нас.
Студент, который совсем было расслабился, теперь снова напрягся, и Митя, наконец, уловил страх в тёмных глазах. А вот это и вправду серьёзно. За азартные игры могут и исключить. Анисим умоляюще уставился на адвоката.
— Не волнуйся, — по лицу Левко пробежала тень недовольства. — Я всё улажу. Сейчас же запрошу рассмотрение дела у мирового судьи на ближайшее время. Постараемся отделаться штрафом. Пару часов ещё побудешь здесь. Ничего никому не говори без моего присутствия.
Василий Иванович резко встал и направился к выходу.
— И ещё, Дмитрий Александрович, — адвокат задержался в дверях. — Интересы месье Франка и его супруги тоже представляю я. Если у вас впредь возникнут к ним вопросы, прошу первым долгом обращаться ко мне.
Студент снова успокоился и даже изобразил какое-то подобие улыбки. Интересно, кто же всё-таки оплатил ему дорогого адвоката? Уж не сам ли Жюль Франк?
* * *
— К сожалению, на этот раз у вашего ученика серьёзные неприятности.
Стараниями поверенного Анисим после уплаты штрафа устроился в частной больнице для «лечения нервов». Заведение охранялось не хуже тюрьмы. Что ж, пусть сам подозреваемый пока недосягаем, зато с его знакомыми можно поговорить более детально. Был, помнится, в училище преподаватель, у которого Самокрасов работал помощником. Ганеман, кажется?
