Постановлено для усиления защиты всех Белых Ведьм отныне и навсегда ввести перепись всего ведовского населения Британии.
Постановлено для регистрации всех ведьм и их отпрысков (ведьм, не достигших возраста семнадцати лет) смешанного происхождения ввести следующие коды: Белый (Б), Черный/Не Белый (Ч) или Фейн/Не Ведьма (Ф).
— Знаешь, что это значит? — спрашивает Джессика.
Я трясу головой.
— Это значит, что у тебя половинный код. По коду ты Черный. Не Белый.
— Бабушка говорит, что я Белый Колдун.
— Ничего подобного.
— Она говорит, что я наполовину Белый.
— Ты наполовину Черный. Да ты слушай!
Когда та женщина заканчивает читать уведомление, мать так же молча уходит в дом, оставив открытой входную дверь. Женщина и Охотник идут за ней.
Мы в гостиной. Мать сидит в кресле у камина. Но огня в нем нет. Дебора и Арран, которые до этого играли на полу, теперь сидят на подлокотниках материного кресла, по обе стороны от нее.
— А ты где?
— Я стою рядом.
Я представляю себе Джессику, как она стоит рядом, надменно сложив на груди руки и выпрямив колени.
Охотник встает в дверях.
Та женщина присаживается на краешек другого кресла, кладет на плотно сдвинутые колени дощечку для письма и сжимает пальцами ручку. Она говорит матери: «Наверное, будет быстрее и яснее, если я сама все заполню, а вы потом просто подпишете».
Женщина спрашивает: «Кто глава вашего семейства?»
Мать выдавливает: «Я».
Женщина спрашивает у матери ее имя.
Мать отвечает, что ее зовут Кора Бирн. Она — Белая Ведьма. Дочь Элси Эшворт и Дэвида Эшворта. Белой Ведьмы и Белого Колдуна.
Женщина просит ее назвать имена своих детей.
Мать говорит: «Джессика, восемь лет. Дебора, ей пять. Арран, ему два».
Женщина спрашивает: «Кто их отец?»
Мать отвечает: «Дин Бирн. Белый Колдун. Член Совета».
Женщина спрашивает: «Где он?»
Мать отвечает: «Он умер. Убит».
Женщина говорит: «Простите».
Потом она спрашивает: «А младенец? У вас есть еще младенец».
Мать отвечает: «Он здесь, в ящике».
Тут Джессика поворачивается ко мне и поясняет:
— Когда родился Арран, мать и отец решили, что не хотят больше иметь детей. Поэтому они отдали колыбельку, коляску и другие детские вещи. Этот младенец нежеланный, вот он и спит на подушке в ящике, завернутый в старый грязный конверт, из которого вырос Арран. Никто не покупает ему игрушки или подарки, потому что все знают, что его не хотели. Никто не приносит матери цветы или шоколад, потому что все знают: она его не хотела. Такой ребенок никому не нужен. Мать получает за все время только одну открытку, но и она не с поздравлениями.
Пауза.
— Хочешь знать, что там написано?
Я трясу головой.
— Там сказано: «Убей его».
Я грызу пальцы, но не плачу.
Женщина встает и направляется к ящику с младенцем, Охотник за ней — ему тоже интересно взглянуть на странного ребенка, который никому не нужен.
Даже во сне он ужасно гадкий, маленький, тощенький, весь какой-то серый, а волосы у него черные и торчат сосульками.
Женщина спрашивает: «Ему уже дали имя?»
«Натан».
Джессика наловчилась произносить мое имя так, как будто это ужасная гадость.
Тогда молодая женщина спрашивает: «А его отец…?»
Мать не отвечает. Она не может выговорить это слово, потому что оно ужасно. Но все и так знают, просто поглядев на ребенка, что его отец — убийца.
Женщина говорит: «Может быть, вы напишете его имя».
И подносит свою дощечку матери. А мать уже плачет вовсю и не может даже писать. Потому что отец ее ребенка — самый страшный Черный Колдун на свете.
Мне хочется сказать: «Маркус». Он мой отец, и я хочу вслух произнести его имя, но мне страшно. Мне всегда страшно произносить его имя вслух.
Женщина решает еще раз поглядеть на спящего ребенка и даже протягивает руку, чтобы коснуться его…
«Осторожно!» — предупреждает ее Охотник, потому что хотя Охотники и не трусы, но они всегда остерегаются Черного колдовства.
Женщина говорит ему: «Это же просто ребенок». И гладит его тыльной стороной пальцев по голой руке.
Ребенок шевелится и открывает глаза.
Женщина восклицает: «О, боже!» — и делает шаг назад.
Поняв, что не надо было трогать такую гадость, она бросается в ванную мыть руки.
Тут и Джессика протягивает ко мне руку, разыгрывая сцену будто хочет коснуться, но тут же отдергивает ее со словами:
— В жизни не дотронусь до такой гадины, как ты.
Я стою в ванной перед зеркалом и смотрю на свое лицо. Я совсем не похож на мать или на Аррана. Моя кожа темнее, чем у них, с оливковым оттенком, и волосы совершенно черные, но главное отличие — глаза.
Я никогда не встречал своего отца, не видел его фотографий. Но я знаю, что мои глаза такие же, как у него.
Джессика еще раз бьет меня рамкой по лицу, очертив в воздухе очередную диагональ.
— Никогда больше не трогай это фото.
Я стою неподвижно.
— Ты слышишь?
На углу рамки осталась моя кровь.
— Она умерла из-за тебя.
Я отхожу к стене, а Джессика истошно вопит:
— Это из-за тебя она покончила с собой!
Помню, как дни напролет шел дождь. День за днем лило и лило, так что даже мне надоело бегать в одиночестве по лесу. И вот я сижу за кухонным столом и рисую. Бабушка тоже на кухне. Да она всегда здесь. Бабушка старая и худая, кожа у нее сухая и прозрачная, как обычно и бывает у стариков, но талия еще тонкая и спина прямая. На ней всегда какая-нибудь клетчатая юбка в складку и ботинки или резиновые сапоги. Она ведь все время на кухне, а пол там грязный. Потому что дверь на улицу всегда открыта, даже в дождь. Со двора, ища укрытие от дождя, забредает курица, что даже для бабушки уже слишком: внутренней стороной обутой в сапог ноги она осторожно выталкивает ее за порог и закрывает дверь.
На плите пыхтит горшок, узкий столбик пара поднимается над ним и быстро уходит вверх, под потолок, где расширяется, превращаясь в облако. Из тумана свисают пучки зеленых, серых, синих и красных трав и цветов; там же, в тумане у потолка висят в корзинках и сетках корни и луковицы. На полках рядами стоят стеклянные банки с сиропами, сушеными листиками, зернами, притираниями, снадобьями, а некоторые просто с вареньем. Покоробленная от сырости дубовая столешница завалена разными ложками — металлическими, деревянными, костяными, длинными, как моя рука, или коротенькими, как мой мизинец. Из колоды для рубки мяса торчат ножи, тоже разных размеров; некоторые намазаны какой-то пастой и лежат на доске для шинковки. Тут же стоят ступка с гранитным пестиком, две круглые корзинки и еще банки, банки и баночки…
