А взгляда все-таки не отвожу.
Деймен косится на Майлза, коротко кивает и снова переводит взгляд на меня. Я понимаю — то, что я сейчас скажу, звучит как полный бред, и все-таки на ту долю секунды, пока он смотрел в другую сторону, меня пробрал озноб, и навалилась какая-то непонятная слабость.
А стоило ему снова обернуться ко мне — тут же стало тепло и хорошо.
Деймен улыбается.
— Можно тебя попросить? Одолжи мне, пожалуйста, «Грозовой перевал». Нужно нагонять, а в книжный я сегодня уже не успею.
Я вытаскиваю из рюкзачка затрепанный томик и, держа двумя пальцами, протягиваю Деймену. Отчасти мне хочется задеть его руку кончиками пальцев, прикоснуться к этому прекрасному незнакомцу, и в то же время страшно — я боюсь той страшной вспышки-озарения, которая всегда приходит при касании.
Он швыряет книжку на сиденье, снова опускает на нос темные очки и говорит:
— Спасибо, до завтра!
И только тогда до меня доходит, что я ничего не почувствовала, кроме пробежавших по коже мурашек. Я даже ничего сказать не успеваю — он садится в машину и задним ходом выезжает со стоянки.
— Ты меня, конечно, извини, — говорит Майлз, устраиваясь на соседнем сиденье, — но когда я сказал насчет обморока, это не надо было понимать так уж буквально. Нет, серьезно, что это было? Какой-то жутко напряженный момент случился, прямо так и слышалось: «Привет, меня зовут Эвер, я — твоя очередная поклонница». Кроме шуток, я думал, тебя придется откачивать! Твое счастье, что наша дорогая подруга Хейвен этого не видела. Не хочется тебе напоминать, но она его вроде как застолбила…
Майлз продолжает молоть чепуху в том же духе всю дорогу до дома. Ну и пусть себе болтает. А я пока лавирую в потоке транспорта, рассеянно водя пальцем по толстому багровому шраму на лбу, прикрытому челкой.
Ну и как все это понимать? Дело в том, что с самой аварии я не слышу мыслей и не вижу ауры только у мертвых…
Отпираю дверь своим ключом, достаю бутылку воды из холодильника и поднимаюсь к себе. Мне не нужно шарить по всем комнатам — я и так знаю, что Сабина еще не вернулась с работы. Она целыми днями в офисе, и весь огромный дом остается в моем распоряжении. Правда, я обычно сижу у себя в комнате.
Мне совестно перед Сабиной. Она столько труда положила, чтобы выстроить свою жизнь так, как ей хотелось, но все пошло насмарку в тот день, когда на нее свалилась забота обо мне. А куда ей деваться? У мамы не было ни братьев, ни сестер, и бабушек с дедушками давно уже нет в живых. Сабина — единственная папина сестра, и к тому же близнец. Выбор у меня был небогатый — или к ней, или в приемную семью, пока не исполнится восемнадцать. И хотя Сабина понятия не имеет о том, как воспитывать детей, не успела я выйти из больницы, как она продала свою квартиру в кондоминиуме, купила большой дом и наняла лучших декораторов в округе Ориндж, чтобы отделать мою комнату.
В комнате, конечно, есть все, что полагается — кровать, туалетный столик, письменный стол, а кроме этого — плоский телевизор, большущий чулан-гардеробная, громадная ванная с джакузи и отдельной душевой кабинкой, балкон с потрясающим видом на океан и персональная игровая, с еще одним плоскоэкранным телевизором, баром, микроволновкой, посудомоечной машиной, стереосистемой, диванчиками, столиками, пухлыми креслами и прочими делами.
Смешно подумать — когда-то я бы все отдала за такую роскошь.
А сейчас все бы отдала, лишь бы вернуться туда, в прошлое.
Наверное, Сабина, которая все время общается со своими коллегами-юристами и прочими важными шишками, считает, что ребенку все это совершенно необходимо. Не понимаю, почему у нее нет своих детей — то ли из-за большой загруженности на работе, то ли потому, что она все еще не встретила своего единственного, то ли потому, что она вообще детей не хочет… А может, из-за всего этого вместе.
Да, кажется, что я должна бы точно знать, ведь я экстрасенс. На самом деле я далеко не всегда могу разглядеть причины человеческих поступков, только вижу сами события. Например, целую цепочку образов, отражающих чью-то жизнь, вроде слайдов, только скорее в формате трейлера к фильму. Иногда вижу одни только символы, их еще и расшифровывать надо, как карты Таро — или как «Скотный двор» (мы его в прошлом году на факультативе по литературе проходили).
А вообще, все это очень приблизительно, и случается, я все прочитываю неправильно. К тому же многие картинки можно понимать по-разному. Вот однажды я увидела большое сердце с трещиной посередине и решила, что это знак несчастной любви, а женщина вдруг свалилась на пол с инфарктом. Пока все разберешь, можно сто раз запутаться, но сами картинки никогда не лгут.
Между прочим, не нужно быть ясновидящей, чтобы понять: мечтая о ребенке, люди представляют себе очаровательного малыша, а не голубоглазую блондинку с парапсихическими способностями и кучей проблем в эмоциональной сфере. Так что я стараюсь вести себя тихо и скромно и как можно реже попадаться Сабине на глаза.
И уж конечно, я не рассказываю ей о своих чуть ли не каждодневных разговорах с покойной сестрой.
* * *
В первый раз я увидела Райли еще в больнице. Проснулась ночью, а она стоит у изножья кровати, в одной руке держит цветок, а другой мне машет. До сих пор не понимаю, что меня разбудило — Райли не окликала меня и вообще молчала. Я, наверное, просто ее почувствовала — словно электричество в воздухе.
Сначала я подумала, что у меня галлюцинации, еще один побочный эффект от обезболивающего. Проморгалась, протерла глаза — нет, не исчезла. Мне как-то в голову не пришло закричать или позвать на помощь.
Она подошла ближе, ткнула пальцем в гипс у меня на руках и на ноге — и как захохочет! Без звука, но все-таки — чему тут смеяться? Она заметила, что я злюсь, тут же сделала серьезное лицо и жестами спросила — больно?
Я пожала плечами. Обида от ее смеха еще не прошла, да и страшновато как-то было. Не до конца веря, что это действительно Райли, я все равно спросила:
— Где мама, папа и Лютик?
Она мотнула головой, как будто они стояли рядом с ней, но я-то видела только пустое пространство!
— Не поняла…
Райли улыбнулась и прижала сложенные вместе ладони к щеке — спи, мол.
И я смежила веки, хотя раньше ни за что не стала бы ее слушаться. Потом раскрыла глаза и говорю:
— Эй, кто тебе разрешил надевать мой свитер?
А она вдруг исчезла. Раз — и нету.
Честно говоря, в ту ночь я так до утра и не заснула — все злилась, что задала такой тупой, дурацкий, эгоистичный вопрос, упустила возможность узнать великие тайны жизни и смерти. Человечество мечтало об этом многие тысячи лет, а я… Нашла время шпынять погибшую сестричку за то, что она порылась в моем платяном шкафу! Что делать… Старые привычки и в самом деле живучи.
