"Причем в одиночку", — фыркнул дознаватель; и тут его заметили. Сначала кто-то издал удивленный и возмущенный возглас, и люди смолкли. Солерн положил руку на эфес шпаги и в напряженной тишине следовал к обиталищу мастера, пока одна из женщин не крикнула:
— Убийца детей!
Ги вздрогнул; один крик мигом всколыхнул всех, и люди угрожающе двинулись к нему со всех сторон.
— Много тебе платят за охоту на нас?!
— Жильбер за правду!
— Жрешь за деньги Амалы, да?!
— Пока мы гроши считаем!
— По улицам не ходишь?! Смотри, как люди живут, ублюдок!
— Амальский подсос!
— Вы посмотрите на эту сытую рожу!
— Убил сына Жильбера и доволен!
Ги на миг прикрыл глаза.
— Что, стыдно слушать?!
Чьи-то руки схватили его коня за узду.
— Назад! — рявкнул Солерн, попытался выхватить шпагу, но кто-то сцапал его за локоть и потащил с коня на землю. Дознаватель ударил коня шпорами, и тот встал на дыбы, на миг отбросив людей. Ги выдернул клинок из ножен, но сбоку свистнуло, и по руке пришелся удар длинного хлыста. Он вскрикнул от боли.
— Стащите урода наземь! Покажем ему…
Вдруг наступила тишина. Горожане умолки и расступились, расчистив дорогу к дому Николетти. Старый мастер стоял на крыльце и пристально смотрел на соседей. Давящий ореол вокруг него расширился, и они попятились к своим домам.
— Добро пожаловать, — негромко сказал Николетти. Ги намек понял и поспешил к безопасному укрытию, съежившись от леденящего ощущения, которое распространялось вокруг мастера, как чернила вокруг каракатицы.
— Вы смелый человек, — заметил Николетти, закрыв за дознавателем дверь. Старый ренолец был одет в кюлоты и белую рубашку — видимо, выскочил на улицу, едва сбросив домашний халат. Ги удивленно огляделся — ему всегда казалось, что дом мастера должен быть мрачной обителью тлена, отчаяния и тоски, но внутри все оказалось уютно и как-то… совершенно обыденно. Никакой разницы с домом обычного зажиточного байольца.
— Прошу, — Николетти распахнул двери гостиной. Там пылал камин, на столике рядом с креслом дымилась чашка кофе и тарелка с булочками. Пахло кофейными зернами, корицей, яблочным вареньем и свежей сдобой. Старик любезно перестал распространять ореол подавления и даже лично налил гостю кофе.
— Садитесь, угощайтесь булочками.
Ги осторожно сел, в глубине души опасаясь, что кресло сейчас его схватит. Николетти устроился напротив, положил ноги на скамеечку у камина и спросил:
— Что вас привело ко мне так внезапно?
— Дело короны, — машинально ответил Солерн и пригубил кофе. Напиток был такой крепкий, что у дознавателя чуть глаза в чашку не выпали.
— Почему горожане решили, что вы убили сына Луи Жильбера?
— Не знаю, щенок еще утром был жив и даже здоров. Но я к вам по другому вопросу. Вы сказали, что над мальчишкой поработали. Это надо понимать так, что какой-то мастер окружил его защитой от других мастеров?
— Верно, — проурчал Николетти и, прижмурившись от удовольствия, припал к чашке с кофе. Солерн осторожно поставил свою на стол. Всего один глоток этой адской жидкости на пути к желудку выжег за собой все живое.
— Значит, у мятежников есть свой мастер, и нам нужно его найти.
Старик взглянул на дознавателя поверх чашки и ехидно поинтересовался:
— Как вы собрались это сделать?
— С вашей помощью.
— Сколько?
Солерн замялся.
— Финансовый вопрос мы еще не рассматривали…
— Вот как рассмотрите — тогда и приходите.
— Но я интересуюсь вашим принципиальным согласием, — выкрутился дознаватель, проклиная себя за тупость из-за недосыпа. Мастер пристально уставился на Солерна; по спине Ги дернуло холодом, и он процедил:
— Вы можете держать себя в руках?
— В моем доме? — незримые щупальца втянулись… куда они там втягиваются, и старик спросил: — Но вы понимаете, что если начнете охоту на мастера, то вам тоже потребуется защита?
Солерн промолчал. Это он как-то упустил. Но как защититься от человека, который может заставить вас сделать все, что угодно?
— Мне по силам вас защитить, при чем гораздо лучше, чем это было проделано с юным Жильбером. Однако любой мастер, неважно, принуждения или нет, сразу это почувствует. Вы не сумеете приблизиться к нему незаметно.
— Прежде чем приблизиться, нужно его найти, — буркнул Ги. — У вас есть слуга? Я напишу главе Секрета Короля, чтобы запросить средства.
— Нет, — безмятежно отозвался Николетти, — но не беспокойтесь об этом. Я могу отправить с вашей запиской кого угодно.
"В самом деле, о чем я спрашиваю?" — Солерн присел к столу и украдкой огляделся. Он никогда не был в доме мастера за все три года. Хотя кто добровольно полезет в его логово? Наверняка все слуги тут приходящие… если Николетти вообще нанимает слуг, а не приказывает любому из соседей.
— Я предпочитаю жить один, — сказал старик. — Если постоянно сдерживать ореол подчинения, то начинаются страшные мигрени.
Ги даже в голову не приходило спрашивать его о чем-то подобном. Как и большинство людей, Солерн предпочитал не интересоваться делами мастеров и держался от них подальше. Иногда, конечно, Ги задавался вопросом, кто ими управляет, почему они не захватили весь мир и есть ли у них вообще какие-то правила. Но никто никогда на памяти Солерна не задавал таких вопросов вслух — не лезь в дела мастеров и, быть может, уцелеешь.
"А может и нет", — Солерн прислушался к неясному гомону за окном. Байольцы вновь стекались на улицы и площади, и гвардейские полки уже их не пугали. А что будет, когда Жильберов вздернут вместе с сообщниками?
— Не бойтесь, — сказал Николетти, насмешливо щуря ярко-голубые глаза, — здесь вы в безопасности. Пока.
— Я не боюсь.
— Вот и зря.
Мастер ловко выдернул из рук Солерна записку, без зазрения совести прочел и, хмыкнув "Вы невысоко меня цените", вышел из гостиной. Ги, хоть и удивился тому, как спокойно Николетти оставил его одного, подошел к окну и слегка раздвинул шторы.
Опять мелко сыпал снег, как обычно в декабре, однако байольцы не торопились расходиться по домам. Ги потер руку. Хлыст задел ее вскользь, но еще несколько месяцев назад никто бы и подумать не посмел о том, что можно ударить королевского дознавателя. Или вот так просто стащить его с седла. Хотя Ги стыдно было признавать свой страх, но ему не хотелось снова выходить на улицу.
"Но разве их ярость несправедлива?" — дознаватель прижался виском к стеклу, пытаясь разглядеть Площадь Роз. Разве Луи Жильбер в своих речах и памфлетах лжет? Ведь все правда — и Солерн знал это получше, чем граф де Фонтанж.
Ги достал кошелек, вытряхнул на ладонь монеты и пересчитал. Почти все свое жалование он отсылал домой — матери и семьям сестер, как единственный более или менее зарабатывающий мужчина в роду. Но с нынешними ценами он до первого числа будет питаться только хлебом, кашей на воде и молоком. А, нет, еще квартплата! Значит, только хлеб и каша. Либо брать мясо в долг — но цены так растут, что сегодня возьмешь на три суара, а через неделю отдашь десять…
Он покрутил монеты так и этак. Новенькие, еще не затерлись, с орлиным королевским профилем, хотя нынешнему королю до орла так же далеко, как самому Ги — до спокойного сна. Филипп IV Несчастливый, в народе метко прозванный Просранец, был просто фантастическим неудачником, причем с рождения. Удивительно, как он вообще дожил до своих тридцати четырех. Впрочем, этот подвиг дался ему только с помощью врачей и ведьм, которые поддерживали жизнь в чахлом королевском заморыше с первого вздоха. Но сейчас они исчерпали все доступные им методы, и скоро…
— Сводите баланс? — осведомился Николетти, появившись сзади так внезапно, что дознаватель подскочил и едва не растерял последние средства к существованию. — Дать вам в долг? У меня гуманный процент.
— Нет, — Ги торопливо сунул деньги в карман. Жадность ренольцев давно стала притчей во языцех. Николетти смерил его оценивающим взглядом.
