Из-под крыши дровяника мне пока всё было отлично видно и слышно через открытую дверь. Но как следует порадоваться такой удаче мне не удалось — какая-то инквизиторская стерлядь в черной сутане метнулась деду за спину и стремительно захлопнула дверь.
Гребаные шлёпки! Я сразу и ослеп, и оглох, а магическое зрение не могло пробиться за бревенчатые стены избы. Похоже, что братья-инквизиторы в курсе, как можно блокировать мои ведьмачьи фишечки. Что же делать-то?
Я мучительно размышлял, чего бы такого предпринять, чтобы находиться в курсе того, что происходит в избе. Мне нужно было не пропустить момент, когда бросаться на выручку деду, если наш не слишком мудрёный план потерпит позорное поражение.
В общем, оставался лишь один выход — выбраться на улицу под дождь, и тупо наблюдать за актерской игрой деда стоя у освещенного окна. И надеяться, что никто из итальянских утырков-инквизиторов меня не заметит. Я уже было рванул под потоки воды, но неожиданно меня остановила «завибрировавшая» энергетическая связь с моим помолодевшим предком.
Похоже, что несмотря на внешнюю невозмутимость, старик сильно волновался, и это волнение я ощущал через нашу связь, тогда как другие «магические датчики» были выведены из строя итальянскими «мракоборцами». И тут я решил провернуть один «фокус» — подключиться к синапсам[4] деда, чтобы получить «удаленный доступ» к его зрению и слуху.
Ну, со злыднем же работало, хоть наша связь имела другое «происхождение». Почему бы и в этот раз не попробовать? Не тратя драгоценного времени на долгие раздумывания, я метнул «концентрированный сгусток» части своего сознания вдоль энергетической нити, попутно «смазав» его небольшой толикой магической силы.
Получилось неожиданно легко — через мгновение я уже разглядывал открывшуюся мне обстановку, транслируемую глазами деда. Звук тоже не вызывал нареканий, я как будто собственными ушами слышал. А к странному чувству раздвоения, поскольку попутно мне приходилось еще следить и за окружающей обстановкой, я уже привык, работая в гамбите с одноглазым братишкой.
— Простите, герр гауптам, но это не ваш дом, — по-немецки обратился к деду один из чернорясников-монахов, наверное, самый возрастной из всей их грёбаной бражки. — Вы просто ошиблись в темноте…
— Кто ошибся, морда ты макаронная? — Спецом полез на рожон Чумаков-старший, продолжая размахивать открытой бутылкой и одновременно стреляя глазами по углам в поисках моего «помощника». — Я ошибся? — Дед резко ткнул в сторону открытым горлышком бутылки в сторону инквизитора.
Вылетевшее при этом из горла спиртное плеснуло прямо в недовольно-изумленную рожу итальяшки-монаха, который, не сдержавшись, выругался сквозь сжатые зубы, не взирая на монашеский сан:
— Figlio di putana!
Дедуля-то мой итальянского и французского не знал, а мне было прекрасно известно, что он только что обозвал деда сукиным сыном. Если бы мой старикан жил в нашем времени (ему еще до него топать и топать «своим ходом»), где слово «путана» на рубеже 80−90-ых прочно вошло в русскую речь, то он, несомненно догадался бы, как его обозвал итальянец.
— Чего ты там бормочешь, засранец[5]? — продолжал нарываться дедуля, тоже не особо церемонясь. — Я твоего сраного языка не знаю, и знать не хочу! — Пока инквизитор протирал кулаками залитые коньяком глаза, Чумаков-старший словно ледокол начал продвигаться сквозь монахов к замеченной им в углу неподвижной тушке злыдня. — Мы, немцы, скоро будем править всем миром! И я — барон Михаэль Кюхмайстер фон Штернберг тебе это гарантирую! А сейчас — свалите по-хорошему, за ради всех святых, пока я добрый… — Устало произнес дед, почти добравшись до Лихорука.
А ведь хорошо отыгрывает дедуля. Просто настоящий талантище! Ему на большую сцену надо, либо, на худой конец, в «Иронию судьбы или с легким паром», в ту самую банную сцену.
— Стоять! — уже по-немецки рявкнул главинквизитор, а дед тем временем положил ладонь на рукоять моего заряженного силой ножа.
— Ты опять за своё? — Чумаков-старший резко развернулся на пятках. — За немецкий хвалю, а за остальное придется ответить…
— Ответить будет ты, — рассерженной змеёй прошипел макаронник, из-за волнения коверкая фразы на немецком. — Я будет жаловаться самому ему превосходительству[6] глава Италия дуче…
— Да засунь ты в задницу своего дуче! Нашёл, кем пугать истинного арийца… — брезгливо поморщившись, выплюнул в лицо монаху мой старикан, а после демонстративно приложился к бутылке.
— Тогда я будет жаловаться ваш рейхсфюрер!
— Дальше фронта не сошлют, — громко икнув, совсем не напугался Чумаков-старший.
— Fratelli, gettate in strada questo maiale ingrato! — прямо-таки взвизгнул от ярости инквизитор, но уже по-итальянски.
[Братья, выбросьте эту пьяную свинью на улицу!]
Плотная группа крепких и хмурых монахов, злобно сверкая глазами и похрустывая костяшками сжатых кулаков, надвинулась на деда. Сейчас будет неслабый махач, понял я. Деду, наконец-то удалось довести итальяшек до белого каления. Хотя, они ребята южные с горячей кровью.
Просто они еще долго продержались. Монахи, как-никак. Долго, но недостаточно — еще бы минуту-другую… Эту ситуацию мы тоже разбирали с дедом по косточкам. Я уже «встал на низкий старт», приготовившись броситься деду на выручку, когда на совсем незначительном отдалении от деревни оглушительно громыхнуло.
На мгновение ночь превратилась в яркий день, настолько мощным был взрыв, устроенный партизанами по нашему уговору. Я и не думал, что у них столько взрывчатки в запасе. Хотя, немного подумав, понял, что они неплохо разжились, разграбив склады охранного гарнизона, уничтоженного мною с помощью заклинания «кровавой дрисни».
Тихий прежде лагерь 13-ой танковой дивизии пришел в движение, как растревоженный муравейник. Повсюду загорались огни, заводились двигатели, забегали фрицы-солдаты, паля в сторону леса, как умалишенные.
— Achtung! Partisanen! –доносились заполошные крики со всех сторон.
И всей этой суетой дедуля воспользовался с филигранным мастерством. Едва прогремел чудовищный взрыв, и улицу осветило ярким огнем, он, дождавшись, когда внимание всех монахов окажется ожидаемо прикованным к окнам, присел на корточки возле туши злыдня. Выдернув нож, он недрогнувшей рукой (сочащееся мраком лезвие он всё-таки заметил) рассек несколько узелков магической сети в районе одной из огромных кистей Лихорука.
— Привет тебе от Чумы! — прошептал Чумаков-старший, вкладывая зачарованный охотничий тесак в тут же сжавшуюся на рукоятке ладонь одноглазого братишки. — Дальше сам! — Дед резко поднялся на ноги и сделал шаг вперед, загородив обзор итальяшкам своим телом.
Все это он проделал настолько четко и быстро, что, когда монахи оторвались от окон, он уже спокойно потягивал из горла практически опустевшей бутыли остатки дорогого коллекционного коньяка.
— Чё вылупились, Itaker? — Оторвав от губ пустую бутылку, дед подержал её надо ртом демонстративно ловя последние капли ароматного алкоголя. — Закончилось хорошее бухло! — с сожалением произнес он. — Was wollen wir trinken sieben Tage lang? — вновь завёл он свою бесконечную шарманку на тему «что мы будем пить?» — Was wollen wir trinken, so ein Durst?
— Партизан! — Ошарашенно ткнул пальцем в окно главинквизитор, видимо, пребывающий в полном недоумении от поведения деда. — Война! Стрелять! Партизан!
— Да ну их, этих партизан! — широко зевнув, отмахнулся от монаха дед. — Я спать хочу…
Но неимоверная везуха когда-нибудь, да должна была закончиться — громкий хруст стремительно разрезаемой злыднем магической сети услышали все присутствующие в избе. Эх, поторопился братишка, надо было путы аккуратнее кромсать. Но и его я понять могу — он, наверное, уже и не надеялся выйти из этой переделки живым.
— Au (Ой)! — догадавшись, что его намерения раскрыты, воскликнул старик, выдергивая пистолет из кобуры.
