Джулия повернулась к нему, удивленно нахмурившись:
— Что?
— На прошлой неделе ты принесла мне торт и сказала, что начала печь торты из-за меня. А еще ты говорила, что хочешь сказать мне одну важную вещь. Но прибережешь ее на потом. «Потом» уже наступило?
— Нет, это тут ни при чем. С чего бы мне вдруг из-за этого психовать?
Он вздохнул.
— Не знаю, Джулия. С тобой никогда не угадаешь.
Она принялась ходить взад-вперед.
— Я спокойно жила, пока ты мне не рассказал о своих переживаниях. Я уже не могла на тебя злиться. Даже прониклась к тебе. Ну, почти… Почти стала тебе доверять, — женщина невесело усмехнулась. — А ты обвиняешь меня в каком-то коварстве.
— Ты о чем?
— О том, что ты сегодня сказал.
Он потер рукой щеку.
— Освежи мою память.
— Ты сказал, что я подпускаю тебя к себе, лишь потому что собираюсь уехать. А потом ты сбежал от меня.
— А, ты об этом.
— Я говорила о другом. И если бы ты не сбежал, я бы тебе объяснила. Впрочем, неважно, что я хотела сказать. Даже если бы все было так, ну и что?
Савьер уже начал думать, что это не он туго соображает со сна. Это она несет полную дичь.
— Прошу прощения?
— Даже если бы я подпустила тебя к себе лишь потому, что собираюсь уехать, и что с того? Почему тебе это так важно? Ты пытался забраться ко мне в трусы с тех пор, как я сюда вернулась, и почему мой отъезд должен тебе помешать? В прошлый раз тебя это не остановило.
Его бросило в жар. Она задела его за живое.
— Просто для сведения: ты сама знаешь, что я мог бы забраться к тебе в трусы когда угодно. — Он подошел к ней вплотную. — Потому что я знаю, как это делается.
— Ну, так прямо сейчас и попробуй. — Она пыталась храбриться, но ее голос дрогнул.
— Я хочу и сюда тоже, — он прикоснулся к ее виску.
— Ты уже там.
— И сюда, — положил ладонь ей на грудь, прямо над сердцем, которое бешено колотилось. От ярости? Страха? Или вожделения?
Она резко отшатнулась.
— Больше этого не повторится.
— Чего?
— Ты не проберешься ко мне в сердце. Не заморочишь мне голову и не заставишь поверить, что это по-настоящему. Что это навсегда. После первого раза я много лет приходила в себя. И ты не заставишь меня поверить, что теперь все иначе. Ты не будешь мне ничего обещать. И я тоже ничего тебе не обещаю. Так что все эти уловки: «Оставайся, потому что ты не так близко, как мне бы хотелось», — они не прокатят. Знаешь, насколько все было бы проще, если бы тогда ты пообещал мне только одну ночь? Ту ночь? Знаешь, как я тебя ненавидела за то, что, ты заставил меня поверить, будто любишь меня?
— Джулия…
— Нет. Обещай мне одну ночь. Не обещай любить меня. Не проси остаться.
К черту приличия и благородство. Он шагнул к ней, сгреб ее в охапку и поцеловал, больше не в силах сдерживать свою страсть. Ему казалось, что его подхватил и понес мощный, неудержимый поток, которому невозможно сопротивляться. Впрочем, сопротивляться ему и не хотелось.
Он взялся за низ ее блузки и медленно поднял вверх. Когда его руки скользнули по ее голой груди, Джулия выгнула спину. Он прервал поцелуй. Она зарылась пальцами ему в волосы, словно пытаясь его удержать.
— Господи, ты пришла сюда без бюстгальтера, — выдохнул Савьер.
Он прижал ее спиной к стене и снял с нее блузку, стащил через голову и отшвырнул прочь. Джулия принялась ерзать, прижимаясь к нему. Он застонал. Они двигались в едином ритме, словно уже занимались любовью, хотя их еще разделяла одежда.
Он расстегнул ее джинсы, и она попыталась помочь ему их стянуть, не прерывая поцелуя, но их губы вновь и вновь отрывались друг от друга. В конце концов Савьер просто стащил с нее джинсы ногой, и они упали на пол.
— Ты хочешь одну ночь, я дам тебе одну ночь, — он подхватил ее на руки и отнес на диван. — Но это будет длинная ночь.
Савьер положил Джулию на диван, а сам встал над ней, глядя на нее с такой жадностью, что она даже смутилась и попыталась прикрыться руками. Не отрывая взгляда от Джулии, Савьер быстро снял пижамные штаны и поставил одно колено на диван. Джулия подняла руку и уперлась ладонью в его голую грудь.
— Подожди, Савьер.
Он резко втянул в себя воздух.
— Джулия, что ты делаешь со мной?
— Я имела в виду, подожди, потому что мне надо взять презервативы. Они в джинсах, в кармане.
Он удивленно вскинул голову.
— Я не врал. У меня не может быть детей.
— Ты уверен?
— Уверен. — Но он все равно встал с дивана, совершенно не смущаясь своей наготы, нашел на полу ее джинсы, достал из кармана упаковку презервативов, открыл один и быстро надел.
— Хватит ждать, — он накрыл ее своим телом.
— Хватит ждать.
Настолько хорошо, как вместе, им не бывало никогда. Они льнули друг к другу так, словно сила, исходившая от их тел, могла заставить исчезнуть все, что их разделяло. И в какой-то момент так и произошло, и Савьеру хотелось, чтобы время остановилось и он остался бы в этом мгновении навсегда.
Потом, когда все закончилось и они лежали, вцепившись друг в друга так крепко, что от пальцев могли остаться синяки, Савьер зарылся лицом в шею Джулии и прошептал:
— Несмотря на прискорбную неспособность сдержаться прямо сейчас, на самом деле я кое-чему научился с тех пор, как мне было шестнадцать.
Джулия рассмеялась.
— Как только я соберусь с силами встать, мы пойдем в спальню, и я тебе покажу.
Джулия проснулась уже утром, хотя в комнате было еще темно. Савьер наблюдал, как она заморгала, а потом повернула голову и увидела, что он на нее смотрит.
Ее волосы были взъерошены, розовая прядь обвилась вокруг уха. Джулия сделала глубокий вдох, словно признавая свое поражение.
— Я-то думала, что со всем разобралась.
— Может быть, все прояснится, если я пообещаю тебе еще одну ночь?
Она улыбнулась, но ничего не сказала.
Он провел пальцем по ее руке. Джулия не сразу сообразила, что он следует линиям шрамов. А когда сообразила, то попыталась отдернуть руки. Но мужчина удержал ее.
— Зачем ты делала это? — спросил он.
Она наблюдала, как Савьер следит за своим пальцем, скользящим по линиям шрамов.
— Мне было плохо и одиноко. Это был такой способ справляться с депрессией. Я не знала, что делать, и вся моя злость направлялась внутрь. Вот я и резала руки — давала ей выход. Только не думай, что я от природы такая умная. Это годы психотерапии дают себя знать.
Савьер посмотрел ей в глаза.
— И больше ты так не делала?
— Нет. Если ты вдруг не заметил, я уже не коплю злость в себе. Я научилась ее выражать. — Она шевельнулась и слегка поморщилась.
