Девушка встрепенулась и взглянула на часы:
– Ой, как поздно уже! Засиделись мы с тобой.
– Точно! – я тоже встал. – Спасибо тебе. Как здорово оказалось, что ты можешь помочь со снами. Удачное совпадение.
– Это не совпадение, ты сам разбудил во мне память об этих знаниях, – улыбнулась девушка. – Можно сказать, оживил прошлое.
– А ты сейчас совсем ничем таким не занимаешься? – я не удержался от вопроса.
– Ну, разве что восточными практиками. Сенсей много техник старшим даёт, – будто нехотя призналась Аржана. – Японская традиция же, синтоизм, буддизм идут рука об руку с медитациями. Но это не во всех школах так, это наш сенсей такой. Глубоко вникает в традицию.
Аржана посмотрела на меня и покачала головой. В карих глазах вспыхнули золотистые искорки, взгляд на секунду убежал влево.
– Я к другим ходила – технику отрабатывали в основном. А наш сенсей старается наполнить форму содержанием.
– Да, я уже понял, что он непростой человек, – протянул я.
– Он, может, и суровый на вид, но ещё очень хороший и добрый, – добавила Аржана. – Так что занимайся усерднее. Не расстраивай его!
Девушка махнула рукой на прощание и пошла к подъехавшему поезду.
Несмотря на поздний вечер, я решил не откладывать ритуал. Купил пачку понтового дорогого риса в «Азбуке Вкуса» по дороге. Не иначе, просветлённые в Индии его вручную собирали. В шкафу на кухне нашёл кастрюлю и поставил вариться кашу. На завтра. Упаковал тарелку, ложку и два стакана. Свежеприготовленную кашу вынес остудить на балкон – не забыть бы её там утром – и повалился спать. Было уже полвторого ночи и завтра на работе предстояло зевать и давиться кофе.
Удивительно, что мне успел присниться сон. Мать стояла прямо передо мной в зыбкой чёрной пустоте, вокруг клубился серый туман. Она пристально смотрела на меня, как на чужого, не узнавая.
– Мама, это я. Просто вырос, стал взрослым! – крикнул я, и голос упал в это тёмное пространство, словно в вату.
Мать покачала головой, так и не признав сына, и повернулась, чтобы уйти.
– Нет! Стой! Это я – Андрей! – я метнулся было к ней, и тут сверху обрушилось что-то блестящее. Стена воды!
Я отпрянул от неожиданности, потом рванулся сквозь стену. Вода была ледяная, она обжигала. Я взвыл, пытаясь прорваться сквозь преграду, и проснулся.
Сердце бешено колотилось, будто эта борьба со стеной была на самом деле. Вот ведь зараза!
А потом завибрировал будильник, не давая шанса прийти в себя и отлежаться. Завёл я его впритык, чтобы только хватило времени собраться. Даже кофейку попить не удастся. Главное – не забыть кашку и прочие тарелки-ложки.
Глава 3
На работе вышел жуткий запар, и я едва успел перехватить бутербродов в нашей кафешке. К пяти часам удалось отпроситься у отца, сказав, что мне надо в автошколу.
Тот вздохнул, посмотрел на меня поверх очков и отпустил.
Но ни в какую автошколу я не пошёл. Можно, конечно, было прогулять фехтование в пятницу, но тогда был шанс словить ещё одну стрёмную ночь. Да и эгрегору автошколы я никаких обещаний не давал.
Кладбище работало до семи, оставалось часа полтора. Вполне хватит. Я только боялся, что не найду могилу, но ноги сами привели меня по узким тропинкам среди оградок к нужному месту. Вот они, два одинаковых белых памятника, окружённые общей оградкой. С одного на меня смотрела мама, чужое лицо, непохожее, переведённое по эскизу фото, без души. На втором, строго вскинув брови, застыла бабушка. Года два она после смерти матери прожила, не дольше. Рядом легла. А свободного места здесь больше нет. Планировалось ведь на двоих, второе для отца. Но бабушка всё устроила по-своему. Мы вообще о её смерти только через неделю узнали. Старушка считала, что отец предал мать, связавшись с Лидуней. Теперь он будет лежать в Черкизово. Хотя какая разница, где будет после смерти гнить твоё тело? По мне, так никакой. Лучше бы вообще сожгли, а то ходят ещё некроманты всякие. Впрочем, Лидуня так и поступила.
Я уселся на лавочку и огляделся по сторонам. Вечерело, и на кладбище было пусто. В августе рано темнеет. Ещё немного, и тени деревьев станут черными силуэтами на фоне бледного неба, а по земле потянет сыростью.
– Привет, мам, – первые слова дались с трудом. – Нам не удалось попрощаться тогда. Извини, что я так поздно. Вот, почти тебя не помню. Только то светлое платье в горошек и голубые глаза.
Я выложил кашу на тарелку. Налил в стаканы воды и достал пирожки, которые прихватил сегодня в кафе. Мамин стакан и пирожок поставил на порожек надгробия. Аржана говорила, мёртвые приходят духом еды попитаться.
– Извини, что не горячее, – вздохнул я. – Не так уж много здесь вкусного духа. Кашу сварил как мог.
Я отломил пирожок и взял ложку, острые предметы Аржана ведь запретила, объяснив это тем, что мертвые могут порезаться. Ритуал есть ритуал, надо соблюдать.
– Прости, что так редко приходил. Я тут недавно понял, что был маленький и на тебя обиделся, – прозвучало глупо, но я продолжил. – Думал, ты меня бросила. А на похороны попрощаться меня отец не пустил. Ты не сердись на него, он хотел как лучше. А я сейчас всё исправлю.
За спиной громко хрустнула ветка, и я подскочил с лавочки. Обернулся: никого. Откуда-то взявшийся порыв ветра прошелестел листьями деревьев, и всё затихло.
Я уселся. Чего тут бояться, это ведь мать, пусть она уже по другую сторону. Что это меняет?
– У меня всё хорошо, я поступил в Бауманку, пошёл по физмат направлению, как хотел отец. Девушку хорошую нашёл, – я осёкся. – Правда, мы расстались. Но она всё равно хорошая, тебе бы понравилась. Домашняя, уютная, готовит вкусно.
Я вздохнул и решил не рассказывать про Лидуню и весь их шабаш.
– В последнее время всё так переменилось, я уволился с работы и теперь помогаю отцу в фирме. Ты бы знала, как он раскрутился! Такими деньгами ворочает. И квартира в центре Москвы, четырёхкомнатная, у меня теперь. Он подарил, – я прервался, вспомнив все обстоятельства дарения, и сбился с мысли. – Знаешь, у меня друзья новые появились. У нас настоящая команда, друг за друга и в огонь и в воду. Как в детстве! А я уж начал думать, что у взрослых дружба сводится к сходить вместе в барчик.
Я прервался. Барчик. Ага. Стал бы я вживую так с мамой говорить.
– Наверное, тебе странно видеть меня уже взрослым. Ты ведь помнишь меня совсем мальчишкой. Я вообще рассчитывал, что не так мы с тобой будем разговаривать, когда мне под тридцать будет. Думал, с девушкой тебя своей познакомлю, ты научишь её пирожки готовить по своему рецепту. Они у тебя ничуть не хуже, чем у тёти Лизы были, мам.
Я доел кашу и уже не помнил, о чём говорил. Когда стемнело и зябкий ветер и сырость стали заползать за шиворот, понял, что пора. Пирожок и стакан с водой остались на надгробии.
Домой я пришёл совсем вымотанным, но это была приятная усталость, как после тренировки. Как будто я тащил тяжёлый груз, выложился на полную, но дотащил куда нужно, да там и оставил. На столе меня ждала коробка печенья – домработница Татьяна приходила, значит.
Я без энтузиазма схрустел одну печеньку и поймал себя на мысли, что ребята в лаборатории оценили бы. Потом вспомнил, что Маша обещала выкинуть меня оттуда и сломать руку. Вот ведь зараза. Выкинуть, она, конечно, не справится, но скандал может закатить, а нервировать Рому лишний раз не хотелось.
Обдумывать некромантский вопрос у меня не осталось сил, и я просто лёг спать. Прямо как отец, в десять часов. Не задавая комнате никаких параметров. Хватит сил, осознаюсь и сам решу, что делать.
Конечно же, мне приснилась дача. Я сидел за обеденным столом с отцом и бабушкой. Они молча жевали свои камни, разложенные горкой на тарелках. У меня почему-то была рисовая каша, наверное, к счастью. Камни я бы не осилил.
– А почему пирожков нет? – не удержался я. – Пап? Ба?
Отец поднял взгляд от тарелки и посмотрел на меня как на ненормального.
