– Хоть тут повезло. Твоим неприятным визитерам нужна была Книга et alii [21], но у тебя ничего этого нет. Некоторое время назад в твои руки попала некая книга – обойдемся без заглавной буквы, не люблю их, ладно? Ну так вот. Вполне можно предположить, что она им понадобилась из-за того, что сейчас происходит в Корнуолле. В таком случае… – Резкий телефонный звонок. Мерсер со вздохом подхватывает трубку. – Спасибо. Боюсь, это было ожидаемо… да. Что ж, спасибо, Бетани. – Мерсер заканчивает вызов. – На юго-запад страны срочно стягивают полицейских. Думаю, когда дым рассеется, мы узнаем, что кто-то нанес визит твоему другу Теду. Они времени зря не теряют, Джо. В первую очередь их волнует машина, во вторую – ты. Я поменял приоритеты местами, поэтому ты здесь. Стоило мне на часок замешкаться, ты бы тут не сидел.
– Знаю.
– Впрочем, будь книга уже у них, твои инструменты им не понадобились бы.
– Они упростили бы дело.
– Но не более того.
– Не более.
– Может, к ней прилагается что-то еще? Руководство по эксплуатации, например?
– Нет. Не знаю. Не видел.
Мерсер принимается расхаживать по комнате.
– Ладно, продолжай.
– Я спросил Фишера про рескианцев.
– Фишера? Надеюсь, не того Фишера, который временами ошивается на Ночном Рынке?
– Его самого. Говорю же, я переволновался.
– Видно, действительно переволновался, раз пошел к такому утырку, как Фишер. И что он сказал?
– Что это страшные люди, и он до чертиков их боится. А, и еще. Будто один из них однажды задал ему странный вопрос про Наполеона. Вроде загадки.
– Если у меня воспоминания Наполеона, а тело Веллингтона, кто я?
– Да! Что это значит?
– Это философская головоломка. Неразгаданная. Вопрос в том, что составляет личность человека – разум, тело или в ней намешано всего понемногу? Высоколобо. Похоже, ты перешел дорогу весьма образованным головорезам.
– Это обнадеживает.
Мерсер скалится.
– Да уж. Итак, к финалу… Ты явился по вышеозначенному адресу и обнаружил там очень мертвое тело своего закадычного друга детства, наставника и блудодея Билли Френда. В данный момент ты затрудняешься сказать, сам ли вызвал блюстителей закона в лице подхалима Патчкайнда – между прочим, редкостного лгуна, у которого никаких племянниц нет и в помине. Однако ты сумел вовремя собраться с мыслями и все-таки призвал на помощь кладезь мудрости – бюро «Крейдл» – в надежде, что мы все уладим.
– Да.
– Если кладезь мудрости вообще можно призвать, что, по здравом размышлении, я нахожу крайне маловероятным.
После этой невинной попытки разрядить обстановку Джо Спорк понимает, что с него хватит. Мерсер ему все равно что брат, но как же тошно бывает от его непринужденного, игривого словоблудия! Оно скрывает истинные чувства. Вернее, оно их высмеивает и за счет этого самоутверждается. Джо Спорк вскакивает на ноги и хватает пальто. Он понятия не имеет, куда идет. Он сыт по горло этим цирком с конями и хочет вернуться к своему прежнему, тихому и уютному прозябанию. Может, он сядет на корабль до Индии и откроет лавочку в Мумбаи. Может, побреется налысо и будет мастерить часы в каком-нибудь монастыре или женится на мусульманке и переедет в Дубай, где еще знают толк в хороших часах и автоматонах и уважают тех, кто способен их изготавливать. А может, он будет просто бежать по равнодушным дождливым улицам Лондона, пока это яростное смятение внутри не уляжется. Он не знает, что делать, но сидеть дальше с Мерсером в бункере – не выход и не ответ на обуревающие его чувства. Он хочет выпросить у Ари кошачий яд. Хочет позвонить Джойс и сообщить ей, что Билли Френд умер. Хочет повидать мать. Хочет выспаться.
А еще было бы неплохо, если бы сейчас кто-нибудь хоть ненадолго его обнял.
Джо вываливается за дверь в приемную, твердо решив выйти на улицу и двигаться по более-менее прямой траектории до тех пор, пока не упрется в какое-нибудь решение. Однако путь ему преграждает палец.
Палец ноги впивается в верхнюю часть его бедра, причем с силой, вынуждая его резко остановиться. В иных обстоятельствах присутствие пальца в этой области показалось бы ему эротичным, даже сексуальным, – и действительно, это весьма сексуальный палец. Бледный, округлый, идеального размера, чтобы (буде вас посетит такое желание) взять его в рот и пососать. Гладенький, отшлифованный. Ноготь покрыт ярко-красным лаком и затянут черной сеткой. Это искушенный палец, повидавший в жизни много такого – постыдного и аморального, – о чем другим пальцам остается только фантазировать.
Рядом с этим пальцем имеется четыре других, закрытых черной лаковой кожей. Стопа же соединяется с мускулистой и весьма стройной голенью. На лодыжке мерцает предмет, на миг приковывающий взгляд Джо: стильные женские часики на тонкой золотой цепочке. Дорогие, но не баснословно, с единственным блестящим камешком наверху. Дизайнер часов едва ли догадывался, что их будут носить на ноге, однако он наверняка одобрил бы такое применение и эффект, производимый подобным аксессуаром. Еще Джо приходит в голову, что обладательнице часов или не нужно знать время, или она все же определяет его по часам, для чего особым – весьма откровенным – образом задирает ногу и изгибает свое гибкое тело.
Над голенью помещается крепкое колено, а бедро скрывает узкая серая юбка-карандаш. Джо полагает, что юбка имеет длину до колена, однако ее обладательница сидит, что сообщает данному предмету одежды более интригующий статус. Нога, как водится, не одна, рядом расположилась ее точная копия – итого две. Пара эта принадлежит женщине с дерзким взглядом, которая сидит на месте секретаря.
– Садитесь, пожалуйста, – говорит она.
И улыбается. Не дождавшись ответной улыбки, она хмурится и повторяет приказ. Джо, сам не зная почему, присаживается на краешек современного мягкого стула с красной обивкой, и ерзает. Женщина поощряет его улыбкой.
– Мерсер попросил меня задержаться – на случай, если я понадоблюсь. Вряд ли он имел в виду именно это, но так уж устроен Мерсер. Его гений неочевиден даже ему самому. Особенно ему самому.
– Бетани?..
Уголок ее губ едва заметно дергается – не то раздраженно, не то одобрительно.
– Нет. Бетани по-прежнему в диспетчерской – устраивает колоссальный тарарам в лондонском центре управления дорожным движением, дабы помешать душке Титвистлу определить ваше местонахождение по дорожным камерам. Завтра лондонских автомобилистов ждет трудный день. Нет, я провожу адвокатские расследования. Впрочем, на данный момент у меня другие, более приземленные обязанности. Например, я могу сварить вам еще кофе. Или предложить сэндвич. Не желаете сэндвич?
Вопрос совершенно невинный. Должно быть, это шелест ее чулок – в миг, когда она убирает палец от его бедра и аккуратно соединяет ноги, – сообщает слову «сэндвич» непристойный оттенок. Прежде за этим словом такого не водилось. Джо вертит его на языке.
– Сэндвич. – Нет. Все пристойно. Джо пробует еще раз: – Сэ-э-нд-вит-ч-ч-чэ. – Так уже ближе. Попробуем еще разок…
– Да, – прерывает его дерзкая секретарша. – Сэндвич. В данном случае это два ломтика хлеба с отрубями, а между ними – авокадо и бекон. Могу предложить и другие… – Она улыбается. – …сэндвичи.
– Сгодятся любые, – отвечает Джо и прямо видит, как его слова взвиваются в воздух и оседают на пол. Я кретин.
– Да, – жизнерадостно отзывается секретарша. – Так часто бывает с сэндвичами. Лично я придерживаюсь весьма твердых взглядов на этот счет. Например, я считаю недопустимым, чтобы томат пропитывал хлеб своим соком. Томат следует добавлять в сэндвич в последний момент, запечатывая его между листьями салата или ломтиками салями, чтобы он не дал – (тут она поджимает губы), – течь.
И опять. Самое обыкновенное слово, но что же она с ним сотворила… Джо пробирает озноб. Течь.
Если подумать, словцо даже неприятное. Однако, проходя сквозь ее передние зубы, которые на долю секунды показываются, когда она выделяет «ч», оно превращается в нечто блистательное и манящее. Нет, оно больше не про жижу, что сочится из прохудившейся трубы, оно – про капли меда, что поблескивают на срезе пахлавы. Джо на миг зажмуривается, чтобы не пялиться на ее губы. Алые губы. Белые острые зубы. Безупречная артикуляция. Кончик языка. Что за женщина! Мерсер спас его уже во второй раз за эту ночь.
