На противоположной платформе скопилось в ожидании поезда на Москву человек сорок. И все они наблюдали за творящимися безобразиями, а кое-кто снимал события на камеры мобильных телефонов. Загралов буквально заставил себя стоять у угла станционного здания.
«Да их не меньше четырёх десятков! – Он стал пересчитывать полицейских. – Точно… Двадцать женщин и двадцать один мужчина!»
Обыск на платформе закончился, и вновь раздался голос Безголового:
– Десять человек вдоль путей, вон туда! – он махнул рукой в сторону Москвы. – Всё прочесать на два километра!
Пять пар мужчин и женщин быстро направились по перрону в указанном направлении, спрыгнули на рельсы и пошли по обеим сторонам от путей, глядя себе под ноги.
«Следы! – подумал Загралов. – Они могут найти то место, где я влетел в кусты, и поймут, что я спрыгнул с поезда… Хотя какие там следы? А даже если и найдут следы, то что? А ничего. Где следы, а где я?..»
Тем не менее он передумал возвращаться в Москву на поезде и добрался до столицы на попутном самосвале.
Выйдя возле первой же станции метро, Иван, жутко довольный проделанной работой, направился на киностудию.
Сидя в вагоне метро у торцевого окошка, он решил проверить результат проделанной работы. Прикрыл сигвигатор полой куртки и включил. И через несколько мгновений после того, как экран засветился, понял, что такое совокупность сил планеты и неизвестных волн, воздействующих на человека. Его словно окатило чистейшим лесным ветром, перенасыщенным озоном. Все мышцы налились силой и упругостью. Сознание стало ясным, словно только что поспал часик, а потом ещё и быстро проплыл метров пятьдесят в прохладной водице.
Эйфория! Полное восстановление! Мобилизация всех сил и готовность к любой деятельности.
Ну и некая бесшабашность, избавление от всех страхов. Отныне Безголовый не сможет никоим образом ощущать включение сигвигатора. В какой-то момент Ивану даже показалось, что появись этот тип рядом, он справится с ним голыми руками в два счёта.
И только трезвый смысл заставил как можно скорей отключить сигвигатор и вновь пристально осматриваться по сторонам. Эйфория – это хорошо. Но вот терять здравый рассудок из-за этого – не стоит ни в коем случае.
Он прибыл на студию, получил пропуск и разыскал Елену.
– Будешь сидеть возле художника по костюмам, – заявила она. – Этот дядька такой душка, умный, очень уважаемый всеми и любит поговорить. Так что быстро тебя введёт в курс дела и объяснит, кто есть кто.
Дядькой оказался лысоватый, уже изрядно потрепанный жизнью мужичок лет шестидесяти. И вскоре Иван убедился в том, что Геннадий Исаакович действительно говорун необычайный. Особенно когда ему попадаются «свежие уши».
– Ох, молодой человек, вы даже не представляете, как вам сегодня повезло! Снимается шедевр мирового кинематографа! Да, да, не улыбайтесь так недоверчиво! Я знаю, что говорю! Вы только обратите внимание, кто участвует в съемках…
И он стал называть имена, титулы, заслуги и, конечно же, пересказывать ходящие о каждом из этих актеров сплетни. Причём даже пошленькие интимности подавались художником по костюмам с таким пафосом, будто бы даже нехорошие слухи для хорошего человека – тоже достойная летописей заслуга.
Слушать его было интересно. Да и место рядом с ним оказалось одним из самых лучших для наблюдения, сбоку от площадки, на солидной высоте. Можно было просматривать и сам процесс съемок, и тылы обозревать. Работали над сценой под условным названием «Приём в замке». Сверху было прекрасно видно, что картонные декорации не дотягивали и до половины высоты настоящих замков, зато артисты были разряжены изысканно, соответственно моде высшего общества начала двадцатого века.
Расстановка актёров, выбор поз, репетиции заняли очень много времени. Для каждого участника сцены рисовали крестики на полу, куда они должны были встать, принять заранее выверенную позу, а потом действовать согласно сценарию.
Леночка играла роль подруги главной героини. Та, сопровождаемая камерой, переходила от группки к группке участников бала и вела с ними светские беседы. Причём «подруга» только молчала да чинно приседала в реверансе. Но всё равно очаровательная Елена Дмитриевна Шулемина смотрелась чуть ли не лучше, ярче и загадочней, чем актриса, играющая главную роль. По крайней мере, на непросвещённый взгляд Загралова, всё было именно так.
И этот его взгляд подтвердил Геннадий Исаакович, поделившись своими откровениями опытного работника киноискусства:
– Ваша приятельница выглядит потрясно! Лучше, чем наша примадонна. Не удивлюсь, если сам её специально вот так выставил на фон. Знаю о её горе… Этот печальный таинственный лик явно запомнится зрителю надолго. А так как фильму предрешён кассовый успех, смею утверждать, что Шулемина долго на ролях второго плана не задержится.
– В самом деле? Хм! Это было бы невероятной удачей. Она так мечтала о большой роли…
– Если не «сорвётся», всё у нее получится… О! Начинают!
Все притихли, как птицы перед бурей, а потом свет стал вдвое ярче, и начались съемки. Режиссёр подпрыгивал возле огромного стола, имея возможность наблюдать за снимающимися кадрами на большом экране, да ещё и посматривая в ту сторону. По виду – вроде нервничал, хотя, на неискушённый взгляд Ивана, всё шло отлично.
– А если вдруг не снимут с первого раза? – спросил он шёпотом у своего добровольного консультанта.
Тот ответил ненамного громче:
– Ничего смертельного, сделают дубль. Но тогда сегодня будет работа ассистентам по монтажу. Будут клеить лучшие кадры.
– А если и склеить не получится?
– О-о! Тогда завтра здесь будет гром и молния! Господин Талканин страшно не любит, когда планы съёмок срываются и приходится выходить за пределы утверждённой сметы. Тогда могут пострадать даже невинные, а уж виноватые смело могут после окончания съёмок попрощаться с нашей студией надолго. А то и навсегда.
Сцена закончилась, и все замерли, ожидая, какой вердикт раздастся после первого, предварительного просмотра. Но опытный художник сразу предрёк:
– Не пройдёт. Слабо получилось. Некоторые явно не то творили… Сейчас начнётся. О! Смотрите, молодой человек, как работают мэтры.
И в самом деле, главный режиссёр остался недоволен. К тому же сразу высмотрел тех, кто допустил брак в работе. И пошли крики. А вместе с ними мечущийся Талканин тыкал каждому проштрафившемуся в его место на плане и объяснял на повышенных тонах, как и что надо делать.
