Напротив, закинув ногу на ногу, глядя на меня с улыбочкой шлюхи, сидела мертвая девушка. Я хорошо знал такую гримасу – так бляди смотрят на тех, кого бьют их дружки. Улыбочка удовольствия, получаемого от чужой боли и унижения – от боли и унижения мужчины, с которым они не спят.
Поезд остановился. Я сделал ей неприличный жест и вышел. И еще успел заметить, как улыбочка исчезла с очаровательного мертвого личика. Я пнул кулаком стену так, что содрал костяшки. Мне хотелось валять какого-нибудь вампира по земле и лупить ногами. Я ненавидел, ненавидел это, но мне некуда было деваться.
Я далеко не был уверен, что меня поймут там, куда я направлялся. Люди по большей части – такие смешные идиоты. Даже теплейшие представители человеческой породы увешаны предрассудками с головы до ног и всегда соблюдают дурацкие правила.
Пропади все пропадом.
Я вышел в темноту и дождь. День свернулся моментально, за двадцать минут под землей. Эти стремительные сумерки означали, что я еще безоружен, а они уже – в полной боевой. Я пошел как можно быстрее, подогревая в себе холодную ярость, чтобы не дать страху выбраться наружу.
На проходной завода попросил вахтершу позвонить по служебному телефону. Через пять минут вышел Мартын и провел меня к себе.
– Ты чего прискакал без звонка, Дрейк? – спросил он по дороге. – Случилось чего?
– Нужно ствол зарядить, – сказал я.
– Какой? – спросил Мартын очень делово.
– «Макаров». Серебряными пулями.
Он остановился и посмотрел на меня. Щетинистая его рожа, обрамленная волосатыми ушами, выразила непонимание.
– Я принес серебро, – пояснил я. – Из него надо отлить пули нужного размера.
Я расстегнул сумку и показал ему вилку. Он разинул пасть и заржал на весь заводской пролет. Я ткнул его кулаком под ребра, он хрюкнул и замолчал.
– Еще хорошо бы навести лезвия на ноже и попробовать его отцентровать. У него хорошая тяжелая ручка. Если не выйдет, он тоже пойдет в переплавку, – сказал я.
– Ты чо, не проспался? – спросил Мартын.
– Меня поцеловал вампир, – сказал я.
– И не сдох? – удивился Мартын.
– Он был уже дохлый, – объяснил я.
– А к доктору обращаться не пробовал? – спросил Мартын.
– Доктор сказал, что у меня малокровие.
– Ну, надо же! А я думал – шизофрения!
– Урод, – сказал я. Грустно. Но чего я, собственно, ожидал?
В каморке Мартына я выложил на его стол пучок вилок, нарезанную колбасу в полиэтилене, нож, хлеб, чеснок и книжку «Православие и мы». Мартын взглянул на этот набор и разразился хлюпающим, взвизгивающим, рыдающим хохотом.
– А чо, вампиры на тебя уже охотятся, да? Их много, да? Они повсюду?
Я посмотрел на него с тоской. Показал купюры.
– Козел ты, – обиделся он. – Когда я с тебя деньги брал? Совсем рехнулся, дурень.
Мартын, похрюкивая и всхлипывая, собрал вилки и пошел в литейку. Я развернул колбасу, отрезал серебряным ножом ломтик хлеба и принялся, содрогаясь, чистить чеснок. Чеснок омерзительно вонял. Через пару минут чесноком воняли пальцы и все кругом. Я завернул чеснок в колбасу и откусил.
Вкус панацейного овоща был еще хуже запаха. На глаза навернулись слезы, захотелось тут же выжрать залпом стакан водки, чтобы приглушить эту гадость, но солнце уже зашло и ночь приближалась – пить было просто опасно.
Мартын получил полный комплект развлечений. Он вошел с парой обойм, с ухмылкой во всю дверь, прикрыл дверь за собой и пожелал приятного аппетита. Он знал о моих отношениях с чесноком.
– Ты истинный джентльмен, – буркнул я, борясь с приступами тошноты. Обидно будет, если вывернет – такие усилия впустую.
– Ты мало его съел, – сказал Мартын с садистской рожей. – Надо головку минимум. А то…
– Иди в пень, – сказал я.
– Я еще вот что думаю, – сказал Мартын. – Что тебе «Макаров» – фигня. У тебя еще вилки есть? Давай лучше АКС зарядим, что ли… или пулемет какой…
Я замахнулся расковырянной головкой чеснока. Мартын заржал и добавил:
– А то еще можно серебряные гранаты там… Или снаряды для базуки. Или – прямо вилкой его…
– Сволочь, – сказал я.
– А говорил – джентльмен.
– Ошибся.
– Давай нож.
За полчаса мы превратили столовый нож в импровизированный стилет. В свое время этот набор столовых приборов мне подарила маменька – могу себе представить, что культурная женщина сказала бы, если бы пронаблюдала наши изыскания.
– У меня вообще-то смена кончилась, – сказал Мартын и снял ватник.
– Слушай, можно к тебе вписаться… на сегодня?
– Вообще-то моя старуха вампиров не одобряет. Но – ладно.
Я сгреб весь противовампирный наборчик в сумку и влез в куртку.
– Ты чо, правда, один ночевать не хочешь?
– Ага, Мартын, я хочу спать с тобой, чтоб тебе треснуть.
– Не, чо, так серьезно, что ли?
– Нет, я так развлекаюсь.
Он на минутку даже изменился в лице.
– Но вампиров-то того, не бывает…
– Ты это им расскажи.
Он только плечами пожал.
Мы вместе прошли по улице. Сели в трамвай – холодное, грязное, дребезжащее нечто. По стеклам стекали капли. Кондукторша с серым мертвым лицом протянула за мелочью руку – как птичью лапу. Трамвай трясся, ныл комариным писком, меня мутило, весь мир вонял чесноком, шея начала болеть тянущей болью, как зуб. Я сунул руку под воротник. Мартын сунулся поглядеть.
– Познакомь с вампиром, – сказал он, когда увидел синяк.
– Мальчик, – сказал я. – Но если хочешь…
Мартын заржал и хлопнул себя по колену. Потом посмотрел на меня и сказал обеспокоенно:
– А выглядишь – не фонтан все-таки.
Через двадцать минут мы прибыли в Мартыново семейное гнездышко. Высотный дом нависал над широченной магистралью, по которой дули «КАМАЗЫ» с междугородним грузом. Двор был бурый, весь снег смыло дождем, черные деревья растопырились под тусклым желтым светом, как обгоревшие. В подъезде было тепло и душно. Лифт не работал. Рядом с дверью Мартына кто-то написал маркером «НАЙК – РУЛЕЗ».
Мартын позвонил. Дверь открыла Тонечка, хорошенькая, толстенькая, глупенькая, похожая на дорогую куклу. Халатик с кружавчиками на ней смотрелся аппетитно и неприлично, как на модели из «Плейбоя». Мартын нагнулся, чтобы она дотянулась супружеским поцелуем до его волосатой хари.
– Здравствуй, Мишенька, – радостно сказала она. – Ты нас совсем забыл, хорошо, что Вовка тебя затащил…
– Я сам напросился, – сказал я.
В коридоре на стене висела фанерка от посылочного ящика, покрытая лаком. На ней были тщательно нарисованы попугаи, акварелью, жирно, ярко и глупо. Тонечка думала, что умеет рисовать, и считала, что украшает семейный очаг. На отличных обоях, наклеенных Мартыном, посылочные попугаи смотрелись особенно круто.
