— Ты вернулся, — прошептала она. — Ты мог пропасть навсегда, но ты вернулся.
Это было так странно — стоять на кухне и обнимать маму. Моя мама была не из тех, кто любит плакать или обниматься, но сейчас она меня не отпускала.
— Ты герой, — прошептала она, комкая ткань на спине моей толстовки. — Настоящий герой!
Если быть совсем честным, то я не был никаким особенным героем. Я просто сделал грязную работу и совершил несколько безрассудных поступков, а потом закрыл глаза и понадеялся на лучшее. Нет, это не было геройством. Но мне было приятно знать, что мама считает иначе.
Я поднялся в ванную и, как смог, смыл с себя часть крови и грязи. Вся шея и одна сторона лица у меня были располосованы отметинами от когтей, зато рваная рана на руке почти затянулась, благодаря зеленой мази Джанис. Судя по тому, как быстро шло заживление, через несколько часов даже шрамы должны были исчезнуть.
Из зеркала на меня смотрело бледное и изможденное лицо живого мертвеца, зато мои глаза из черных сделались карими и, честно говоря, этот живой мертвец был все-таки больше живым, чем мертвым.
Выйдя из ванной, я увидел ждущую в коридоре Эмму. Ее рубашка была в грязи и бурых пятнах моей крови. Несколько секунд мы молча стояли, глядя друг на друга. Вид у Эммы был совсем измученный.
— Что она тебе сказала? — спросила сестра, забрасывая мою руку себе на плечи, чтобы я мог ее обнять.
Притянув ее к груди, я задумался о маминых словах, таких загадочных и таких неожиданных.
— Что она рада, что я вернулся. Что она думала, будто я никогда не вернусь.
— Значит, она тебя любит.
— Я знаю.
Эмма улыбнулась.
— И я тоже. Но это ты тоже знаешь.
Я тоже улыбнулся и обнял ее так крепко, что она взвизгнула.
— Я всегда это знал, чокнутая. Всегда-всегда.
Глава тридцать вторая
СВОЙ
Понедельник был настолько обыкновенным, насколько это было возможно, учитывая обстоятельства. То есть, вполне обыкновенным. Чего у Джентри было не отнять, так это способности давать жизни возвращаться в нужное русло.
В школьном кафетерии все вели себя чуть тише, чем обычно, а у бедняжки Элис был такой же несчастный вид, как у Тэйт на следующий день после похорон Натали. Нет, никто не сторонился ее так, как сторонились Тэйт, но привычный кружок ее друзей заметно поредел. Мне показалось, Элис сама этого хотела. Они со Стефани ни на шаг не отходили друг от друга, словно пытались закрыть брешь, оставленную уходом Дженны. Все остальные просто оказались за бортом.
Похороны Дженны прошли в воскресенье. Я на них не ходил, но впервые при мысли об этом не чувствовал себя ни изгоем, ни достойным жалости одиночкой. Я просто знал, что схожу туда в другое время, постою на неосвященном участке и посмотрю на могилу Дженны, потому что я ее знал и помнил. Она была частью нашего города — такой же, как я.
Я стоял и смотрел, как Тэйт прорывается ко мне сквозь толпу в кафетерии.
День был холодный, но солнечный свет, бьющий в окна, играл на ее лице. Он освещал ее волосы так по-особенному, этого не видел никто, кроме меня, но это было совершенно неважно, потому что я видел, и мне это нравилось.
— На что ты так уставился? — спросил Росуэлл, поворачиваясь в сторону, куда я смотрел.
Под потолком жужжали лампы, но этот звук меня нисколько не раздражал. Обычный школьный звук, который я слышал, когда выныривал в окружающий мир.
Я улыбнулся, залившись краской.
— На Тэйт.
Росуэлл кивнул, вид у него был очень серьезный.
— Если говорить о прощении, то спасение ее сестры было отличным шагом в нужном направлении, но если ты хочешь с ней встречаться, придется приложить чуть больше усилий!
Когда Тэйт подошла, я взял ее за руку, и она не вырвалась, и как будто изо всех сил сдерживала улыбку.
После школы мы пошли ко мне меня домой. Я и раньше никогда без особой необходимости никого к себе не приглашал, но спросить у Тэйт, не хочет ли она зайти, было для меня настоящим испытанием. Она разрешила мне снять с нее куртку, и мы поднялись по лестнице в мою комнату.
— Дверь не закрывай, — сказала Эмма, высунувшись из гостиной. Она давала Джанис урок проращивания семян, весьма странное занятие, учитывая отсутствие естественного освещения в Доме Хаоса.
Морриган не давала о себе знать, но Джанис продолжала бывать у нас каждый день, и я потихоньку начал привыкать к мысли, что, возможно, она и в самом деле дружит с Эммой без всякой корысти или задней мысли.
Я выразительно посмотрел на Эмму.
— Ты это серьезно?
Она улыбнулась.
— Нет. Но я замещаю папу, а если он узнает, что ты привел к себе девушку и остался с ней без присмотра, его хватит удар.
Тэйт вошла в мою комнату. Она огляделась на разбросанную повсюду одежду и разные вещи.
— Не знала, что ты такой неряха!
Моя гитара в открытом чехле лежала на полу. Я играл все выходные, пытаясь поймать звучание своих мыслей и всего, что перечувствовал, лежа на полу склепа — замерзший, потрясенный и улыбающийся. Иногда мне это почти удавалось, но после выступления на сцене с «Распутиным» играть одному стало как-то не по себе. Нет, я по-прежнему любил чувствовать под пальцами струны, но у моей гитары был только один голос, а такие истории лучше рассказывать вместе.
Я пожал плечами и прошел к кровати.
— Да, у меня куча недостатков, и умение наводить бардак один из них.
— Зато ты не любишь терять время, — усмехнулась Тэйт, скрещивая на груди руки. — Сразу в постель, да? Намекаешь, что я задолжала тебе в прошлый раз?
Я покачал головой, перегнулся через изголовье и открыл окно.
Через несколько секунд Тэйт сидела на крыше рядом со мной.
— Я бы все равно согласилась, — буркнула она. — Но не потому, что задолжала.
Мы сидели и смотрели на улицу, я обнял ее.
— Как там Натали?
Тэйт прыснула, качая головой. Потом вздохнула.
— Потрясающе, хотя страшновато. Я об этом не задумывалась, но, честно, уже начала привыкать к жизни без нее. Она изменилась, хотя прошло-то всего ничего!
Я кивнул, с холодком в груди вспомнив о маме, и невольно задумался, насколько жизнь под землей способна изменить человека.
— Все будет хорошо, — сказал я Тэйт, но не потому, что думал, будто Натали станет прежней, а потому, что как бы все ни повернулось, она все равно будет собой.
Тэйт повернулась и поцеловала меня.
— Ты сделал доброе дело, — сказала она. — Хотя я думала, что все испортишь или умоешь руки.
— Потому что я вел себя, как придурок?
Она вздохнула и положила голову мне на плечо.
— Просто мне казалось, что сделаешь все, лишь бы ни во что не вмешиваться. Так все делают.
— Но я и правда старался не вмешиваться.
— Может и правда, но в конце-то вмешался! Когда было нужно.
Под нами лежала целая вселенная, населенная уродливыми, злыми и прекрасными людьми. Граница между двумя мирами была настолько тонкой, что едва разделяла их, и там и тут жили болью и кровью, страхом и смертью, радостью и музыкой.
Но на сегодня было достаточно заката.
Я потянулся к Тэйт, почувствовал тепло ее руки, переплел свои пальцы с ее.
Наши жизни бесконечны и непостижимы, пусть небезупречны, зато они наши. Как и жизнь Джентри.
Вот так мы и живем.
Множество людей помогли моей книге появиться на свет, но еще больше было тех, кто позволил ей стать лучше. Я хочу выразить особую благодарность:
— моему агенту Саре Дэвис, за ее бесценные комментарии и неколебимую уверенность в том, что я все-таки написала настоящий роман;
— моему издателю Лексе, которая поняла мою книгу и показала, как дать ей жизнь;
— Бену Шранку и всей команде издательства «Рэйзорбил» за то, что они сделали загадочный процесс менее загадочным;
— моим Веселым сестричкам — Тэссе Грэттон и Мэгги Стифватер — Тэсс побуждала меня оставаться честной, а Мэгги не давала порасти мхом;
— Джиа — за неожиданную доставку сладостей. И за то, что она возила меня повсюду, когда я страдала недосыпанием, что, безусловно, сделало обстановку на наших дорогах на порядок более безопасной;
— младшей сестренке Йованофф, которая делала прекрасные фотографии и побуждала меня переписать те части, которые ей не нравились;
— моему мужу Дэвиду, за его твердую веру в меня — даже в те дни, когда я сама переставала в себя верить;
— и Сил, за ее готовность в любое время дня и ночи прочесть то, что я написала, и честно сказать мне все, что она об этом думает.
Фамилия Элис — Хармс. Harm, в переводе с английского языка означает «зло» или «вред». — Здесь и далее примеч. пер.
