Уже после того, как все разошлись, меня ещё несколько минут третировали досужими разговорами о Светлом Завтра. Теперь де сами видите, каков народец соберётся в вашей уважаемой конторе на восходе Нового Солнца! Как мы вам облегчили задачу! Мол, теперь-то уж точно никаких сюрпризов. Теперь вы сами поняли, где — лево, а где — право! Считайте, что день прошёл не зря!
— Так и есть, — согласился я. — День длиною в жизнь.
Такие вот выражения-заготовки очень приветствовались и всячески поощрялись членами Консилиума. Василий Васильевич настоятельно порекомендовал мне составить список подобных лозунгов, дабы чаще применять их на практике.
— Это тоже зарядка, голубчик, — пояснил он для наглядности. — Только не физическая, а ментальная. Помимо всего прочего помогает сохранить чёткий сердечный ритм!
— Это, если вовремя закусывать, — встряла Воблина Викентьевна и тут же схлопотала по своей вынужденной невинности грозным общественным порицанием.
А я слушал и не слышал. Смотрел на Плаху и всё мне представлялось, как скатывается вниз по ступенькам, словно кочан капусты буйная голова неуловимого народного депутата без мандата Стёпки Разина! И главное, именно на восходе Нового Солнца!
Я вдруг понял, как сильно прилипли ко мне эти только что отменённые ребята с гитарами, кистями и совсем свежими, ещё даже ненаписанными, книгами! Одни только нестиранные носки Ильи Ефимовича Репина чего стоили! Я вам это точно могу сказать: ничто на свете не делает человека живым больше, чем его вонючие носки или слипшаяся прядь волос, застрявших в гребешке! Эти мелкие подробности — самые важные в жизни каждого из нас. До той поры, пока мы живы. Одна клюшка Харламова, едва не поломавшая мне бедро на концерте Высоцкого, чего стоила!
Ведь я-то был уверен, что их всех уже давно нет!
Спросил кстати, что со мной? Я теперь кто, по новому летоисчислению?
— Тот, кем вас назначил Важный Специалист, — ответили мне. — Всемогущий Председатель Чёрного Квадрата.
Прозвучало вполне убедительно и, главное, не выдерживало никаких контраргументов! Да и какие могут быть возражения, когда по периметру Скворечники, а в них — Грачи?
«На дереве грач, под деревом — срач!» — откуда-то вспомнил я.
Вернувшись в свою комнату, я обнаружил на тумбочке записку от Алконост, написанную на этот раз по-русски. Я это понял, когда не узнал ни единой буквы — все они казались мне какими-то замысловатыми азиатскими иероглифами. Поэтому понять содержание мне удалось не столько буквально, сколько эмоционально. Там она писала что универсальный «Принцип Коридора и Этажей» с этого момента отменяется, и теперь каждая вещь и явление будут обозначать только то, чем они являются на самом деле. «Возможно, подобная стагнация чувств и мыслей, — писала она, — вызовет у вас некоторое унылое разочарование, ведь я и сама когда-то выступала в вашей роли и история моего появления здесь куда ужаснее, чем ваша. Жизнь моих новых соплеменников казалась тогда ужасной, несправедливо скучной и однообразной. Тогда-то я и попыталась внедрить в их сознание мысль об изменчивости мира и о способности каждого менять обстоятельства по своему разумению. Сначала всё шло как-будто бы хорошо, до тех самых пор, пока не появился в Очевидном-Невероятном некто, называвший себя Хранителем. Не стану пересказывать эту историю — вы её и сами хорошо знаете. Ещё раз прошу вас подумать о своём персональном будущем и всё хорошенько взвесить. Желаю вам сделать правильный выбор.»
Дочитывал письмо я уже в полуобморочном состоянии и, может, только это спасло меня от нежелательных поступков. Единственное, что я успел сделать, это — съесть записку.
Ночь пролетела, как один миг. Я даже не расправлял кровати.
Разбудил меня шум за окном и иностранная болтовня — зеленхозовские пацаны демонтировали ёлку. Было где-то около девяти утра, но они уже успели очистить площадь Вздохов от Лобного места и установить на его месте песочницу, качельки и даже пару скрипучих каруселей. В песочнице играли двое: девочка и мальчик. В первой я узнал Еву — ту самую бесстыдницу без трусов и паспорта, парня же, как вы, наверное, уже догадались, звали Адам. Этот тоже был гол, разве что на голове, типа банданы, был намотан использованный памперс. Ребята не поделили совок с ведёрком и жестоко молотили друг друга по морде. Грачи, дежурившие в Западном Скворечнике, сидели на лавочке и, тыча в дерущихся пальцем, дружно щёлкали клювами!
Реконструкцией окрестностей, как и полагается, руководила Арина Родионовна. Министерша тяжело дышала и постоянно убегала в кусты, что говорило о бессонной ночи. На непомерной груди её вдобавок к медали «За заслуги перед Отечеством» красовался орден Святого Андрея Первозванного. Мой орден! У меня не оставалось никаких сомнений, что это проделки Льва Шаевича — новый документ не всегда гарантирует защиту от старых привычек! Не знаю, почему, но мысль о невинных забавах юного Левшы, навсегда исчезнувшего в недрах кабинета Старшей сестры, меня сильно порадовала.
Речь рабочих показалась мне довольно странной, я хоть и узнавал кое-какие португальские выражения, но всёже щемящего отечественного мата было куда больше! Особенно преобладал он в деловых рекомендациях Арины Родионовны.
Отойдя от окна, я встал в центре помещения и внимательно осмотрел палату — никаких изменений. Те же уютные шторы в розовый цветочек, бар с коньяком, репродукция Малевича на стене. Выйдя в прихожую, я откатил дверь шкафа, но на этот раз недра его были пусты, только одинокие плечики, мирно покачивающиеся на никелированной штанге. Таким образом, вариантов у меня не было — костюм, выбранный вчера, оставался теперь моим единственным платьем, которое я должен был носить до скончания дней!
Я умылся кое-как, без особого желания почистил зубы пальцем и оделся. Только по завершении всех утренних процедур я совершенно естественно обнаружил на ногах моих сапоги, в них я, вероятнее всего, провёл не только день, но и ночь, не придав этому совершенно никакого значения! Может, и спал крепко поэтому? Сон в сапогах — самый крепкий и здоровый сон на зыбких рубежах реальности и бреда!
Когда я вышел на площадь, к Пищеблоку уже потянулись первые очевидцы. В этот момент я понял, что они вполне заслуживают того, чтобы носить это громкое звание, ведь даже самое невероятное для них с сегодняшнего дня станет вполне очевидным, не требующим никаких доказательств того, что всё, что дано им в их ощущениях и есть единственная неоспоримая истина!
Вспомнился вчерашний общий стол, от которого у меня пропал не только аппетит, но и вообще желание куда-то идти и что-то делать. Но ничего не делать было ещё сложнее и я, стараясь оставаться незамеченным, предпочёл сразу же отправился в офис ЧК. Навстречу мне попались четыре синявки, те, что ещё вчера считали себя наследницами престола и требовали восстановления исторической справедливости. Они передвигались друг за дружкой «паровозиком», идущая впереди, то и дело подначивала сестёр и те были вынуждены реагировать на её призывы по установленному регламенту.
— Раз, два!
Ну-ка строже!
Три-четыре, твёрже шаг!
Если нужно — бьём по роже,
Поступаем только так!
Наш девиз — всегда готов,
Больше каши — меньше ртов!
Замыкающая была на лыжах. На лице её виднелись многочисленные порезы и ссадины, густо замазанные зелёнкой.
На скамейке перед «Бутылкой» сидели Куроедов и Косоротов. Ели. Пока я подходил, съели всё. Поэтому встали налегке. Как по команде.
— Утро красит, товарищ Председатель ЧК, — поприветствовал меня Косоротов.
— Ага, точно, — поддержал приятеля Куроедов. — И всё время, сука, нежным светом!
Я пожал им руки.
— Как там Владимир Ильич?
— А всё, бля, — сказал Куроедов с сожалением, разведя руки. — Нету его больше. — Он вынул изо рта косточку, обсосал её и отшвырнул прочь. — Ну, то есть, он больше не Ленин. А раз не Ленин, то какой он тогда к чёрту Владимир Ильич? Логично же?
— Вот именно, — вступил в разговор Косоротов. — Поэтому был тихо выпущен в степь под покровом ночи. А с ним и фараон. Бывший фараон. Потому что если он разбинтованный, то это уже кто угодно, только не фараон. — Подбородок его часто затрясся, а лицо скривила судорога. — Пустота, товарищ Председатель ЧК. Пустота и разочарование.
