Спросить напрямую поостереглась, и остаток пути ехала, как на иголках. Хорошо хоть того остатка было пара десятков километров.
Макеевка в конце девятнадцатого века была крепким селом на сотню дворов и барским имением на окраине. Дом тонул в вишневых и яблочных садах, окруженный не только красотами природы, но и почти благоговейным страхом. Крестьяне господ опасались, и не напрасно. Народ темный, но прозорливый, они, как лисы, чувствовали исходящую от помещиков опасность. Даже во время революции не тронули — пришли с факелами, постояли возле ограды, попереглядывались, а потом плюнули и пошли обмывать гипотетическую победу над врагом. Мои предки дураками не были, и тут же вместо мелкометсного дворянства приписали себе самое, что ни на есть пролетарское происхождение. Как это удалось, не знаю, но в родне, как ныне живущей, так и уже преставившейся, не сомневаюсь. Точно так же не знаю, каким образом удалось сохранить не только дом, но и территорию в несколько гектаров. Талант, не иначе.
Сейчас Макеевка несколько захирела, совхоз медленно умирал уже третий десяток лет, молодежь, не желающая тратить лучшие годы жизни на то, чтобы пасти гусей на заливных лугах и крутить хвосты коровам, бойко мигрировала в областной центр. Теперь от былых благ в селе остались только клуб со слегка облупившейся штукатуркой, мемориал памяти павшим воинам, на котором вечный огонь зажигали ровно раз в год, и пара халуп, выдаваемых за магазины. Вот к ним народная тропа не зарастала никогда, насколько знаю, там из-под прилавка приторговывали местным аналогом благородных напитков. Первач был качества весьма неплохого, сама не пробовала, однако, местные мужики отзывались в исключительно лестных выражениях. Отравиться им никто ни разу не сподобился, а на отсутствие акциза алкаши плевать хотели.
Пока я мысленно предавалась экскурсу в прошлое, с переднего сиденья перегнулся Юра:
— А ведь я раскрыл дело. То самое, которое с попыткой ограбления ювелирного.
Голова у меня в последнее время была забита стольким, что не сразу поняла, о чем он говорит, а потом все-таки припомнила:
— А, это где глаза отводили… И кто злодеюка?
— Помните, я про камеры на здании банка говорил? Так вот, на них есть запись, на которой один из охранников с девушкой. Он об этом упоминал, говорил, его в тот день невеста на работе навещала. Они там обнимались ещё. А через полчаса после этого она появилась снова, он как раз курил у входа, но на неё вообще не среагировал, как будто не увидел, что она прямо перед ним прошла. Вот мне это и показалось подозрительным. Нашел эту девушку, она оказалась ведьмой, уже во всем созналась.
— Ну, умница, что сказать, — видя его светящиеся радостью и энтузиазмом глаза, не смогла не улыбнуться. — Готовься, что на остаток практики тебя Потапыч нашими «висяками» завалит, вдруг тоже чего углядишь.
— Мы с ним уже говорили, решили, что пока не получу диплом, буду работать на полставки. А потом уже выйду на полную занятость. Мне теперь семью содержать, по-любому работу искать надо.
Алексей, сосредоточенно крутивший руль, на это ничего не сказал, но в зеркало заднего вида я заметила легкую улыбку, которую он тут же подавил. Вот что за черствое создание, а? У ребенка первый профессиональный успех, трудно похвалить, что ли? Тем более что Юра смотрел куда угодно, но не на отца. Но с каждой секундой тишины его радость понемногу улетучивалась.
То ли услышал, то ли до самого дошло, Леша, уже притормаживая перед массивными коваными воротами, все-таки среагировал:
— Молодец, горжусь тобой.
У меня аж от сердца отлегло. Зато привалило на плечо — окончательно уснувший Антон попытался улечься удобнее, воспользовавшись подручным материалом. То есть, мной. За что и поплатился.
— Ты чего дерешься?! — он схватился на нос, которому достался щелчок, но потом, зевнув до хруста в челюсти, оттаял. — Мы уже приехали, что ли?
— Спал бы дольше, — Леша повернулся к нам. — Мы сходим на разведку, сидите в машине и никуда не выходите. Все ясно?
На что не люблю, когда так бескомпромиссно отдают приказы, но тут поддалась командному тону, поэтому только и успела, что кивнуть.
Алексей с Юрой, прихватив улыбчивого Петю, скрылись за кустами, оставив нас на растерзание страхам и нервозности.
— Чего там разведывать, идти надо… — хотя идти тоже не хотелось, но бездействие только усугубляло душевные терзания.
— Тебе сказали сидеть, вот и сиди, что за манера — лишь бы мужику наперекор? — Антон дурашливо улыбнулся, но глаза оставались серьезными. — Аль, хватит ерзать, Воропаев мужик серьезный и далеко не дурак. А тут ещё и личный интерес. Уделает твоих милых родственниц так, что любо-дорого.
— Да я не столько сомневаюсь в нем, сколько переживаю. Неспокойно мне.
Ощущение надвигающейся беды меньше не становилось. Наоборот, медленно, но верно затягивало.
— Что неспокойно, это правильно. Плохо, когда человек ничего не боится и ни за кого не переживает, а беспокоиться за близких это очень даже нормально.
Я с недоумением глянула на Антона. Чего это его на философствования потянуло?
— Ты здоров ли? Или совсем бабы заездили, вот-вот о смысле жизни заговоришь, за мемуары сядешь?
Он досадливо отмахнулся:
— Нет в тебе уважения к мужским мыслям! Бесчувственное ты создание. Скорей бы уже за этого блохастого замуж отдать, хоть вздохну спокойно.
— У него нет блох, — машинально заметила я. — А чего сейчас-то спокойно не дышится? Бюст Афродиты кислород перекрывает?
Судя по тому, как Антон передернул плечами и скривился, дивное видение уже перекочевало из его приемной куда-то в другое место. Главное, что далеко, а то можно и не сдюжить такого объема счастья.
— Не поверишь, я себе зарок дал — пока окончательно не пристрою тебя, сам не женюсь. В очередной раз.
«Окончательно» прозвучало несколько зловеще, но все-таки надеюсь, что он имел в виду семью, а не кладбище.
— Хорошо хоть только меня, если бы речь шла про всех бывших, ты бы больше никогда не женился.
— Только при моей матери такого не говори, она до сих считает, что ты меня приворожила, совратила, а потом бессердечно бросила. И теперь я никак не избавлюсь от этого приворота, вот мечусь, горемычный, не в силах обрести семейное счастье.
Хорошая фантазия у достойной женщины.
Несмотря на вялое переругивание, мы оба не сводили глаз с калитки. Кто знает, что там ждет, да ещё и Лешки до сих пор не видно…
Он вынырнул из-за куста сирени так неожиданно, что я вздрогнула. И, наплевав на запрет, выскочила из машины:
— Ну как?
— Все тихо, — он взял меня за руку, крепко сжимая запястье. — Сейчас неторопливо и спокойно идем в дом. Говорить буду я, постарайся никого не провоцировать и не волноваться сама, договорились?
