– Эту песню пел, кажется, Бернес, – сказал Эмма, когда смолк последний аккорд. – Она была очень в моде в тот год, когда я умерла.
– А ты, оказывается, старше меня, – сказал Энди. – Вот не думал…
– Я еще девочка, – усмехнулась Эмма. – Просто ты уж совсем котенок, малыш.
– Ну… шестьдесят шестой, все-таки…
– Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство! – язвительно заметила Клара.
– Оставь, Клархен, Сталин тогда уже умер… Я ошиблась, Энди. Я умерла в семьдесят третьем.
– А я думал – сразу после войны…
– Нет, что ты… я еще молоденькая.
– А я по-вашему, вообще грудная, что ли?! – хмыкнула Клара. – Я-то девяносто восьмого!
– Не повод для обиды, – сказал Лешка, наконец обретя дар речи. – Молодость женщину не портит.
И вдруг, закашлявшись, замолчал. Холодная сладкая волна окатила его с головой. Лешка глотнул воздуха, как после удара под дых, и оглянулся.
Вампир с белыми лохматыми волосами, в драной футболке с напечатанным на ней черепом в короне, в джинсах с заплатами и стоптанных башмаках стоял за его спиной, положив руки, сомнительно украшенные огромными стальными перстнями, на спинку дивана. Его физиономия с зелеными глазами в прищур и хамской ухмылкой вызывала симпатию и неприязнь одновременно.
– Предупреждать надо, – буркнул Лешка. – Входишь, как Потрошитель.
– Предупреждаю! – ухмыльнулся вампир еще шире.
– Добрый вечер, Артур, – сказала Эмма с прочувствованным уважением.
– Здравствуйте, – кивнул Энди, и кивок выглядел, как поклон. Клара молча поклонилась по-настоящему.
– Послушать пришел? Или попеть? – спросил Лешка. – Ну спой тогда что-нибудь типа «Мы с то бою повстречались». Ты петь-то умеешь? Ну, да это и неважно.
– Охренеть, – сказал Артур и плюхнулся на диван. – Я гляжу, вы тут недурно развлекаетесь – один поет куплеты и порет чушь в паузах, а прочие внимают, развесив ушки.
– Это не куплеты, ясно? – рявкнул Лешка. – Между прочим, тебя сюда не звали. И мнения твоего не спрашивают. Понял?!
Артур откинулся на спину дивана и расхохотался. У девушек сделались испуганные лица, Энди стукнул Лешку кулаком между лопаток, но это совершенно не изменило его настроения.
– Смех без причины – признак дурачины, – заявил он, глядя на Артура в упор.
– Ох ты, е-мое! – Артур, ухмыляясь, оглядел Лешку с головы до ног тем взглядом, от которого человек обращается в нуль. – А все мы страшные такие, что боимся даже в зеркало смотреть! Красная Шапочка, да я ж тебя съем!
– Напугал ежа голой… простите, дамы.
Артур снова хохотнул и встал.
– Злые вы, уйду я от вас, – сообщил он, прихватил со стола открытую бутылку и растворился в темноте.
– Ты чего, обалдел?! – тут же взвилась Клара с такой явной злобой, что Лешка опешил.
– А что этот хам трамвайный себе позволяет? – спросил он растерянно.
– Слушай, смертный, – прошипела Клара, придвинув к Лешке исказившееся лицо, – это ты – хам трамвайный, а он – Вечный Князь, понятно? Чистая сила, блин! И он пришел посидеть, а ты на него на ехал, придурок!
– Успокойся, Клархен, – сказала Эмма примирительно. – Леша просто не знал.
– Просто на нашу Клашу не обратили внимания, – насмешливо сказал Энди. – Не обращай внимания и ты, Леш.
– А ты бы вообще помолчал, гаденыш! – огрызнулась Клара, вскочила и выскочила из холла. Эмма быстро вышла за ней.
Лешка пнул диван кулаком.
– Урод несчастный! Принесло на мою голову!
– Ну не заводись. Просто Вечный Князь, понимаешь? Чистая сила, это дорогого стоит.
– Сила!
– Сила… – протянул Энди мечтательно. – Помнишь, как у Жоффруа.
– Ну да. Скажи еще – как у Дрейка.
– Ну… Дрейк, что ж. Если бы Дрейк…
– Надо было его пристрелить все-таки. Сила. Сила, бля!
– Да что он тебе дался?
– Он тебе дался. А этот Артур ей дался! Панк замызганный. Пошли отсюда!
Энди улыбнулся и пожал плечами. Легко встал.
– Пошли, погуляем. А с Кларой еще увидишься. Ничего страшного.
Я проснулся оттого, что Мартын тряс меня за плечо.
Голова просто разламывалась на части; кости ломило – я заснул на подоконнике, полусидя, полулежа, в дико неудобной позе. В комнате горел желтый электрический свет, который резал глаза. За окном шел снег.
Обманная весна закончилась. Зима начиналась по второму кругу – от тоски сперло дыхание. Как когда-то в детстве, появилось ощущение, что настоящая весна уже никогда не наступит – просто снег будет таять, превращаться в мерзкую слякоть и снова сыпаться с неба клочьями драного савана – без конца.
– Ты стонал, – сказал Мартын. – И выглядишь херово. Просто очень херово. Может, правда, к врачу сходишь?
– У тебя кофе есть? – спросил я. – Выпью, если угостишь, и пойду.
– К врачу?
– Да нет. По делу.
Мартын посмотрел укоризненно. Он меня жалел. Он вообще жалостливое существо, хоть с виду и незаметно. А человеку с такой нежной душой просто больно видеть, как старый боевой товарищ сходит с ума.
– Кофе есть, – сказал Мартын. – Ты бы отложил дела-то.
На душе было паскудно.
Потом я пил дрянной растворимый кофе из огромной бадейки, а Мартын хлебал из такой же бадейки жутко сладкий чай и пожирал бутерброд. Тонечка крутилась то там, то сям, мелькала с разными дамскими вещичками, на ходу расчесывала кудряшки, на ходу жевала печенье и болтала всякий вздор – она собиралась на работу. Мартын тоже собирался, и я был ужасно рад, что мы сейчас расстанемся и больше ни о чем не надо говорить.
– Ты все-таки звони, если что, – сказал Мартын на прощанье.
– Спасибо, Мартынушка. Я буду иметь в виду.
Мир состоял из бурых дорог, серого неба, белого снега и черных деревьев. Пахло снегом. Просто удивительно, что я не замечал раньше – снег имеет запах, резкий, тревожный… Запах холода и угрозы.
Я купил газету «Реклама-Шанс». У метро мне всучили еще «Асток-пресс» – и я взял, потому что там тоже могло оказаться то, что надо. В метро я спускался, как Орфей – в преисподнюю, со странным ощущением, что где-то тут, рядом, проходит граница нормальности, и я вот-вот перешагну ее.
Ничего не произошло.
Впрочем, большого облегчения я не почувствовал. Впереди был день для принятия мер по спасению самого себя от ночи – потому что повторения ночных глюков я боялся, как смертной казни.
Дома я зарядил пистолет. Не было большой уверенности, что он понадобится – с тоской с помощью пуль не справиться – но вооруженный, я странным образом чувствовал себя лучше.
Хотелось надраться до посинения, но я запретил себе даже думать об этом, выпил апельсинового сока, от которого замутило, и принялся листать газеты. Того, что я искал, тут было навалом – только выбирай, но тексты объявлений как-то не грели. Некоторые помещали вместе с объявлением свою фотографию – и рожи у них были совершенно не вызывающие доверия. Но это был последний шанс все уладить. Я выбрал телефон и позвонил.
