— На сале?
— На мне.
Борис поднял брови и подмял губы, но понял, что перестарался и вернулся к обычной улыбающейся гримасе.
— Я хочу себе ту татуировку, что предлагал набить Никите. Пошли со мной, каталог в мастерской. Если не сложно, закрой дверь.
В помещении слабо пахло чернилами и стерильностью, которая подсушивала ноздри. Всё было на своих местах, ничего не изменилось с момента того самого рокового визита. Ощущение ностальгии ограничилось только воспоминанием, даже лёгкого холодка не пролетело в груди. Виктор подошёл к подставке для рук, на которой юноше наносили Беретту и нож-бабочку. Место было обмотано плёнкой, а рядом стояла тележка со всем необходимым. Татуировщик взял каталог и, только когда нашёл нужную страницу, сказал:
— Если татуировку нанести обычной краской без безина, она не оживёт, как ни старайся. Твою первую татуировку я наносил обычной краской, а безин я взял из родимого пятна на твоей голове.
Борис потрогал подушечками пальцев свои короткие красные волосы с осторожностью, с которой прикасаются к чему-то чужому.
— Для меня всю жизнь это пятно было большой загадкой. Врачи говорили, что это оно самое, родимое пятно, а почему оно окрашивает волосы, они не знали. А оказалось, что это мой кошелёк.
Виктор слабо улыбнулся, стоит признать, получилось у него натурально.
— Я дал твоему телу приказ оживить тату, и оно с ним отлично справилось. Тогда я понял, что из тебя выйдет толк, — мастер протянул юноше каталог.
«Интересно, он говорил то же самое своим предыдущим ученикам?» — подумал Борис.
Одна страница каталога была пуста, а на половине другого листа пребывал в одиночестве чёрный эскиз татуировки. Рисунок напоминал множество осколков, чёрточек и линий, которые хаотично кружили как вихрь. Это напомнило Борису одну телепередачу о городке на другой стороне земного шара — на экране торнадо снесло деревянный сарай и подняло вверх его осколки.
— На руках ничего кроме оружия нет, а тут на плече пусто.
Виктор не стал снимать рубашку, а только расстегнул её до середины, вытащил левую руку из рукава и перекинул его через плечо. Мастер присел на стул и положил руку на подставку, отвернулся и показал большим пальцем назад.
— На тележке лежит эскиз. Быстро управишься и пойдёшь по своим делам.
— С перчаткой должно быть быстрее.
— С перчаткой я и сам справиться могу. Лучше покажи мне, на что ты способен.
Борис развёл руками и пошёл их мыть, затем, натягивая вторую перчатку, остановился.
— Сколько платите? Я думаю, это тянет на два симмиринга.
— Считай, что это моя награда за труды. Только благодаря мне ты можешь этим заниматься.
— И всё это из чистых помыслов?
— Без правила не обошлось, — Виктор развернулся и посмотрел молодому унту в глаза, — но ещё я увидел в тебе человека без пути. Человека, что в навязанные другими идеалы не верит.
Борис усмехнулся и сказал:
— Получается, что вы мне навязали свои.
— Да, но сделал это грамотно, в отличие от всех тех, кто был до меня.
— Оплата бы не помешала. Мне нужно потренироваться по совету Аристократа. Отнятое время, когда спешишь, стоит дорого.
— Если я посчитаю, сколько времени я на тебя потратил, ты не расплатишься, — сказал Виктор и развёл уголки губ, образуя прямую линию.
— Жадность плохая черта, Виктор.
— Я бы сказал, что это предприимчивость. Важная черта — что для хинта, что для унта. Помогает оставаться в живых.
Борис справился с татуировкой быстро, смотрелась она на округлости плеча как влитая в окружении пистолетов и ножей. Виктор долго молчал, пока разглядывал её в зеркале, вращая суставом, и, наконец, сказал:
— Чаще надо было обмакивать.
— Я рад, что вам понравилось, я старался, чтобы вам понравилось. Мне пора бежать, так что всего хорошего.
— А плёнкой замотать? — громко сказал мастер Борису, который уже проворачивал ключ в замке.
— Не вижу смысла делать это сейчас.
Виктор проводил своего подмастерья взглядом, пододвинул тележку с краской к зеркалу и принялся доделывать тату за своим учеником.
Борис знал только одно место для хинтов, но в такой поздний час его, наверняка, туда не пустят. Хотя церкви, по его мнению, должны быть открыты для страждущих круглосуточно. Другими местами для хинтов он не интересовался раньше, а поездку в бар, чтобы свериться с картой, посчитал пустой тратой времени. Он решил испытать удачу, если служители не закрыли свой храм, то ему повезёт встретить хотя бы одного прихожанина. Тем более Борис знаком с Малиотом, и при должном объяснении он мог войти в его положение.
Самым верным способом сэкономить время было такси. Юноша присел на заднее сидение чистой иномарки, а когда машина тронулась, ему в голову пришла мысль спровоцировать водителя на территории хинтов. Затея была погребена, когда таксист начал орать благим матом на водителя, что не давал ему перестроиться, а они ещё не проехали даже первого перекрёстка. Такси осветило фарами ворота церкви. Борис вышел без спешки, аккуратно закрыл дверь и сразу рванул к входу по пустому двору, который освещали четыре высоких фонаря.
Двери церкви оказались открыты, поэтому он не обратил внимания на табличку с графиком работы и даже не подумал о ней. Внутри было темнее, чем в прошлый раз, свет исходил только от тусклых ламп над алтарём и портретами адептов веры. Борис обошёл основной зал, но не наткнулся ни на одного из служителей или верующих. Он прислушался, сквозь гудение ламп и воздуха в трубах вентиляции юноша услышал тяжёлые шаги в комнате, где он разговаривал с Малиотом. Змейка выползла на плечо и прошептала:
— Борис, вы что застыли? Откровение?
— Заползи в дверь и покажи мне, что там происходит.
Чёрная кобра спустилась по коже юноши, сползла по штанине на пол и слилась с полом. Она, извиваясь, в спешке скользнула в деревянную дверь. Комнату через одностворчатое окно освещал слабый свет от уличного фонаря, он мог покрыть только половину стола и стул Малиота. Змейка услышала громкие шаги и почувствовала, как перед ней сотрясается пол. Неизвестный приближался, а кобра застыла на месте и подняла глаза вверх, насколько позволяли веки. Глухой стук дерева о дерево и скрип дверных петлей заставил Бориса спрятаться за ближайшей колонной. Редкая поступь разносилась эхом под сводами церкви и закончилась хлопком входной двери.
Змейка вернулась на своё место; Борис стоял, прижавшись к колонне, и не хотел уходить. Глазами кобры он увидел Малиота с деревянной коробкой, такие часто показывали в фильмах о войне, только там они были болотно-зелёные, а эта грязно-голубая. Через все щели плотных досок проникал белый свет, а содержимое перетиралось и звенело с каждым шагом как металлические гири
Борис выждал достаточно и хотел уже пойти на выход, но услышал, что дверь закрывается на замок. Освещение по-прежнему горело, что было единственным плюсом в сложившейся ситуации, но этот факт не давал надежду покинуть здание. Юный унт перебрал всех представителей своего арсенала, но они не смогут вызволить его бесследно. В церкви окна были только под потолком и в комнате Малиота, они имели железную раму и не открывались, за исключением крохотной форточки сверху. Другой выход был за алтарём в противоположной стороне от основного, но его забаррикадировали длинной лавкой и связали бронзовые ручки толстой верёвкой. Борис уселся на стул Малиота и перевёл взгляд со стола на окно, он хотел просто разбить стекло и выбраться наружу — всё равно его засекли камеры. С другой стороны, в таком случае их точно проверят. Он вспомнил Семёна, чья способность воспламенять объекты сейчас бы пригодилась, он мог просто вырезать стекло, а потом запаять его обратно. Борис встал со стула и стал набирать номер.
— Привет, извини, что так поздно… а, да-да, конечно. Мне нужна твоя помощь. Я скину тебе геометку. Как приедешь, напиши. Не забудь, именно напиши. Ничего серьёзного и ничего не случилось. На месте всё объясню.
Борис вернулся в зал и стал посреди него, он прислушивался ко всем звукам вокруг и периодически смотрел во все стороны. Спустя примерно полчаса телефон в его ладони завибрировал, на дисплее было сообщение о том, что помощь уже прибыла. В ответ он написал, что нужно подойти к окну, которое он обозначил на геометке. Борис побежал в комнату Малиота и увидел, что там стояла Ирина, её поза твёрдая, а кулаки плотно сжаты. Прямо за спиной девушки было то самое вдребезги разбитое окно, а рама лежала рядом куском помятого железа.
