Я пожимаю плечами и отворачиваюсь. Пусть это правда, я не хочу сразу сдаваться.
— Ах да, еще моя, как ты выразилась, «жутенькая комната»? Что сказать… Это мое счастливое место. Немного похоже на твое воспоминание о последних беззаботных минутах в машине с твоей семьей. — Он смотрит на меня, и я отвожу глаза — мне стыдно за свои слова. А Деймен улыбается. — Хотя, должен признаться, я от души посмеялся, когда понял, что ты считаешь меня упырем!
— Ах, прошу прощения! Просто, раз уж мы, бессмертные, ходим по свету, почему не приплести сюда еще разных фей, колдунов, оборотней, ну и… Нет, правда, ты так говоришь о невероятных вещах, как будто это нормально!
Он закрывает глаза и вздыхает, а открыв глаза снова, говорит:
— Для меня нормально. Это моя жизнь. А теперь и твоя тоже, если ты захочешь. Право, Эвер, все не так ужасно, как кажется.
Он смотрит на меня долгим взглядом. Какая-то часть меня все еще хочет его ненавидеть за то, что он превратил меня в такое, но все-таки ненавидеть его я не могу.
Снова ощутив мягкое, чуть щекотное тепло по всему телу, я опускаю взгляд на свою руку, которой он касается, и говорю:
— Прекрати!
— Что прекратить?
Взгляд у него усталый, кожа вокруг глаз побледнела.
— Прекрати наводить на меня ощущение теплой щекотки! — говорю я, разрываясь между любовью и ненавистью.
— Я ничего на тебя не навожу, Эвер.
Он смотрит мне в глаза.
— Нет, наводишь! Я каждый раз это чувствую, когда ты… ну, не знаю…
Скрещиваю руки на груди, не представляя, куда может завести этот разговор.
— Клянусь, я не применяю никакой магии! Я никогда не пустился бы на фокусы, чтобы соблазнить тебя.
— Ага, а тюльпаны?
Он улыбается.
— Ты так и не догадалась, что они означали?
Я сжимаю губы, глядя в сторону.
— Цветы имеют значение. Я выбрал их не случайно.
Глубоко вздыхаю и силой мысли переставляю предметы на столе. Жаль, что нельзя сами мысли вот так же привести в порядок и выстроить по линеечке.
— Я могу тебя многому научить, — говорит Деймен. — Правда, это будут не только веселые увлекательные игры. Нужно действовать очень осторожно. — Он делает паузу и смотрит на меня: слушаю ли я его? — Остерегайся злоупотреблять своей властью. Трина — вот пример. Кроме того, обо всем этом нельзя никому рассказывать. Совсем никому, понимаешь?
Я пожимаю плечами, а про себя думаю: «Да ладно…» И понимаю, что он прочел мою мысль, потому что он качает головой и наклоняется ко мне.
— Эвер, я серьезно. Ты не должна никому об этом рассказывать. Дай мне слово.
Я смотрю на него.
Он выгибает брови и крепче сжимает мою руку.
— Честное скаутское, — хмыкаю я, отводя глаза.
Деймен выпускает мою руку и откидывается на спинку дивана.
— Чтобы быть совсем откровенным, я должен сказать, что у тебя все еще есть выход. Ты еще можешь перейти границу. Собственно говоря, ты могла умереть там, в ущелье, но ты предпочла остаться.
— Так ведь я была готова умереть! Я хотела умереть!
— Ты сама придала себе сил, черпая их из воспоминаний. Ты взяла силы у своей любви. Я же говорил — мысли созидают. Для тебя они создали исцеление и силу. Если бы ты действительно хотела умереть, ты просто перестала бы бороться. Думаю, на каком-то глубинном уровне ты это сознавала.
Я не успела поинтересоваться, зачем он пробрался в мою комнату, пока я спала, а он уже отвечает:
— Это не то, что ты подумала.
— А что? — спрашиваю я, хотя не уверена, что хочу слышать ответ.
— Я пришел, чтобы… наблюдать. Я удивился, что ты меня заметила. Я был, так сказать, в преображенном виде.
Я обхватываю колени руками и притягиваю к груди. То, что он говорит, совершенно непонятно, однако этого хватает, чтобы меня пробрала дрожь.
Он пожимает плечами.
— Эвер, я чувствую, что я в ответе за тебя и…
— И пришел проверить качество товара? — спрашиваю я, подняв брови.
Деймен смеется.
— Позволь тебе напомнить о твоем увлечении фланелевыми пижамами!
Я делаю гримасу.
— Ладно, значит, ты чувствовал, что в ответе за меня… вроде как… папа?
Теперь уже я смеюсь, а он морщится.
— Нет, не как папа. Эвер, я был у тебя в комнате всего один раз, в ту ночь, когда мы встретились около ресторана. Если были еще другие случаи…
— Трина. — Я вздрагиваю, представив себе, как она крадется ко мне в комнату и подглядывает за мной. — А она точно не может прийти сюда? — спрашиваю я, оглядываясь.
Деймен успокаивающе сжимает мою руку.
— Она даже не подозревает, что такое место существует. С ее точки зрения, ты просто растворилась в воздухе.
— А ты-то как сюда попал? Ты тоже однажды умер, как я?
Он качает головой.
— Алхимия бывает двух видов. Физическая — на нее я наткнулся практически случайно, благодаря моему отцу, и духовная — ее я обнаружил, когда почувствовал, что есть нечто более великое, более грандиозное, чем я. Я учился, набирал опыт, я упорно работал, чтобы попасть сюда. Я даже изучил ТМ. — Он запинается и с улыбкой смотрит на меня. — Трансцендентальную Медитацию, учение Махариши Махеша Йоги.
— Гм, если ты хотел меня поразить — извини, не получилось. Я понятия не имею, что это такое.
Деймен пожимает плечами.
— Тогда скажу, что у меня ушли сотни лет на то, что бы перевести свои открытия из области духа в область физического. А тебе, как только ты забрела на луг, была дана своего рода контрамарка. Видения и телепатия — всего лишь побочные эффекты.
— Боже! Неудивительно, что ты так ненавидел школу, — говорю я, чтобы перевести разговор на что-нибудь более конкретное и понятное. — Ты-то ее окончил не знаю сколько триллионов лет назад, правильно?
Деймен заметно вздрагивает, и я вдруг соображаю, что для него, должно быть, возраст — больная тема. Довольно смешно, ведь он сам захотел жить вечно.
— Зачем ты вообще поступил в школу?
— Ради тебя, — улыбается он.
— Ага, увидел девчонку в мешковатых джинсах и свитере с капюшоном, и так она тебе вдруг понадобилась, что ты решил заново пройти курс средней общеобразовательной школы, лишь бы только быть к ней поближе?
— Примерно так, — смеется Деймен.
— А другого способа подобраться ко мне ты не нашел? Не вижу логики!
Я снова начинаю злиться, но Деймен проводит кончиками пальцев по моей щеке и заглядывает в глаза.
— В любви не бывает логики.
Сглатываю комок в горле, чувствуя одновременно смущение, головокружительную радость и неуверенность. Кашлянув, говорю:
— Ты, кажется, говорил, что не умеешь любить?
В животе у меня словно застрял кусок холодного мрамора. Ну почему я не могу быть просто счастливой, ведь мне только что объяснился в любви самый потрясающий парень на планете? Почему я снова думаю о плохом?
