«Вот смеху будет, если Бенька мне только приснился, – думает Домас, закрывая глаза. – А я как дурак гадаю, кем он мне приходится. Но все-таки пусть лучше Бенька будет на самом деле. Он отличный чувак».
Вильнюс, май 2021 года
– Я вспомнила странное, – сказала Наира; замолчала, нахмурилась, нетерпеливо взмахнула рукой: – На самом деле мне просто приснилось, но ощущается, что именно вспомнила, как у нас с подружкой был магазин смешных сувениров для условных инопланетян. Причем мы сами их делали. Не инопланетян, сувениры. Рисовали картинки с подписями «Схема строения землянина», «Здесь вам не Юпитер», «Мама, я на третьей планете», «Щупальца это не стыдно» – такое. Печатали с ними открытки, футболки и тряпичные сумки. Особенно сумки, это был наш суперхит!
Труп слушал ее голос, как музыку. То есть наслаждался его звучанием, но слова, даже знакомые, не разбирал. Потому что, во-первых, только проснулся, а во-вторых, проснувшись, увидел рядом Наиру, которой он сперва деликатно постелил на софе в маленькой комнате, а потом еще более деликатно ее туда не отпустил. Ну, она и не особо стремилась. И вот теперь сидит рядом с ним. Это было даже не просто счастье, а фантастика, магия, волшебство. Словно он оказался в другой реальности, где невозможное вдруг стало совершенно естественным, как будто всегда так и было, иначе быть не могло.
– Ты ни черта не понимаешь, – вздохнула Наира. – И тебе, наверное, очень обидно. Но я сейчас не могу молчать, прости.
Слов он по-прежнему не понимал, но по интонации, выражению лица, состоянию, черт знает, как это все называть, стало ясно, что она говорит что-то ужасно важное. Такое лучше бы понимать.
– Так, стоп, – сказал Труп. – Давай dar kartą [28], опять, супермедленно. И можно немножко английский. Я умею… умел английское раньше. Давно не говорил, много забыл.
– Me too, – улыбнулась Наира. – Ладно, будем вместе его вспоминать.
Говорила медленно, как он просил, вперемешку, сразу на двух языках, заменяя то русское слово английским, то английское русским в ответ на вопросительный взгляд. Оказалось, так даже проще, как будто они студенты и выполняют задание, поэтому все равно, сон она пересказывает или воспоминание, и если второе, то откуда оно взялось. Ниоткуда! Просто так, упражнение из учебника; вот бы взглянуть на того, кто его составлял. Что вообще творится в башке у автора сборника таких упражнений для изучающих иностранные языки?! Который придумал подружку Таню (дурацкое все-таки слово «подружка», но тут на помощь приходит английский, Таня была my best friend, лучший друг), квартиру из трех крошечных комнат (проходную, куда можно войти прямо с улицы, они потом переделали в магазин), нелепые сувениры, сочиняя которые, они хохотали так, что сползали с дивана на пол, особенно наборы разноцветных носков – в каждом пакете по три с половиной; правда, именно их они сделали мало, всего пару десятков, быстро задолбались разрезать трикотажные носки пополам и аккуратно обрабатывать края. С открытками и футболками было проще, печатали в типографии, где работал их с Таней общий приятель Йонас по прозвищу Джон. Он молодец, этот автор сборника упражнений, отлично у него получилось. Смешные сувениры, дурацкая лавка, друг Таня, туристы, соседи, знакомые, хорошая жизнь.
– С английский сразу much easier [29], – сказал, дослушав ее воспоминания, Труп.
– Удивительно, что мы раньше не догадались, – кивнула Наира. – С горя решили, что надо стать телепатами, но даже не вспомнили, что есть же английский язык.
– I get excited [30] и глупый, – лаконично объяснил Труп.
– Это да, – согласилась Наира. – Я тоже глупею, когда слишком сильно волнуюсь. Да многие люди устроены так.
– Я только не понял, – признался Труп. – Эта история про souvenirs for aliens [31] – сон? Или так было, когда ты жила в Ереване? Я думал, ты там песни поешь.
– Так я тоже не понимаю, – вздохнула Наира. – Но точно не в Ереване. А в Вильнюсе. Из чего следует, что это все-таки сон. Я же приехала сюда в девятнадцатом, а раньше здесь никогда не бывала. Сон, но кажется, что было на самом деле. И что последние две футболки про маму и щупальце, если поискать хорошенько, найдутся в шкафу. Глупо…
– Не глупо! – перебил ее Труп. – Прекрасно. Не потому что ты. А объектив… или как?
– Objectively [32]? – подсказала Наира.
Он энергично кивнул:
– Да. Это… a kind of magic [33]. Когда сон, но не сон. Не знаю, как лучше сказать.
– Ничего, мне понятно, – улыбнулась Наира. – Вообще-то я не люблю, когда начинается путаница с памятью, мне сразу кажется, что я чокнулась. Но этот сегодняшний сон – он такой хороший! Так что пусть считается воспоминанием. Как будто я действительно так жила.
– У меня есть вопрос, – сказал Труп. – Жизни-смерти. Важное! Когда ты хочешь… есть… нет, будешь согласна ко мне переехать, мы пойдем собирать твои вещи и найдем на шкафу футболку про маму, ты дашь мне ее поносить?
* * *
• Что мы знаем о памяти?
Что она ненадежна. Люди напрасно всецело на нее полагаются и боятся ее потерять. Потому что память и так постоянно теряется. Точнее сказать, превращается из нашей памяти в чью-то чужую, тасует сбывшееся с несбывшимся, подменяет вымыслы фактами и наоборот.
• Что мы знаем о памяти?
Что память пластична, как пластична сама реальность. По мере того как одна вероятность сменяется другой, изменяется наше прошлое, и вместе с ним наша память, на смену старым приходят новые воспоминания; ну, было бы странно, если бы нет.
• Что мы знаем о памяти?
Что об этом у меня есть история (много историй, но эту я люблю больше всех) – о том, как приехав в Вильнюс, я увидела куст цветущей желтой акации (караганы) и спросила у местных: «А белая тут цветет?» Местные посмеялись: «Вильнюс тебе не Одесса, для белых акаций у нас недостаточно юг», – и я это запомнила, как доказательство, что теперь я живу на севере. Я – и вдруг северный житель, ну надо же! Как-то прежде в голову не приходило так поставить вопрос.
Шли годы; я люблю использовать это выражение, когда собираюсь рассказывать о том, что случилось всего неделю спустя. Но на этот раз прошли действительно годы. Восемь лет. В конце мая одиннадцатого во дворе дома на улице Ночес, где мы тогда снимали квартиру, расцвела белая акация. «Единственная в городе сумела выжить на севере», – так я подумала, увидев ее.
Через несколько дней я увидела пару больших цветущих акаций неподалеку от моста через речку Вильняле. Потом совсем огромную в самом центре, во дворе на улице Лидос. Они появлялись одна за другой. В июне оказалось, у нас весь город в белой акации. Белых акаций (взрослых и даже старых) здесь чуть ли не больше, чем деревьев других пород! Старожилы на мои удивленные вопли отвечали: «Всегда так и было», – а одна женщина вспомнила, что когда училась в школе писала на биологии про робинию (так ее называют ботаники) реферат. Слушая их, я сама почти вспомнила, что в Вильнюсе ежегодно цвели акации, в точности как в Одессе, просто я к ним привыкла и перестала их замечать, а теперь вдруг ка-а-а-ак заметила заново! Ничего удивительного, я довольно рассеянный человек.
К счастью, вскоре приехал в гости мой друг, который прежде бывал здесь в июне. Я потащила его смотреть акации, и он обалдел – да быть такого не может! Он тоже помнил, что раньше белые акации у нас не цвели. Вдвоем, в моменты сомнений опираясь друг на друга, мы смогли удержать в памяти предыдущую версию Вильнюса – северного, без акаций. «Это тебе не Одесса!» – саркастический смех.
Потом у нас появились черешни, персики и магнолии, но мне уже было легче помнить то время (не время!), когда их не было. Опыт есть опыт, его, говорят, не пропьешь.
• Что мы знаем о памяти?
Что с тех пор, как в Вильнюсе появились белые акации и все местные старожилы дружно вспомнили, что они были у нас всегда, я внимательно слежу за развилками, на которых изменяются общие воспоминания о том, как в мире обстояли дела. Не сомневаюсь, что многое упускаю, все-таки сложно обрабатывать подобную информацию человеческой головой. Но кое-что удается заметить, и даже этого более чем достаточно, чтобы понять, как мы (дружно, всем человеческим миром) скачем из вероятности в вероятность. И к каждой из версий реальности прилагаются наши воспоминания о том, что так было всегда.
• Что мы знаем о памяти?
Что вееру вероятностей соответствует веер воспоминаний, для каждой из вероятностей – свой набор. Допускаю, что с непривычки звучит ужасно, а так-то отличная новость. Если, ясно понимая, что здесь сейчас происходит, ищешь хоть какой-то повод для оптимизма, то вот же он.
