– А теперь, зная правду?
– Мечтаю о том же, что прежде: жить в мире и безопасности с любимой женщиной.
– С оборотницей? – Королева оценивающе окинула Соланж взглядом.
– Да, моя королева, Соланж – перевертыш, такой же как я.
Елизавета скривилась, словно ей наступили на нелюбимый мозоль.
И капризно сказала:
– Но ведь она убивает... руками, насколько я слышала. И отец ее точно такой!
– Он теперь в вашей личной гвардии, Ваше величество, – вставил Сесил многозначительно. – Это большое приобретение.
– Слышала. Ты уже говорил, – отмахнулась Елизавета. И снова поглядела на Кайла: – Для тебя, говорят, ее дар не смертелен?
– Не смертелен, Ваше величество. Любовь разрушает любые преграды!
Королева лукаво ему улыбнулась.
– А ты знаешь, что сказать женщине... В этом пошел весь в отца! Он был тираном и тряпкой, но женщины по нему сходили с ума. Что ты хочешь в благодарность за спасение моей жизни? – вдруг осведомилась она. – Сесил мне рассказал, что это ты раскрыл планы Эссекса...
Лорд-казначей улыбнулся молодому мужчине и чуть склонил голову, признавая, что именно это и сделал: не утаил ничего от королевы. Хотя оба знали, что ничего подобного Кайл не делал...
Кайл кашлянул.
– Не сочтите, что прошу слишком много, но на правах вашего младшего брата и к тому же представителя угнетенной группы людей, я хотел бы просить послабления, Ваше величество. Перевертыши – не враги вам, пока их, как загнанных животных, не стесняют жесткими рамками. Отмените браслеты... Позвольте им делать то же, что людям: жить и трудиться во имя процветания нашего королевства. Вот увидите, результаты удивят вас!
Елизавета прикусила губу, будто бы размышляя о чем-то.
– Я подумаю, – неохотно пообещала она. И тут же обратилась к Соланж: – А чего хочешь ты?
Просить для себя показалось Соланж неуместным, к тому же был тот, кто не меньше нее был достоин монаршей благосклонности.
– Ваше величество, вам понравилась пьеса, сыгранная сегодня?
Вопрос удивил королеву, и она вскинула начерненные брови.
– Пьеса была хороша. Жаль, концовку я не увидела... Пэк показался мне милым проказником. Почему вы спросили?
– Ваше величество, написал эту пьесу наш друг, молодой драматург Уильям Шекспир. Он играл того самого Пэка, что вам так понравился... И для него было бы важно услышать, что пьеса понравилась вам. Благосклонность самой королевы, к тому же столько искушенной в театральной науке, была бы огромным подспорьем для молодого, талантливого драматурга, едва начинающего карьеру!
– Другими словами, вы просите о протекции для него?
– Лишь обратить ваше внимание на его безусловный талант, Ваше величество, всего остального Уильям добьется и сам. В его голове еще много прекрасных идей для всеобщего нашего удовольствия!
Елизавета кивнула.
– Ваш друг будет отмечен по заслугам, мисс Дюбуа.
– Благодарю, Ваше величество. О большем и не прошу!
Королева посмотрела на Сесила и сварливо заметила:
– Эти двое просят лишь за других. Либо они абсолютно глупы, либо беспечны как дети! Проследи, чтобы им предоставили лучший корабль до Леруика. И вот, – она обернулась к Соланж, – вам за труды! – Королева сняла с шеи нитку отборного жемчуга и протянула ей. – Ваш будущий муж достаточно обеспечен, чтобы вы ни в чем не нуждались, но этот жемчуг пусть станет семейной реликвией и неизменно напоминает о том, что королева Елизавета проявила к вам королевскую милость. А теперь уходите! – взмахнула рукой.
И Кайл под руку с Соланж, поклонившись своей королеве, молча проследовали за дверь.
Эпилог
Соланж проснулась еще на рассвете и долго лежала, прислушиваясь к звукам пробуждавшегося дома. На кухне уже разводили огонь, чистили и затапливали камины... И, судя по звукам, устанавливали столы на лужайке у дома.
Лишь бы дождь не пошел.
Но старая Марта клятвенно заверяла, что ее старые кости – лучший барометр из имеющихся, и они говорят ей: день будет ясным.
Все ей верили.
Поверила и Соланж.
Ей в принципе было неважно, как пройдет этот праздник – главное, с кем.
Она повернула голову на подушке и посмотрела на спящего Кайла...
Прошло несколько месяцев, как они поселились на Вайле, одном из островов Шетландского архипелага, а ей все не верилось в свое тихое счастье. Бывало, она просыпалась в поту, снова, как наяву, ощутив на запястье сдерживающий браслет, или хуже – ошейник на шее. В такие ночи она обнимала любимого человека особенно крепко, и он, будто почувствовав ее страх, прогонял его поцелуями, ласковыми словами.
Не «будто» – он чувствовал. Он всегда ее чувствовал... Как и она его все сильнее день ото дня. Их связь крепла, сплеталась в крепкий канат, который уже не порвать...
И осознание этого наполняло сердце восторгом.
Соланж протянула ладонь и откинула с лица мужа непокорные волосы.
Как же она любила его...
Сердцу делалось тесно в груди, когда она понимала вдруг свое счастье.
Этот дар, дарованный свыше.
Кайл – ее дар.
И восторг ее, кажется, наполнял собой комнату их нового дома и, не вмещаясь в ней, вылетал птицей в окно, проносился над островом и воспарял над океаном, вспугивая касаток и выдр вдоль изломанной береговой линии, полнившейся зверьем.
Соланж нравился ее новый дом.
Он когда-то был старой, заброшенной фермой, засиженной олушами, но по прибытии им удалось превратить ее в маленькую усадьбу. Им, правда, советовали остаться на Леруике: мол, там и общество какое-никакое имеется, и места, где развлечься, но влюбленные молодожены не искали развлечений иных, кроме как в объятиях друг друга. К тому же после недавних событий в Лондоне хотелось сбежать на край света...
Мейланд стал этим краем.
И они не жалели.
Постепенно к ним пришли люди: кто работать на ферме, кто в услужение в дом. Потом подтянулись вязальщицы... Как оказалось, шетландские овцы дают мягчайшую шерсть, которую только можно найти. И вот уже второй месяц Соланж учили вывязывать удивительно тонкие, будто сотканные из паутины узоры...
Получалось у нее так себе, но она не сдавалась.
– Не спишь? – хриплый со сна голос мужа застал ее за плетением этих узоров в своей голове.
– Недавно проснулась.
Он улыбался, с нежностью на неё глядя.
– Волнуешься, значит?
– Вот еще, – в тон ему отозвалась Соланж. – В конце концов, это только обряд. Просто... не спится.
Он перекатился на бок, подперев рукой голову.
– И о чем ты в таком случае думала? Обо мне? – Улыбка его стала шире, а в глазах заплясали бесята.
Соланж вроде как с возмущением дернула головой.
– Будто мне больше не о чем думать! – пожурила его. – Я, между прочим, об овцах и олушах думала, а вовсе не о тебе.
– Об овцах и олушах, значит. Вот кто тебе милее меня! – С такими словами Кайл подмял ее под себя, и губы взвизгнувшей было Соланж оказались запечатаны поцелуем. – Овцы и олуши... Кто бы подумал, – шептал он, оголяя худенькое плечо и покрывая поцелуями и его. – Что за нахальное пренебрежение мужем... Придется с этим что-то да сделать.
Соланж казалось, горячие губы любимого человека воспламеняют в ней кровь и затуманивают рассудок. В такие моменты она забывала себя...
Вот и сейчас поняла, что впилась в спину супруга острыми лисьими коготками.
Восприятие в полулисьем обличье оказалось острее в разы, словно природа ее другой сущности, соединяясь с человеческим «я», удваивала эффект.
Соланж застонала от удовольствия, наслаждаясь трением кожи, близостью тел, единением, прежде ей неизведанным.
Каждая ласка – как откровение.
Каждый вздох – музыка.
А мужчина, любивший ее, – волшебство большее, чем перевертыши.
– Если у нас родится ребенок, – вдруг выдохнула Соланж, – кем он будет, медведем или лисой?
Кайл, опешивший от такого вопроса, ткнулся носом ей в подбородок.
– Другого времени для такого вопроса ты, конечно же, не нашла? – Защекотал своими губами ей кожу.
