Ознакомительная версия.
— Что такое? — спрашивает он, задержав губы над моей щекой.
— Тяжелый день, — отговариваюсь я.
Он слегка отстраняется, но не перестает осыпать меня поцелуями, оставляя дорожку из них от моей скулы к уху. Его пальцы переплетаются с моими, и он крепко сжимает ладони. Тишина становится гипнотизирующей, властной. Она затмевает все мои мысли. Я хочу раствориться в ней. Исчезнуть.
— Что это был за парень? — шепчет он, не отрываясь от меня.
— Друг.
— Ага, — медленно говорит Оуэн.
— Нет, не «ага», — сердито говорю я, — а просто друг.
Друг по необходимости. С Уэсли мне слишком много терять. Но с Оуэном нет будущего, которого я боялась бы лишиться. Только бегство. Даже сквозь непроницаемую тишину в моей голове пробирается тень сомнения. Почему он спрашивает? Почему ему не все равно? Неужели это ревность мелькнула в его глазах? Простое любопытство? Или что-то другое? Для меня всегда было просто читать других людей, с ним это невозможно. Неужели так обычные люди общаются друг с другом: видят только лица, фасад, и ничего больше?
Он слишком хорошо меня чувствует, потому что тут же сворачивает разговоры про Уэсли и продолжает окутывать меня тишиной и сладкими поцелуями. Затем увлекает в свой темный закуток. Его прикосновения слишком нежны, слишком осторожны. Не обращая внимания на боль в ребрах, я с силой притягиваю его к себе. Целую его, растворяясь в тишине его прикосновений и наслаждаясь тем, что могу избавиться от ненужных мыслей, жарче прижимаясь к нему и целуя его более упоительно. Эта власть над ситуацией меня окрыляет.
— М-м-м, — стонет он, уткнувшись мне в шею. Я чувствую, как заливаюсь краской. Несмотря на всю необычность нашего общения, когда он смотрит на меня, когда прикасается, я ощущаю, что все до невозможности… естественно. Мальчик и девочка, смех и стрельба глазами, жаркий шепот и бабочки в животе. И я хочу этого, хочу до дрожи в коленях. Архивный лист скребется у меня в кармане, но я не обращаю внимания.
Я вытягиваюсь, и Оуэн нависает надо мной, улыбаясь. Мы уже так близко, что крадем друг у друга кислород. Тишина опьяняет меня, но мне все мало. В моей голове продолжают крутиться неприятные мыслишки, и я хочу избавиться от них. Хочу раствориться в тишине.
Запуская пальцы в шикарные волосы Оуэна, я притягиваю его к себе и думаю: может, для него это тоже бегство? Может, и он растворяется в прикосновениях, забывает о том, кто он и чего лишился?
Я вычеркиваю целые фрагменты своей жизни. Вычеркиваю все, кроме него. Я выдыхаю, прижатая его весом, все мое тело начинает расслабляться, таять под его руками. Я позволяю ему заполнить меня своей тишиной, затопить каждую клеточку моего тела, не нужную для того, чтобы целовать, слышать, улыбаться или испытывать желание. Это то, что мне нужно. Он — мой наркотик, мое обезболивающее. Боль, разъевшая меня до костей, наконец отступает. Не остается ничего, кроме чувства блаженного покоя.
И это прекрасно.
— Деда, почему ты куришь?
— Мы делаем вещи, которых не стоило бы делать, и вредим сами себе.
— А я — нет.
— Ты еще очень маленькая. Наступит и твой черед.
— Но я не понимаю. Зачем себе вредить?
— Для тебя пока нет в этом никакого смысла… Люди делают это для того, чтобы сбежать.
— Объясни.
— Я курю, чтобы сбежать от самого себя.
— От какой именно части?
— От каждой. Это вредно, и я это знаю, и все равно продолжаю так делать. И чтобы заниматься этим и иметь возможность получать удовольствие, я должен не думать об этом. Я могу думать об этом до и после, но пока я делаю это, вообще не думаю. И перестаю быть. Я не твой дед, и я не Энтони Бишоп. Я никто. Ничто. Только дым и покой. Если начну раздумывать о том, что делаю, я приду к выводу, что делаю что-то вредное и уже не смогу получить удовольствие. Поэтому я просто перестаю думать. Сейчас тебе понятнее?
— Нет. Действительно, вообще никакого смысла.
— Прошлой ночью я видел сон… — задумчиво говорит Оуэн, поигрывая кольцом Регины на ладони. — Хотя я не могу сказать точно, был это день или ночь.
Я полулежу у него на коленях, он одной рукой обнимает меня. Наши пальцы переплетены. Тишина покрывает меня, как простыня. Похоже на воду, только не так, как рассказывал Уэсли. Я не могу держаться на поверхности, сразу тону. Похоже на чувство покоя, но гораздо глубже. И сильнее.
— Я не знала, что Истории тоже видят сны, — не подумав, говорю я и пугаюсь, потому что это прозвучало слишком грубо. Я говорю об Историях как о неодушевленных предметах, не сознавая того, что на самом деле это не так.
— Конечно, — спокойно говорит он. — Как думаешь, отчего они — мы — просыпаемся? Кажется, все из-за снов. Иногда они слишком яркие, слишком правдоподобные. И тогда мы невольно просыпаемся.
— Что тебе снилось?
Он сжимает кольцо в ладони.
— Солнце, — говорит он. — Знаю, это выглядит полной чушью, мечтать о солнце в таком мрачном месте, как это. Но так оно и было.
Он задумчиво утыкается подбородком в мои волосы.
— Я стоял на крыше. И впереди простиралась вода, сверкающая на солнце. Я не мог уйти — выхода не было, и я просто стоял и смотрел. И ждал. Казалось, проходила целая вечность — дни, недели, — но солнце не садилось, и я продолжал ждать чего-то или кого-то. — Он водит пальцем по моему обнаженному плечу, рисуя узоры. — А потом появилась ты.
— Что было дальше?
Он молчит.
— Оуэн! — не выдерживаю я и пытаюсь заглянуть ему в глаза.
Они полны печали.
— Я проснулся.
Он убирает кольцо в карман и достает железный стержень со второй частью Истории, тот, что я передала ему перед судебным разбирательством в Архиве.
— Где ты его разыскала? — спрашивает он.
— Под мраморной розой, — говорю я. — Твоя сестра была большой выдумщицей по части тайников.
— «Вечерняя Роза», — мягко произносит он. — Так раньше называлось это кафе. И Регина всегда была выдумщицей.
— Оуэн, я все перевернула и не нашла окончания. Где оно может быть?
— Здание слишком большое. Даже больше, чем кажется на первый взгляд. Но фрагменты сказки соотносятся с тем местом, где они хранятся. Фрагмент из розы рассказывает о лазании по камням. Фрагмент с крыши рассказывает о восхождении наверх и битве с монстрами. И окончание тоже должно подходить к своему месту. Герой должен, как всегда, выиграть битву, а потом…
— А потом вернуться домой, — мягко договариваю я. — Ты говорил, это была одиссея. Поиск приключений. Наверное, конечным пунктом каждой одиссеи является дом?
Ознакомительная версия.
