Дома Петрович поставил ружье у порога и еще раз осмотрел Багиру. Старик решил сменить повязку и заботливо смазал раны кошки зеленкой. Бинта Петрович не жалел и в результате из черной кошки Багира превратилась в белую.
Света по привычке направилась на кухню.
— Я есть не хочу, — предупредил старик дочь. — Чаю, разве что приготовь.
Закончив с Багирой, Петрович долго умывался, с удовольствием подставляя пышущее жаром лицо под прохладную струю воды. Сам не зная почему, старик вдруг улыбнулся…
Потом он долго тер лицо полотенцем и, только окончательно избавившись от навязчивой улыбки, направился к столу.
— Пап, можно я у тебя останусь? — спросила Света.
— Зачем? — удивился Петрович — У тебя что, детей что ли нет?
— Господи, не на улице же они! С отцом все-таки…
Старик отхлебнул горячий чай и с интересом покосился на дочь.
— С Серегой-то у тебя как?
— Нормально, — просто ответила Света.
— Жить-то вместе будете?
— Будем.
Петрович усмехнулся и кашлянул в кулак.
— Если Серега на мои деньги рассчитывает, то зря, — твердо сказал старик. — Не дам!
Света улыбнулась.
— Ну и не давай…
— Думаешь, шучу? Сказал не дам, значит не дам!
— Да не нужны мне твои деньги.
— Тебе-то может и не нужны, а вот Сереге твоему…
— С ним я как-нибудь сама разберусь, — оборвала отца Света.
После ужина Петрович снова засобирался в дорогу.
— Ты куда, на ночь глядя? — удивилась Света.
— Тебя провожу. А потом к Витьке в больницу заеду. Проведаю, как он там. Ведь как ни крути, а я его все-таки подстрелил…
Уже выйдя за дверь дома следом за отцом, Света вдруг громко рассмеялась.
— Ты чего это? — спросил Петрович.
На секунду он отвлекся и вместо того, чтобы закрыть дверь, механически сунул ключ в карман куртки.
— Сережку вспомнила, — пояснила Света. — Господи, ну что за испуганная физиономия у него была, когда ты, пап, на него ружье наставил.
Петрович проводил дочь до самой калитки. Света попрощалась с отцом, но, взглянув ему в глаза, вдруг задержала его за рукав.
— Пап, а ты что улыбаешься?
Старик немного смущенно потер щеку.
— Да я и сам не знаю…
— Ну, а все-таки?
Петрович подумал. Его улыбка стала чуть шире…
— Наверное, потому улыбаюсь я, дочка, что все хорошо кончилось. От облегчения… На душе у меня сейчас легко. Но и пусто, правда, как в нежилой комнате.
— Почему пусто?
Петрович пожал плечами.
— Съехал оттуда один мой давний жилец, дочка. Добрался все-таки до него Витька. Ну иди домой!
Старик решительно направился к автобусной остановке.
Увидев в салоне знакомое лицо, водитель маршрутного такси согнал с лица сонное выражение.
— Скоро поедем, граждане, — сказал он и тут же пояснил: — Извините, но полупустую машину гонять туда-сюда не выгодно. Может быть, подождем еще человек пять?
Петрович молча кивнул…
Уже через полчаса старик вошел приемное отделение областной больницы. Лена сидела в кресле рядом с женщиной в белом халате. Они о чем-то весело переговаривались и смеялись.
— Короче говоря, муж у меня теперь каждый день вещи в чемодан укладывает, — болтала Елизавета Сергеевна. — А вечером прощенья просит…
Увидев Петровича, Лена кивнула на кресло рядом с собой.
Вскоре вышел молодой врач и сказал, что операцию Витьке уже делают. Потом он улыбнулся и добавил, что, судя по всему больной должен все-таки выжить. Предмет, нанесший ему травму, в силу ряда причин, напрочь исключал заражение крови.
В это время Витька действительно лежал на операционном столе. Прежде чем найти свою цель, картечь пробила не один ящик и хирургу не составляло большого труда извлекать из толстой мышцы, расположенной несколько ниже поясницы, кусочки серебра.
— Где вас подстрелили? — поинтересовался врач у раненого. — В ювелирном магазине?
Вызывающе красивая медсестра громко хихикнула. Хирург извлек очередной кусочек и внимательно осмотрел его со всех сторон.
— Если я не ошибаюсь, это часть ручки чайной ложечки, — пробормотал он. — У моей тещи есть точно такие же. Теперь, когда она выложит их на стол, я буду расценивать это как довольно прозрачный намек.
Медсестра зажала рот ладошкой и отвернулась. Витька кусал губы и помалкивал. Он страдал…
Перед операцией Лена настаивала на том, что бы хирургическое вмешательство проводили без анестезии. Измученная превратностями семейной жизни женщина искренне хотела, что бы полученный урок муж запомнил на все оставшиеся годы их совместного проживания под одной крышей. Врачи, конечно, не согласились на столь бесчеловечный эксперимент. Но и та доза обезболивающего, которую вкололи Витьке перед операцией, в связи с финансовыми трудностями, выпавшими на долю больницы, была мягко говоря, минимальной.
— Дробь на память брать будете? — наклонившись к раненому, спросила медсестра.
— Нет! — прорычал Витька, тиская могучими ладонями край медицинского ложа. — Доктор, побыстрее там можно, а?!
— Не спешите, дорогой вы наш, — многозначительно заметил хирург. — Кстати, если вы не будет брать дробь, то на моем месте было бы глупо что-нибудь пропустить.
Медсестра снова засмеялась…
Лена решила остаться в больнице. Петрович осторожно возразил. Разумеется, в какой-то степени Витьке, конечно, требовалась моральная поддержка, но исходя из прошлого опыта, племяннику вряд ли бы пошел на пользу тот длинный монолог, который Лена тщательно обдумывала сидя в приемной. Кое-какие мысли Лене подсказала Лиза. Так что, зная о решении жены, Витька скорее бы согласился на еще одну операцию без наркоза, чем на послеоперационное, ночное присутствие Лены возле своей постели.
Лена понимающе кивнула Петровичу.
— Я не перестараюсь, дядь Коль, — заверила она. — По крайней мере, в окошко Витька не выпрыгнет.
— Тогда ты его к койке привяжи, — улыбнулся старик.
Лена проводила Петровича на автобусную остановку.
— Ленк, а чего это люди на нас оглядываются? — спросил Петрович.
— А мы с тобой, дядь Коль, на одну и ту же ногу хромаем, — спокойно ответила женщина. — Если со стороны посмотреть, то довольно смешно получается.
— Дал же Бог племянничка! — вздохнул старик.
Лена дождалась автобуса и помахала Петровичу на прощанье рукой.
Старик сел у окна. Автобус тронулся…
Петрович смотрел на огни вечернего города и думал. Его мысли были удивительно спокойны и просты. Старик не хотел вспоминать прошлое, мечтать о будущем, он просто смотрел на ярко освещенные окна домов и думал о том, что там, за этими окнами живут люди. Еще он думал о том, что у этих людей свои радости, проблемы, ожидания и что эта чисто житейская суета, если она не искорежена большими, злыми чувствами, может подарить человеку ощущение огромного, всепоглощающего покоя. Не мелкого, судорожного счастья рожденного сиюминутными переживаниями, а именно покоя.
