Но вскоре участники церемонии вернулись домой, и по внешнему виду Джессики стало ясно, что она ничего не уронила. Войдя в кухню через заднюю дверь, она объявила:
— Теперь, когда я совершеннолетняя ведьма, мне надо выяснить, в чем именно состоит мой Дар.
Она смотрит на картинку, потом на меня.
— Мне надо на чем-то попрактиковаться.
Мне же остается только надеяться, что она никогда этого не выяснит. Или что ее дар, когда она определит его, окажется простым и безобидным, например, зельеварение, как у бабушки. А еще лучше, если она окажется слабой ведьмой, как большинство мужчин. Но я знаю, что ничего подобного не будет. Ее дар будет сильным, как почти у всех женщин, и она найдет его, и отточит, и использует. Против меня.
Я лежу на лужайке посреди нашего огорода и наблюдаю за муравьями, которые строят в траве гнездо. Я лежу, уткнувшись подбородком в землю. Муравьи кажутся большими. Я подробно разглядываю их тела, как они двигают лапками, как карабкаются, маршируют.
Арран подходит и садится рядом. Он спрашивает, как у меня дела, как школа: обычные вопросы, которые всегда задает Арран. Я рассказываю ему о муравьях, куда они идут и что делают.
Совершенно неожиданно он спрашивает:
— Натан, ты гордишься тем, что Маркус — твой отец?
Муравьи продолжают трудиться, но я на них больше не смотрю.
— Натан?
Я поворачиваюсь к Аррану, и он встречает мой взгляд дружелюбно и открыто, как всегда.
— Он ведь очень сильный колдун, сильнее его никого нет. Ты, наверное, гордишься этим?
Арран никогда раньше не спрашивал меня об отце.
Ни разу.
И хотя я доверяю ему, как никому другому, доверяю абсолютно, все же я боюсь отвечать. Бабушка крепко-накрепко вбила мне в голову, что о Маркусе нельзя говорить ни с кем.
Ни с кем и никогда.
Мне нельзя отвечать ни на какие вопросы об отце.
Любой ответ может быть истолкован Советом превратно: малейший признак сострадания или жалости Белого Колдуна к Черному рассматривается как предательство. Совет поголовно истребляет Черных Ведьм руками своих Охотников. Тех, кого удается захватить живьем, ждет Наказание. Белых Ведьм, которые помогают Черным, казнят. Вот почему я в любое время должен быть готов доказать кому угодно, что сам я Белый, симпатизирую только Белым и все помыслы мои чисто-чисто белые.
Бабушка неизменно внушала мне, что если кто-нибудь спросит меня, какое чувство я испытываю по отношению к Маркусу, то я должен сказать, что ненавижу его. А если не смогу, то лучше промолчать.
Но это же Арран!
Мне так хочется быть честным с ним.
— Ты восхищаешься им? — настаивает он на своем.
Я знаю Аррана лучше, чем кого бы то ни было, мы говорим с ним обо всем, только не о Маркусе. Мы даже об отце Аррана ни разу не говорили. Мой отец убил его отца. Что тут можно сказать?
И все же… мне так хочется довериться кому-нибудь, а Арран самый близкий мне человек, единственный, с кем я могу говорить по душам. И вот он сидит и смотрит на меня, как обычно — добрый и участливый.
Предположим, я скажу ему: «Да, я восхищаюсь человеком, который убил твоего отца» или «Да, я горжусь тем, что Маркус — мой отец. Он самый сильный Черный Колдун на свете, и в моих жилах течет его кровь». И что тогда?
А он все продолжает настаивать:
— Ты ведь восхищаешься Маркусом?
Его глаза, такие светлые и искренние, молят меня поделиться с ним своими чувствами.
Наклонив голову, я отвечаю ему так тихо, как только могу.
Муравьи все еще заняты, перетаскивают добро из старого гнезда в новое.
— Что ты говоришь? — переспрашивает Арран.
Я не поднимаю головы. Но отвечаю немного громче.
— Я его ненавижу.
В этот момент рядом с муравьиным гнездом появляется пара босых ног. Это ноги Аррана.
Арран стоит передо мной и сидит рядом со мной. Два Аррана. У того, который сидит, искажается лицо, и он у меня на глазах превращается в Джессику, на которой трещат по швам шорты и футболка Аррана.
Джессика наклоняется ко мне и шипит:
— Ты знал! Ты ведь все время знал, что это я, так?
Арран и я следим за тем, как она уходит.
Он спрашивает:
— Как ты узнал, что это не я?
— Я не знал.
По крайней мере, глядя на нее, я ничего не понял. Дар у нее впечатляющий.
Первая попытка использовать против меня свой дар Джессике не удалась, но она не сдается. Каждый раз ее маскировка безупречна, а решимости и настойчивости ей не занимать. Она ошибается в главном и не в силах этого признать: Арран никогда не стал бы вызывать меня на разговор об отце.
И все же Джессика не оставляет попыток. Каждый раз, когда у меня возникает подозрение, что Арран на самом деле не Арран, а Джессика, я протягиваю руку, чтобы коснуться его, погладить по тыльной стороне ладони, тронуть за локоть. Если это он, то он улыбается и сжимает мою руку в своих. Если это Джессика, она отдергивает руку. Настолько она себя не контролирует.
Как-то вечером Дебора заходит в нашу спальню, садится на кровать Аррана и начинает читать книжку. Именно так обычно и поступает Дебора; она кладет ногу на ногу, как Дебора, наклоняет голову набок, как Дебора, но мне она все равно кажется подозрительной. Минуту-другую она слушает, о чем мы говорим с Арраном. А кажется, будто читает; вон, даже страничку перевернула.
Арран уходит чистить зубы.
Я сижу рядом с Деборой, не слишком близко. Но я чувствую, что волосы у нее пахнут не так, как обычно.
Я наклоняюсь к ней и говорю:
— Хочешь, я расскажу тебе одну тайну?
Она улыбается.
Я говорю:
— Ты отвратительно пахнешь, Джессика. Если ты не уйдешь, меня стошнит…
Она плюет мне в лицо и выходит из комнаты раньше, чем успевает вернуться Арран.
Но у меня и правда есть тайна. Такая страшная, такая безнадежная, такая нелепая, что я никогда и никому ее не открою. Это секретная история, которую я рассказываю себе вечерами, когда лежу в постели. Мой отец вовсе не злой; он могучий и сильный. И он не забыл про меня… он меня любит. И хочет воспитать меня, как своего сына, научить меня ведовству, показать мне мир. Но Белые Ведьмы все время преследуют его, не давая ему возможности объясниться. Они гоняются за ним, охотятся на него, а он нападает на них лишь тогда, когда они не оставляют ему выбора. Он защищается, иначе погибнет сам. Поэтому он не может забрать меня к себе, ведь это слишком опасно. Но он ждет, когда наступит подходящее время, и тогда придет и заберет меня к себе. В мой семнадцатый день рождения он хочет дать мне мои три подарка и свою кровь, кровь наших с ним предков. И вот я лежу в постели и представляю, как однажды он придет за мной и мы вместе поднимемся в ночное небо и улетим отсюда прочь.
