Джулс сдернул кассету с веревки, скомкал записку и, готовя себя к самому худшему, направился в гостиную. Тяжелые красные портьеры на окнах гостиной колыхались. Мощные потолочные вентиляторы боролись с ветром, который задувал с улицы. Морин никогда не оставляла окна открытыми. Она ненавидела пьяный гомон бродивших по улице туристов, а закрытые окна и толстые стены ее двухсотлетнего дома не пропускали никаких звуков. Однако сейчас портьеры свободно вздымались ветром. И не только в гостиной — во всех комнатах, куда успел заглянуть Джулс, окна были распахнуты.
— Морин!
Он знал, что звать не имеет смысла. Знал, но все равно повторил зов еще дважды, будто звук ее имени мог, как заклинание, отогнать злых духов. Или повернуть вспять время.
Он включил еще несколько ламп. Мебель в гостиной и столовой покрывал толстый слой белесой пыли. Пыль лежала везде — на столах, креслах, красных бархатных диванах викторианской эпохи, на книге о «фигуристой девчонке» Джейн Рассел,[32] которую Морин читала в тот последний раз, когда Джулс у нее ночевал. Никогда прежде он не видел в этом доме пыль. Морин любила идеальный порядок (еще одна причина, по которой они никак не могли ужиться вместе). Джулс провел пальцем по пыльной поверхности обеденного стола и почувствовал, что ему становится дурно.
Вялый и опустошенный, он поплелся обратно в гостиную и вставил кассету в видеомагнитофон. Пока экран не загорелся, Джулс осторожно смахнул пыль с одной из диванных подушек и сел. Он не стал проверять, перемотана ли кассета на начало. Знал, она перемотана.
То, что появилось на экране, поначалу напомнило цветной римейк старого черно-белого фильма Клода Рейнса «Человек-невидимка». Пустой костюм — черный пиджак с брюками, белая рубашка и узкий черный галстук — разгуливал вокруг чего-то, похожего на красно-серую мумию. Мотки серой изоленты почти полностью скрывали пунцовое атласное платье огромного размера и такие же огромные ажурные чулки, привязанные к стулу с высокой спинкой. В отличие от мужского костюма у платья имелось своего рода «лицо». В нескольких сантиметрах над его воротником парил овал из слоя пудры телесного цвета. Дополняли картину губы, нарисованные огненно-красной помадой, черная подводка вокруг пустых глазниц и длинные накладные ресницы, которые трепетали быстро и нервно, как крылья стрекозы.
Джулс узнал комнату, в которой происходило действие. Это была кухня Морин. Та самая кухня, что сейчас находилась от него в каких-то десяти метрах. Красное платье всхлипнуло. Джулс понимал, что всхлипнула сама Морин, но думать, будто это всего-навсего платье, было легче.
Черный костюм хлопнул в невидимые ладоши.
— Добро пожаловать в Театр ужасов, детки, — сказал он насмешливым голосом Мэлиса. — Сегодняшнее представление называется «Поганая шлюха платит по счетам». Спонсорами выступили ребята из компании по производству холодных напитков, которые делают черных парней стерильными.[33]
— Мэлис, пожалуйста, — заговорила Морин сдавленным от слез голосом. — Пожалуйста, отпусти меня. Ты ведь сказал, что хочешь просто поговорить. Что это за безумие происходит? Я ничего плохого не делала, милый. Я клянусь. Я не говорила ничего, что могло бы тебе навредить. Развяжи меня. Ты ведь обещал рассказать, что случилось с Джулсом. Велел прийти так, чтобы никто об этом не знал. Я сделала все, как ты просил…
— Лживая сука! — Черный костюм ударил овал из телесной пудры наотмашь и размазал ярко-красную помаду. — Не можешь сказать двух предложений подряд без того, чтобы не упомянуть его имя! Сука! Кто еще, мать твою, мог сказать толстяку и его дружку-педику, где моя сестра живет, а? Кто им вообще сказал, что у меня есть сестра?
Морин плакала. Часть овала, размазанная ударом, раздувалась как гнилой фрукт.
— Это… это не я, Мэлис. Клянусь тебе, милый. Я понятия не имела, где живет твоя сестра. Честное слово! Я даже не помню, чтобы ты рассказывал мне когда-то про сестру. Я не предавала тебя, милый. Я никогда не делала тебе ничего плохого, клянусь…
Черный костюм зашел красному платью за спину. Лицо Морин запрокинулось, будто ее резко дернули за волосы.
— Вот тут ты права, детка, — сказал Мэлис тихим, едва слышным голосом. — Ты не делала мне ничего плохого. Потому что не способна сделать мне ничего плохого. Я не по зубам таким, как ты. Зато я могу сделать плохо тебе, детка. Очень, очень плохо.
Мэлис вышел на несколько секунд из кадра. Когда он вернулся, в руке у него было полутораметровое деревянное копье. Вырезанное из экзотической темной древесины, оно напоминало что-то среднее между гарпуном и фаллосом.
— Это церемониальное копье африканского народа йоруба, — сказал Мэлис. — У меня есть целая коллекция таких. Купил на аукционе. Пришлось побороться за него против трех музеев. Выложил половину того, что стоит «кадиллак». Симпатичное, правда?
Морин слабо качнула головой.
— Как думаешь, детка, куда я собираюсь воткнуть эту штуковину?
— Никуда, Мэлис…
— Заткнись! — Голова Морин снова откинулась назад. — Я не просил ничего говорить! Это был риторический вопрос, мать твою! Хочешь что-нибудь сказать? Скажи последнее «прости» своему толстозадому хахалю.
Слезы превратили подводку вокруг глаз Морин в черные реки, которые смывали с лица пудру и пачкали красный атлас платья. Изо рта вырвались не слова, а вопль невыразимого отчаяния, в котором слились мольба о прощении и бесконечное раскаяние.
Первое, что Морин удалось выговорить, было его имя:
— Джулс… если ты слышишь… прости меня. Прости меня за все, дорогой. Я… мне очень жаль, милый. Очень, очень жаль…
В левом углу экрана Мэлис поднял копье. Пустые глазницы Морин смотрели прямо в камеру.
— Джулс! Я люблю те…
Копье вонзилось в участок красного атласа прямо над сердцем Морин. То, что донеслось до Джулса, было всего лишь бледной акустической копией того вопля, который сотряс кухню несколько часов назад. Ни одно записывающее устройство на свете не способно точно зафиксировать и воспроизвести предсмертный крик вампира. Однако даже тот звук, что обрушился на Джулса из маленьких динамиков телевизора, едва не разорвал ему сердце.
Оцепенев, он смотрел, как тело Морин, слой за слоем, появлялось на экране, чтобы сразу пропасть, осыпаясь крошками горелого хлеба. Первой стала видна ее белая кожа. Затем толстый слой желтоватого жира. Потом причудливый узор из вен, артерий и внутренних органов. И наконец кости. Джулс хотел отвернуться от экрана и все же не смог. Теперь холодный глаз камеры смотрел на красное платье и пару пустых ажурных чулок, которые держались на стуле, обмотанные метрами серой изоленты. На сиденье стула и на полу возле его ножек лежали горы белой как сахар пыли.
Мэлис вышел в центр кадра.
— Ну как, детки? Вам понравилось? Визуальные спецэффекты и трехмерный звук были на высоте, не так ли? Можете не стесняться, перемотать кассету и посмотреть сначала. Я подожду. — Костюм замер на месте.
Джулс словно окоченел. Он мог перечислить длинный список чувств, которые должен был сейчас испытывать. Страх. Печаль. Гнев. Ненависть. Он представил, как бьет кулаком в неподвижного Мэлиса на экране. Разбивает остатки телевизора на мелкие куски пластика и металла. Однако ничего этого он делать не стал. Он сидел абсолютно неподвижно и думал, что в телевизорах, кажется, бывает вакуумная трубка. Именно такая трубка была сейчас в нем самом. Большая вакуумная трубка, в которой нет ничего. Даже воздуха.
Наконец костюм на экране опять начал двигаться и говорить.
— Итак, у вас было достаточно времени, чтобы сбегать в туалет и взять себе еще пива. Вернемся к делу. Насколько я понимаю, Джулс, друзей у тебя осталось немного. Кого еще ты мог бы потерять? Дай-ка подумать… Остался еще приятель-таксист, правильно? И один старый музыкант. Но я не настолько неразумен, Джулс. Поэтому предлагаю тебе сделку. Я не трогаю твоих корешей, а ты делаешь мне маленькое одолжение. Я хочу схватки один на один. Как мужчина с мужчиной. Кое в чем я даже готов пойти навстречу. Выбрать время и место можешь сам. Позвони по бесплатному телефону, который увидишь в конце этой пленки, и сообщи, где и когда встретимся. Телефон в кухне, если запамятовал. Звони до пятницы, не позднее полуночи. Если нет, в этом городе станет меньше на одного таксиста и одного старого чудака с трубой. Не забывай, звонок бесплатный! Не откладывай! Звони прямо сейчас!
«Полночь. Пятница». Сейчас был четверг. Экран стал голубым, и на его ярком фоне появился местный телефонный номер. Крупные белые цифры светились поперек экрана как окончание позднего рекламного ролика. Записывать номер Джулс не стал. Он просто сидел и смотрел, как цифры танцуют на поверхности стеклянного кинескопа, до тех пор, пока они не врезались ему в память. Затем пленка кончилась, и экран заволокло рябью.
