Герман был сильным человеком, даже получив три пули в грудь он все еще жил, когда Колька подбежал к нему. На губах его пузырились сгустки какой‑то красной, видимо кровяной, пены, он часто моргал и хрипел, силясь что‑то сказать.
— Ты это, давай, не слишком шевелись — забормотал Колька, непривычно негнущимися пальцами цапая карман, в котором лежал телефон — Щас 'скорую' … Да какую 'скорую', мы сейчас тебя…
— Никто — прохрипел Герман, глаза которого внезапно уставились в какую‑то одну точку, видимо, наблюдая то, что кроме него никто видеть уже не мог — Никто и никогда!
Его тело дернулось, как будто через него пропустили электрический заряд, алая пена на губах застыла недвижимо, а из краешка рта вытекла тоненькая струйка крови.
Вика влипла спиной в стену и как‑то тоненько завыла, еле слышно, на грани звука. Колька же просто застыл недвижимо, стоя на коленях над телом друга. Время для него остановилось.
Снег шел уже неделю — зима все‑таки отвоевала у осени свои позиции. Он завалил все улицы, и коммунальщики каждое утро клялись, что они будут очищены, и каждый вечер объясняли людям, что выпало просто рекордное количество осадков, и потому человек пока проигрывает стихии.
Завалило и двор на Сухаревке, тот, в котором стоял маленький особняк желтого цвета. Сугробы росли на глазах, при этом дорожка от арки до крыльца всегда была расчищена. Когда и как Аникушка это умудрялся делать, Колька не знал, но факт есть факт.
И когда хоронили Германа, тоже шел снег — мягкий и пушистый. Колька все это время был как будто во сне, который начался тогда, когда тело его, может быть, первого настоящего друга, дернулось, отпуская душу. Все происходило как в кино, все казалось неестественным — и деловитость Пал Палыча, который прибежал на выстрелы, и реакция Ровнина, и все остальное… Да и похороны у него особо в памяти не отпечатались. Он ходил, отвечал, написал рапорт о произошедшем — но это все была механика. Хотя, может, и защитная реакция организма, как сказала ему тетя Паша, после того, как потрепала его по загривку, добавив 'Бедный, бедный парень'. От нее такого он не ожидал, а потому у него как‑то даже в горле защипало.
Дни шли, и вот наступило тридцать первое декабря. Сразу две даты — Новый год и год в отделе — подумал парень, подходя к зданию.
Самое забавное — на крыльце стоял Ровнин, как и год назад. Он курил трубку и благожелательно смотрел на Кольку, поднимающегося по крыльцу. Надо заметить, что с момента похорон Германа он в отделе появился раза три, не больше.
— Доброе утро, Олег Георгиевич — поздоровался Колька и хотел открыть дверь, но Ровнин не дал ему этого сделать.
— Доброе, Николай — ответил он на его приветствие — Вот что — я сейчас тебе кое‑что скажу, а ты постарайся меня услышать, хорошо?
Колька кивнул.
— Вот и славно — Ровнин пыхнул дымком — Я знаю, что ты винишь во всем себя. Это не так. Если в этом конкретном случае искать виноватых, так выйдет, что, кроме Вики, замазаны все. Я — потому что недооценил Арвена, Паша и Гера не обыскали здание как следует, и не обнаружили этого гада, а он там был до вас, это уже определили. Ты… Да, ты сказал лишнюю фразу, за которую Арвен зацепился, но поверь, если бы даже она не прозвучала, он пошел бы тем же путем.
Колька никому про свои душевные терзания на эту тему не говорил, это точно. Но Ровнин попал в точку, он себя за слова 'я маленькая сошка' корил без остановки.
— Все так, как есть — Ровнин вздохнул — Каждый из нас винит себя больше других — и ты, и я, и Паша. Я лично считаю, что это в первую очередь моя вина. Надо было просто этого Арвена нейтрализовать, да и все. Нет, полез в какие‑то игры… И потом — я же начальник, я за все в ответе.
— А сейчас? — угрюмо спросил Колька. Эта мысль занимала второе место по частоте мелькания в его голове, время от времени сменяясь планами, как ее реализовать — В смысле — нейтрализовать?
— Если просто — то без проблем — усмехнулся Ровнин — Но теперь я просто не хочу. Хочу, чтобы долго и мучительно. Вот вернется он в Москву — и будет ему счастье.
Что Арвен покинул Россию в тот же день, Колька знал, потому и не перешел еще от мыслей к реализации, с него бы сталось. И еще — его совершенно не пугала перспектива того, что он может знать о его роли в том, что случилось. Этот страх покинул его навсегда.
— Да, вот еще что — Ровнин выбил трубку в мусорку на крыльце — Все хотел сказать тебе. Семеныча‑то знаешь кто в заблуждение ввел? Илюшенкин, паскуда. Но не сам, через своего знакомого, которому он, Семеныч, доверял так же, как я ему! Ясное дело, он не сам это придумал, тот же Арвен подсказал, но это не означает, что ему это с рук сойдет.
На самом деле вся комбинация, которую придумал Арвен, и которая стала роковой для Германа, была проста до безобразия, и, может, потому и сработала. Он решил обеспечить Кольке режим наибольшего благоприятствования и расчистить карьерный путь, для этого был подключен все тот же Семеныч, который и навел Ровнина на недостроенный дом. Скажи ему это кто другой — и не стал бы Олег Георгиевич в это дело лезть или заподозрил что‑то не то, но поскольку просьба исходила от Семеныча, то это был аргумент.
Там же, на 'Марке', были наняты крепкие парни, работой которых было отвалдохать оперативников до беспамятства, а после Сослан и длинный парень в балахоне, который и на самом деле был начинающим сатанистом, закончили бы работу, дорезав их и представив дело так, как будто они стали жертвой обстоятельств. Несомненно, длинный тоже остался бы там, но это уже детали. Вика в эти расчеты не входила, но вряд ли Сослана это остановило бы.
После дело спустили бы на тормозах, все уже было проплачено, а Кольку получил карьерное продвижение.
Но планы Арвена накрылись, правда, достаточно трагически. Теперь вот выяснилось, и то, отчего Семеныч навел их на этот дом.
— Илюшенкин, значит? — Колька сплюнул на снег — Вот тварь!
— Есть такое — согласился Ровнин — Помнишь, я ему предвещал отставку и рыбалку на Енисее? Так вот — это вряд ли. Не думаю, что он и до отставки‑то доживет. Надо только поразмыслить будет, как бы это потоньше… Ох ты. Коль, это к тебе.
Колька обернулся и вытаращил глаза. Рядом с крыльцом стояла Людмила, в белой шубке и такой же шапочке.
— Привет — помахала она ему рукой в варежке с замысловатой вышивкой — Можно выдохнуть, это на самом деле я.
— Иди — толкнул его в спину Ровнин — Чего застыл? Не правда ли прелестная погода, сударыня?
— Не то слово — согласилась ведьма — Душа поет.
Колька кубарем скатился с крыльца, подбежал к Людмиле и, оглянувшись на Ровнина, отвел ее чуть подальше от особняка. Личное же…
