– Какой грех? Что там было такого ужасного?
Гарриет нащупывает на шее крестик, ее губы шепчут молитвы. Какая набожность. Какой страх перед ересью. Обсессивно-компульсивное расстройство на религиозной почве.
Она вдруг хватает ладонь Джо и резко стискивает.
– Они создали нечто вроде молитвенной мельницы, как в Тибете. Машину для поклонения, целиком из золота, как древние языческие храмы в Библии. Но молится она Дьяволу…
– Мам…
– Нет! Нет, Джо, ты спросил – я тебе отвечаю. Это зло. Оно вызывает древних чудищ, со времен первых дней творения. И она это знала! Знала! Один раз она уже открыла геенну, оттуда вышел Дьявол и унес с собой множество невинных душ! Фрэнки рассказала об этом Дэниелу, но он все равно, все равно ее любил! О, эти бесстыжие французские глаза, бесконечные кошки-мышки… То пропадет, то снова объявится: «Мне надо с ним поговорить». На Мэтью ей было плевать. Ни словечка ему не скажет, не приласкает. Она думала только о себе. Она. Была. Плохой! Но меня никто не слушал!
Гарриет вперяет в сына яростный взгляд. Хочет, чтобы он ей поверил, чтобы понял наконец. Ее мир теперь на четыре пятых сокрыт от него, а последняя, пятая часть кишит тенями. Как-то раз, еще до того, как Гарриет сделала последний шаг и приняла постриг, она вернулась домой пораньше. Его еще не было дома, а когда он пришел, она рыдала в углу, уверенная, что второе пришествие уже состоялось, и ее красавец-сын был взят, а ее оставили здесь за пыльные грехи прошлого и недостаточно искреннее раскаяние.
Джо Спорк сидит и ждет, когда она выговорится. Бессмысленно – и всегда было бессмысленно – говорить ей, что все это не очень похоже на деяния милостивого, любящего Господа; что Вселенная, в которую верит его мать, скорее вышла из ужастиков студии «Хаммер», где вампиры, как пауки, расползаются по водосточным трубам.
На миг перед глазами возникает жуткий образ: мятые матерчатые лица следят за ним из окон черного фургона. Джо бросает взгляд в окно, замечает собственное отражение, но присматриваться боится: вдруг сзади окажется высокий, согбенный, как цапля, силуэт в черном, тянущий к нему черные лапы… Джо напрягает слух: не слышно ли сзади странного свистящего дыхания? Он чувствует в комнате чье-то присутствие, кто-то стоит у него за спиной… Прядет нити паучьими пальцами.
Джо оборачивается.
И видит Гарриет. Та сидит на краешке кровати, смотрит на него и, кажется, впервые за много лет видит в нем Джошуа Джозефа, своего сына, наконец-то вспоминает всю их прожитую вместе жизнь. Здесь, сейчас, она – его мать, и больше никто.
– Ты звонил Крейдлу?
– Конечно.
Она кивает и проводит ладонью по губам. Задумчиво склоняет голову набок.
– И все же ты здесь. Пробрался тайком. Стало быть, ты не делаешь, что тебе велено.
– Сначала я все делал.
Джо раздумывает, рассказать ли ей, что он, возможно, влюбился в Марию Ангелику Крейдл; что Полли инвестировала в него, а он – в нее.
– Все из-за машины Фрэнки?
– Да.
– Ночной Рынок, Джо. Он всегда в твоем распоряжении.
– Нет. И никогда не был. Я – часовщик.
Она фыркает.
– Ты мой сын. Сын Мэтью. Рынок твой, если захочешь. Если решишь его принять.
Гарриет сползает на пол, помещая колени в блестящие углубления на полу – следы ее обязательных ежедневных молитв. Он изумленно наблюдает. Неужели она снова ушла, спряталась в свою веру? Если сейчас она начнет молиться, то будет делать это до его ухода. Их разговор будет окончен. Он уже сталкивался с таким ранее, когда они ссорились из-за ее решения уйти в монастырь, когда он просил ее вернуться и вновь стать его мамой.
Нет: она укладывается на пол и самым немонашеским образом тянется к щели между матрасом и каркасом кровати. Вытаскивает оттуда металлический ящичек и садится, очень довольная собой.
– Вот, – говорит она, протягивая Джо ящик. – Он принадлежал Мэтью. Возможно, он для тебя.
Это запертый на ключ зеленый кассовый ящик из тех, что в детстве Джо были в каждом магазине: дюймов семи в длину и пяти в ширину, с маленькой металлической ручкой сверху и отсеком для мелочи.
– Что внутри?
– Не знаю, Джошуа, – отвечает Гарриет Спорк. – Я никогда его не открывала. У меня и ключа-то нет. Впрочем, тебя это не остановит, верно? – Она мрачно улыбается.
Он трясет ящик. Внутри что-то гремит – металл по металлу, и что-то увесистое и твердое упирается во внутреннюю стенку. Коробка в коробке, быть может?
– Спасибо, – говорит Джо и собирается вновь ее обнять, когда с улицы доносится ужасный грохот, будто машина врезалась в стену или, скорее, много машин врезались друг в друга, – и начинают выть сигнализации.
Дверь без стука открывается, в комнату заглядывает ясноглазая старушка с покрытой головой и в строгом сером костюме.
– Простите, что беспокою, – говорит она. – Вам лучше пройти со мной.
– Почему? – спрашивает Джо.
– Потому что ваши враги только что вломились в монастырь и, подозреваю, хотят вас похитить.
Гарриет потрясенно смотрит на старушку. Та кривит губы.
– Поторопитесь!
Лишь когда она входит в келью, и Джо Спорк видит у нее подмышкой сумку с маленькой злобной псиной, до него доходит, что эта женщина – его заказчица. Еще через долю секунды он замечает в другой ее руке большой старомодный револьвер.
– Вы! – рычит Джо виновнице своих бед.
– Да, – отвечает Эди Банистер. – Полагаю, сейчас можно признаться, что я, строго говоря, не вполне монахиня.
Эди Банистер выводит их по коридору туда, откуда пришел Джо. Внизу творится что-то нехорошее, громкое и скверное. Монахини орут – не кричат и не визжат, а именно орут сердитыми, возмущенными и очень настойчивыми голосами, но потом эти звуки сменяются чем-то вроде дружного потрясенного вздоха. Вместо того, чтобы расти, возмущение стихает и превращается в растерянный испуганный ропот.
У подножия винтовой лестницы Джо, бросив взгляд вниз, различает стайку монахинь. Стоящая впереди сестра, гневно потрясавшая пальцем, теперь притихла, и ее яростный палец скорее предостерегает, нежели останавливает. Она явно напугана.
Мимо нее проносится фигура в черном: оборотень вышел на охоту. Широким плечом оттолкнув монахиню с дороги, он вращает звериной головой, высматривая добычу. Эди Банистер бесцеремонно хватает Джо за шкирку и оттаскивает прочь от лестницы.
– Тоже мне турист! – злобно шипит она. – Хватит осматривать достопримечательности! Надо сматываться, юнец. Тебя папа разве не научил: сперва делай ноги, глазеть по сторонам будешь потом?
– Он учил меня никогда не сдаваться, – обиженно отвечает Джо Спорк, спеша за ней по узкому служебному коридорчику.
– О, не сомневаюсь. Но давай читать между строк: разве он учил тебя не сдаваться в заведомо проигрышной битве? Или в таком случае следует сперва отступить, перегруппироваться, а потом уж дать бой?
Мы с Полли – твои единственные друзья. Вряд ли Мерсер, давая этот совет, мог представить такое развитие событий.
– Я вам не доверяю! – рычит Джо.
– Вот и отлично. С таким подходом у тебя есть шанс выжить. А пока заткнись и делай, что тебе говорит добрая старая леди, или пеняй на себя.
Он что-то бормочет под нос, выражая нечто среднее между недовольством и смирением; Эди на миг оборачивается к нему с ослепительной улыбкой, полной поддержки и сочувствия, затем взмахом руки кладет конец разговорам.
– Вниз, – приказывает она, и они ныряют в дверь, за которой скрывается еще более тесная, чем коридорчик, служебная лестница.
Джошуа Джозеф чувствует, что попал в страну чудес, созданную специально для тщедушных старушек, и надеется, что для выживания в этой стране ему не надо уменьшаться в размерах. Потом он улыбается, вспомнив, что раньше отлично это умел – съеживаться и выживать.
– Куда мы? – вопрошает Гарриет.
– Ваш монастырь, вы мне и скажите, – отзывается Эди.
– Эта лестница ведет… в сад.
– Так я и думала.
– Оттуда не выйти на улицу. Сад обнесен высокой стеной, а калитки нет.
