Ну да — если бы это было возможно, в лондонской полиции для документирования подобного преступления придумали бы соответствующие бланки.
— Позвольте с вами не согласиться, — возразила Лесли, — хотя, надо признать, я потерпел неудачу и на том, и на этом свете.
— Вот уж не уверен, — проговорил я, — вы меня как следует одурачили.
Лесли повернулась ко мне лицом.
— Что есть, то есть, — самодовольно проговорила она.
Я заметил тонкие, бледные линии кожных растяжек вокруг ее носа. От уголков рта к щекам поднимались, словно красноватые побеги плюща, тончайшие кровавые узоры — лопнувшие сосуды. Даже говорила она сейчас не как обычно, а слегка шепелявила — зубы были разрушены. Чтобы это скрыть, Генри Пайку приходилось держать губы почти сомкнутыми. Я прилагал немало усилий, чтобы подавить вскипающий гнев, ибо передо мной был преступник, захвативший заложника, а главное правило переговоров в такой, ситуации — демонстрировать максимальное спокойствие. Или «Не убивать преступника, пока он не освободит заложника» — не помню точно, какое главнее.
— Если вспомнить все, что было, — проговорил я, — больше всего впечатляет тот факт, что вы ни разу ни на чем не прокололись.
— Так, значит, вы ничего не заподозрили? — радостно переспросила Лесли.
— Нет, — ответил я. — Ваша игра была крайне убедительна.
— Ну, женская роль — это всегда сложно, — сказала Лесли. — И вдвойне — если представляешь современную женщину.
— Как жаль, что ей придется умереть.
— Должен сказать, что я как никто другой был удивлен, обнаружив себя в данном сосуде, — сказала Лесли. — На мой взгляд, во всем виноват Пиччини. Уж очень они эмоциональные, эти итальянцы, и везде норовят ввернуть вожделение — даже в религиозные тексты.
Я кивнул с заинтересованным видом. Телевизор и DVD-плеер были включены в сеть, но лампочки-индикаторы все равно не горели. Это означало, что Лесли уже успела высосать энергию из всей моей электроники. И если это так, на очереди ее собственный мозг. А значит, надо как можно скорее изгнать из ее головы все, что осталось от Генри Пайка.
— Вот такая она, театральная пьеса, — проговорила Лесли, — все ее акты, все сцены гораздо более упорядочены, чем в нашей повседневной жизни. И стоит только зазеваться — и ты уже не ты, а дух персонажа. Этот Пульчинелла одурачил нас обоих.
— А вам бы хотелось, чтобы Лесли осталась в живых? — спросил я.
— Разве это возможно? — спросила она.
— Только если вы согласитесь.
Лесли, подавшись вперед, взяла меня за руку.
— Конечно, соглашусь, мой мальчик, — сказала она. — Нельзя же допустить, чтобы говорили, будто у Генри Пайка столь мало благородства, что он способен навязать собственную горькую судьбу невинному созданию.
Я сильно удивился, когда Генри сказал, что не чувствует ни малейшего следа смерти и горя, которые сеял на своем пути. Вероятно, такова особенность призраков: мир живых, возможно, для них все равно что для нас сон, и они не воспринимают его всерьез.
— Тогда, с вашего позволения, я свяжусь с нашим доктором, — сказал я.
— С этим магометанином из Шотландии?
— Да, с доктором Валидом.
— Думаете, он в силах спасти ее? — спросила Лесли.
— Думаю, да.
— Тогда, конечно, зовите его.
Я вышел на лестницу, сунул батарейку в запасной мобильный и набрал помер доктора. Тот ответил, что приедет через десять минут, и дал кое-какие указания насчет того, как действовать, пока его нет. Потом я вернулся в комнату, и Лесли выжидающе на меня уставилась.
— Можно мне взять трость Найтингейла? — спросил я.
Кивнув, Лесли протянула мне трость с серебряным навершием. Я взял ее именно за эту часть, как посоветовал доктор Валид, но ощутил лишь холод металла. В этом предмете больше не осталось ни капли магии.
— У нас мало времени, — сказал я и взял со спинки шезлонга относительно чистую простыню.
— Неужели? — спросила Лесли. — Увы, теперь, когда время на исходе, мне почему-то совсем не хочется уходить.
Я принялся рвать простыню на широкие полосы.
— Можно мне поговорить с Лесли напрямую? — попросил я.
— Конечно, мой мальчик, — кивнула Лесли.
— Ты как? — спросил я. Внешне она вообще не изменилась.
— Ха, — фыркнула она, и я тотчас узнал настоящую Лесли. — Идиотский вопрос. Это все-таки случилось, и я чувствую, что…
Она подняла было ладонь к лицу, но я мягко перехватил и отпустил ее.
— Все будет хорошо, — прошептал я.
— Никудышный из тебя лжец, — сказала она. — Неудивительно, что все переговоры доставались мне.
— У тебя к этому врожденный талант.
— Это не талант, — ответила она, — а результат упорной работы.
— О'кей, у тебя врожденный талант к упорной работе, — сказал я.
— Придурок, — беззлобно фыркнула она. — Но я что-то не припомню, чтобы в момент поступления на службу меня предупреждали об опасности лишиться лица.
— Ну как же не помнишь? — возразил я. — А инспектор Неблетт с лицом как лопата? Может, и с ним случилось то же самое?
— Скажи еще раз, что все будет хорошо.
— Все будет хорошо. Вот эти повязки, — я указал на груду полосок ткани, — помогут мне удержать твое лицо на месте.
— О да, это, конечно, внушает абсолютную уверенность, — сказала Лесли. — Пообещай быть рядом, что бы ни случилось.
— Обещаю, — сказал я и, следуя указаниям доктора Валида, принялся плотно обматывать полоской простыни ее голову. Она что-то пробормотала, и я добавил, что, когда закончу, прорежу дырку там, где рот. Я наматывал полоски простыни точно таким же манером, как одна из моих тетушек повязывала головной платок.
— Ну вот, — проворчала Лесли, как только я проделал обещанную дырку, — теперь я женщина-невидимка.
Для верности я связал свободные концы сзади на шее, чтобы натяжение не ослабевало. За шезлонгом нашлась бутылка минералки «Эвиан», я использовал ее для увлажнения импровизированной повязки.
— Теперь ты хочешь, чтобы я захлебнулась? — спросила Лесли.
— Доктор Валид велел мне намочить бинты, — сказал я, умолчав о том, что это должно предотвратить присыхание ткани к ранам.
— Вода холодная, — пожаловалась Лесли.
— Прости, — сказал я. — А сейчас я должен поговорить с Генри.
И Генри Пайк с нескрываемым энтузиазмом вернулся.
— Что я должен сделать?
Я сосредоточился, раскрыл ладонь и проговорил: «Люкс!» С ладони поднялся магический шар и завис в воздухе.
— Этот светоч перенесет вас в то время и место, которому вы принадлежите, — сказал я. — Дайте мне руку.
Он медлил, не решаясь.
