Ускорителю предстояло работать непрерывно три дня, людей не хватало, и профессор решил в первые сутки лично возглавить ночную смену. Адвокат попросился тоже провести ночь в лаборатории — вдруг-де ему повезет увидеть призрак Хейфеца. Башкирцев скептически улыбнулся, но согласился охотно, понимая, что охота на призрака без aqua vita невозможна.
Когда дневная суета осталась позади и была откупорена первая бутылка, адвокат получил маленький сюрприз: пользуясь новыми экономическими свободами, Башкирцев оформил его юридическим консультантом лаборатории. Самойлов добивался этого на случай, если его деятельностью заинтересуются официальные инстанции, — он не любил пустоты под ногами.
Беседа за коньяком текла плавно, о том да о сем, однако все время возвращались к Хейфецу.
— Это правда, что он собирался изобрести какое-то сверхплотное вещество? — спросил адвокат. — Мне так сказал проректор.
— Чепуха. Все малограмотные люди ждут от науки сенсаций… извините, это я не о вас, а о том, кто вам это сказал. — Под влиянием спиртного профессор обрел гражданское мужество, которого ему недоставало в трезвом виде. — На самом деле у Хейфеца еще в начале научной карьеры были чисто теоретические работы, из которых вроде бы следовала возможность существования пятого состояния вещества.
— Простите, какого состояния? — успел ввернуть адвокат.
— Пятого. — Башкирцев наконец сообразил, что его гость никогда не слышал о подобных вещах. — Раньше люди знали три агрегатных состояния вещества: газ, жидкость и твердое тело. В двадцатом веке к ним прибавилось четвертое: плазма. Пятого состояния нет и скорее всего быть не может… И вот, представьте, способный молодой ученый начинает всем толковать о пятом состоянии и даже предлагает его теоретическую модель. Ему бы этим и ограничиться, а он требует крупных ассигнований на эксперименты, причем таким тоном, будто все его выкладки уже общепризнаны, и, самое скверное, ссылаясь на какие-то древние трактаты, заявляет, что пятое состояние было известно в доисторической Индии. Таких вещей у нас, знаете ли, не любят. Его осмеяли, назвали дилетантом, мистиком и мракобесом и никаких денег не дали. Он на всех обозлился и к этой теме больше не возвращался.
— А не может быть так, — осторожно заговорил адвокат, — что все это там, внизу, имеет отношение к тому, что вы рассказали?
— Не думаю, у него было время образумиться. К тому же его бредовый проект требовал сверхнизких температур, здесь этого явно нет. — Он нервно повертел свою рюмку и допил остаток коньяка. — А впрочем, все может быть. Боже мой, Александр Петрович, я же говорил вам, когда речь идет о Хейфеце, может быть что угодно. И потому я, профессор и доктор, сижу здесь, как цепной пес, и стерегу это самое, как вы изволили выразиться, неизвестно что. А точнее — его саркофаг. Он построил сам себе пирамиду, а я ее стерегу, я и вахтер внизу, у нас одинаковая работа. Противно чувствовать себя неандертальцем.
В качестве утешения адвокат мог предложить обиженному только очередную бутылку.
К одиннадцати Башкирцев уже готов был рухнуть на диванчик, но нашел в себе силы проводить адвоката в бывший кабинет Хейфеца, ключ от которого хранил у себя в столе.
— Если призрак существует, то сюда заглянет наверняка, — объяснял он уже заплетающимся языком. — Здесь и поспать можно, вот диван, но учтите, тут хороший сон не приснится, атмосфера дурная, что ли… Здесь никто не хочет работать, вот и пустует. Кто болеть начинает, у кого неприятности… Суеверие, конечно, но так и есть… Я попробовал раз поработать на этом компьютере, так ведь ударило током. А компьютер сразу сломался, так и стоит с тех пор… В общем, спокойной ночи.
Оставшись один, адвокат начал с умывания холодной водой и нейтрализующей алкоголь таблетки, благо умывальник имелся прямо здесь, в кабинете. Он тут же почувствовал себя неуютно, будто под чьим-то взглядом. Он запер дверь, включил настольную лампу, и верхний свет, и бра в углу у дивана, но неприятное ощущение, что тут кто-то есть, что на него смотрит множество глаз, не проходило. Правда, чувства страха или близкой опасности, как сегодня внизу, перед запуском ускорителя, не было, и, решив не обращать внимания на психологический дискомфорт, Александр Петрович приступил к делу. Все три шкафа, стоящие в кабинете, оказались пусты, в столе же сохранились бумаги. Он начал их изучать весьма тщательно, понимая, что после усиленного обыска КГБ заметить что-нибудь интересное может только внимательный взгляд. Но, увы, все листы заполняли формулы, графики, наброски научных текстов, понятные адвокату не более, чем написанное по-турецки. Единственной полезной находкой он признал папку с архитектурным проектом, впрочем и так уже обещанную Башкирцевым.
Александр Петрович не имел опыта чтения архитектурных чертежей, поэтому дело продвигалось медленно. Он чувствовал себя неважно физически: стучало в висках, было душно, на спине под рубашкой ощущался жар и покалывание, словно там ползали и кусались горячие муравьи. Он отворил окно и мужественно продолжал изучение чертежей.
Фундамент действительно являл собой перевернутую вверх ногами и закопанную в землю египетскую пирамиду. Подземный коридор и центральная камера на чертеже соответствовали тому, что адвокат видел в натуре, — никаких дополнительных выходов из этих помещений запроектировано не было. Он хотел выяснить, нет ли в толще бетона других помещений или пустот, но сделать это было непросто, ибо весь лист испещряли поясняющие надписи и изображения отдельных узлов. Исследуя поле чертежа сантиметр за сантиметром, он убедился, что других помещений быть не должно, но зато обнаружил одно любопытное обстоятельство. Проект требовал центральную камеру выполнить из специальной марки бетона, и эта же марка, видимо более дорогая или дефицитная, указывалась еще в нескольких местах. Странная прихоть: в многотонной толще фундамента в отдельных небольших объемах требовать укладки специального бетона. Может быть, там и спрятано пресловутое «неизвестно что»?
Думать об этом Александр Петрович уже был не в состоянии. Духота тяжело навалилась на грудь и сдавливала спазмами горло, и по всему телу ползали уже не горячие муравьи, а что-то раскаленное и несравненно более крупное. От разглядывания плохо отпечатанных чертежей и яркого света саднило глаза. Он выключил все светильники, подошел к окну и высунул голову наружу — сразу же стало легче.
Перед ним черной массой громоздилась листва деревьев, а вдали, над куполами соборов, еще светились облака, окрашенные закатом.
Вдруг в тишине безветрия послышалось негромкое урчание автомобильного двигателя. Иногда оно стихало, и затем газ прибавляли медленно и осторожно. Адвокат насторожился: рядом пробирался на автомобиле некто старающийся поменьше шуметь. Это было тем более странно, что в этой части университетского городка жилых зданий не имелось. Инстинктивно он глянул вниз, на свои «Жигули» у подъезда, — они стояли на месте.
