Руслан Белов - Муха в розовом алмазе

Розовый алмаз... Нежно-розовый... Кристалл кубический с характерной штриховкой... Вес... Так, размером он примерно сантиметр на сантиметр... Нет, больше... Удельный вес алмаза, кажется, около 3,5... Значит, весит этот кристаллик где-то четыре грамма или двадцать карат... Но эта муха... Крылышки, глаза фасеточные, ноги – почти все видно...

Нет, я сплю... Не может находиться обычная комнатная муха внутри кристалла, рожденного при огромных давлениях и температурах. Крупные алмазы образуются в трубках взрыва[1] на огромной глубине... Или при столкновении небесных тел, в частном случае – больших метеоритов с Землей, короче, там, где мухе делать нечего.

А цвет? Розовых алмазов в природе не бывает, по крайней мере, я о них не читал и не слышал. Фотографии красноватых, правда, видел в буклете, но их окраска не была такой ровной и сочной. И кубический по форме, не октаэдр. И грани ровные, точно приполированы...

Нет, это не алмаз... Искусственное что-то. Не кажется он земным и естественным. Но стекло режет легко... Значит, твердость его выше пяти по минералогической шкале Мооса. Что бы еще поцарапать? Надо посмотреть внизу на серванте – может быть найдется что-нибудь подходящее в моей коллекции кристаллов? Кажется, там было что-то твердое.

Выпив стаканчик домашнего вина собственного изготовления, я спустился из мезонина в комнаты и к своей великой радости (не все дочь растащила по углам!) нашел на полочке плохонький, но корунд и плашку великолепного голубого топаза. Корунд – это полуторная окись алюминия, почти то же самое, что сапфир и рубин. Это их бедный родственник, не получавший в детстве диетического питания с добавлением благородных ионов либо титана, либо хрома[2]. Но твердость по десятибалльной шкале Мооса у него такая же, как и у богачей, девятка. У топаза она равна восьми[3].

Мой розовый алмаз спокойно и без напряжения процарапал на их боках по глубокой черте.

"Значит – это все-таки алмаз... – подумал я, охваченный некоторым душевным расстройством. – И теперь ты не успокоишься, пока во всем этом до конца не разберешься..."

Мне было от чего расстраиваться. Во-первых, в обществе, в котором я имел честь существовать, розовый алмаз, да еще с включением в виде мухи, несомненно, стоил во много раз дороже моей жизни. Ну, конечно, не по моей оценке или оценке близких мне людей. Во-вторых, очень не хотелось опять закапывать грабли: в этом году я взялся, наконец, выращивать артишоки и они грозились получиться вполне удачными. Да и баклажаны-красавцы было жалко бросать – сожрут их слизни. А этот алмаз... Розовое, холодное пламя. Холодное, обжигающее, неземное. Как он завораживает своим волшебным блеском! Гипнотизирует, все внутри переворачивает. Он теперь прикует все мои мысли. Уже приковал. "Что, слабо разгадать мою тайну? – спрашивает он волшебными переливами света[4]... И эта дурацкая муха внутри уставилась прямо в глаза... Точно, думает: «Теперь ты мой, весь мой – и кровь, и плоть, и поступки – все мое. Все сделаешь, что захочу». Вот блин, неужели у меня на лбу написано, что я дурак? И ничего не стоит толкнуть меня на глупости, то есть деяния несовместимые с моральным кодексом строителя развитого капитализма?

– Да, нет, ты не дурак, – вдруг ответила муха. Не словами ответила. Просто дала знать. Вставила в затуманенный алкоголем мозг. Вставила и, сделав небольшую паузу, продолжила:

– А чтобы ты делал глупости с умом, я скажу, что с тобой произошло. Ты просто-напросто начал раздваиваться! Ты вошел в мой алмаз и скоро разделишься надвое, как луч. Разделишься на двух Черновых. Один из них станет нормальным человеком, а второй ударится во все тяжкие, ох какие тяжкие...

– Чушь какая-то! Разделюсь на двух Черновых. Что я тебе, электромагнитная волна?

– А ты не знал? Все на свете имеет волновую природу. Это научный факт. Разница между всем сущим лишь в длине волны.

– Не знаю, раздвоила ты меня или не раздвоила, но с ума свела точно. Сам с собой разговариваю... И чего, собственно, тебе от меня надо? Чего ты вообще добиваешься?

– Скоро узнаешь, – сказала муха голосом, шедшим как бы из будущего, из будущего, в котором все уже исполнилось. – Сейчас я могу лишь сказать, что тебя ждут необыкновенные, опасные приключения, и что вернешься ты на круги своя совсем другим человеком... И не придавай значения моим словам о раздвоении. Это я для...

Я не дослушал. На душе стало противно, и рука нервным движением спрятала алмаз в коробочку. Не люблю самоуверенных насекомых. Ну, ее к черту. Надо же, довела до галлюцинаций. Хорошо еще, что тещи с Ленкой нет, а то бы давно уже в психбольнице перед внимательным врачом мялся.

С минуту рассеянно поизучав узоры на ковре, я поднял голову и оглянулся. Комната, привычная мебель, прикнопленные к стенам акварели дочери... Все выглядело как-то по-другому. Подержав в руках эту стекляшку, я ощутил себя частью странного мира. Мира, в котором есть розовый алмаз. Мира, в котором есть нечто необыкновенное. И не просто есть. Оно еще и активно. Оно хочет быть, хочет оставаться необыкновенным. Странное ощущение. "Вот чертовщина! – помотал я головой, желая вытрясти из нее чудь. – Выкину. Завтра же выкину эту чертову муху".

– Правильно! Выкинь на фиг! И не завтра, а сейчас же, – зашептал мне вкрадчивый внутренний голос. – Не оберешься с ним хлопот, точно. Выкинь и предложи жене съездить в ближайшую субботу с Ленкой в зоопарк. Старшенькую Полину еще можно захватить. Вера Юрьевна, вне всякого сомнения, наверняка захочет от нее отдохнуть.

Внутренний голос прорезается у меня довольно часто, но на этот раз он был как никогда самостийным. "Не иначе действительно раздваиваюсь..." – подумал я с ухмылкой. И решил не поддаваться дешевым провокациям, потому как знал наверняка – очутись я с этим алмазом перед толпой праведников и чистоплюев, то услышал бы рев: "Выкинь его (нам)!!!"

Выпив еще стаканчик домашнего, я подошел к зеркалу, посмотрел на себя и расстроился. Нечесаный, с утра не умывался, усы не подстрижены. И просто-ой![5] Совсем опустился на обывательских хлебах. Нет, надо кончать с Ольгой и в самом деле мотать на Ягноб. Туда где провел лучшие годы своей жизни.

...Кончать с Ольгой... Черт, уже месяц стараемся, точно по часам, раз в сутки... Не курю, почти не пью (если не считать последние из ряда вон выходящие двенадцать часов), не нервничаю, музыку прекрасную слушаем, а ничего не получается. Это всегда так. Стоит себе сказать: "Все, никаких детей, никакого больше потомства", так сразу и залет. В самое неудобное время. А тут стараемся, стараемся, а все без толку. Кстати, два дня пропустили из-за моей поездки в Старый Оскол... Теперь опять целый месяц придется по графику спать... И все из-за того, что решили мальчика завести... Чтобы не разводиться. Давно уже не любим друг друга... Не любим, как прежде. Но привыкли, да и семья – есть семья. Ленка любит нас обоих. И решили еще родить. Так многие делают. Рожают детей, чтобы забыть о себе.

...А Сом, всучивший мне этот алмаз, никогда не был женат. Ему и не нужно было. Он пил.

Сом... Сашка Никитин. Знаменитость нашего факультета. Никто не говорил "красив, как Кивелиди", "терпится, как Черный", пронырлив, как Таиров", трахается, как Цветочкина", но все говорили "пьет как Сом". Даже Баламут не мог с ним соревноваться – как не старался, почти всегда оставался на ногах.

А Сом всегда напивался вдрызг. Университет-то кончил, дополз до диплома, а с работой туго было. Гнали отовсюду. В 78-ом, в Душанбе, пришел ко мне зимой в камералку[6] на Красных Партизан:

– Слышь, Черный, возьми хоть техником-геологом на сто тридцать, нигде больше не берут. Сижу, понимаешь, на маминой шее... Полы из-за меня моет в двух местах.

Жалко стало – такой потерянный, такой одинокий, никому не нужный. А глаза какие... Печальные, безнадежно-пустые... Как у рыбы на берегу. Сом – он и есть Сом.

– Ладно, возьму... – решился я. – Только завтра с утра трезвый, слышишь, намертво трезвый приходи!

– Заметано, – обрадовался Сом и ушел, осторожненько притворив за собою дверь.

Утром он пришел. Я еще план опробования пятой штольни чертил. Конечно, пьяный. Ну, не пьяный, а под изрядным хмельком. И румяный от счастья, аж рот до ушей.

– Я же говорил, чтобы трезвым приходил!!! – разозлился я, чуть карандаш под ноги ему не бросил.

– Ну, дык похмелился чуток...

– Завтра придешь, – взял я себя в руки. – Трезвым в доску. А сейчас – свободен.

Трезвым он пришел на третий день. Я отвел его к Валентину Ефименко, главному геологу партии. Он, оглядев Сома, скептически скривился, но заявление (с ехидным "Тебе с ним работать") завизировал.