Виктор Баженов - Дело «Тридевятый синдикат»

Илья, затаив дыхание, следил за мерно шевелящимися усами монстра. Кажется, засыпает. Юный воин тихонько приподнял полог палатки, где таился в засаде, и бесшумно скользнул в траву. Нет, чудовище слишком далеко. Мечом не достать. Илья покосился на лопнувшую тетиву лука, тяжело вздохнул и сурово нахмурил брови. Истинный воин одолеет ворога и голыми руками, а в его мощной длани настоящий самурайский меч. Неравный бой. Достойно ли это витязя? Колебался юный воин недолго. Откинув катану в сторону, он взмыл в воздух.

— Йа-а-а-а!!! — завопил витязь, хватая чудовище за хвост.

— Мяу!!! — завопило чудовище и бросилось наутёк.

Прыжок витязя, выползшего из-под трона, на котором восседала его мать, стал неожиданностью не только для монстра, но и для многочисленных нянек, мамок и облачённых в кольчуги ратников, отвечавших за безопасность наследника престола.

— Илья Иванович!

— Батюшка!

— Брось кису, поцарапает!

Илья Иванович, словно на санях, скользил на пузе по персидскому ковру, не выпуская из рук хвост страшного зверя по имени «кот». «Чудовище», истошно вопя, носилось по залу в поисках выхода. Проезжая в очередной раз мимо брошенного «самурайского» меча, витязь решил закончить битву одним ударом и на полном скаку подхватил своё грозное оружие. «Чудовище», дёрнув освободившимся хвостом, взметнулось по портьере вверх и застыло на карнизе, выгнув спину дугой. Шерсть на загривке стояла дыбом. Однако это не остановило витязя. Размахивая своей деревянной сабелькой, он смело ринулся на штурм, но был пойман смеющейся Василисой.

— Воин растёт. — Царица прижала к груди отбрыкивающегося сына. «Воин» надулся и удвоил усилия в попытке вырваться из материнского плена. Телячьи нежности он не любил. Силу от отца Илюшенька унаследовал богатырскую, рос как на дрожжах. И всего-то малышу год с небольшим, а вот поди ж ты… Василиса с трудом удерживала рвущегося на свободу отпрыска.

— Полно воевать, Илья Иванович, — ласково увещевала его царица. — Видишь, враг посрамлён и обращён в бегство. Все! Конец баталии. Царевич кушать хочет.

— Касу! — подтвердил царевич. — С моочком, були…

Это был его любимый завтрак — гречневая каша со сливками да с медовыми пряниками.

Няньки приняли из рук царицы навоевавшегося «витязя» и повели в трапезную. Следом двинулась, гремя бердышами, охрана — десяток отборных воинов дружины Никиты Авдеевича.

«Куда это наш царь-батюшка с утра пораньше запропастился? Все молчат. Как язык проглотили. Что-то Ванечка мой последнее время все больше уставать стал от дел… гм-м-м… государственных». Рука Василисы потянулась к колокольчику, но на полдороге остановилась. «Сама разыщу», — решила она, соскальзывая с трона. Нужды в этом, разумеется, не было, но Василисе очень хотелось ещё раз полюбоваться роскошными залами восстановленного из руин замка Кощея. По дороге, как всегда, она остановилась перед огромным, в полстены зеркалом дорогого венецианского стекла и принялась прихорашиваться, вертясь как девчонка. Материнство практически не изменило внешности юной красавицы. Тот же стройный стан, лебединая шея, маленький изящный носик с небольшой горбинкой на румяном личике, пушистые золотые волосы, перетянутые алой лентой на затылке. Нет, пожалуй, даже ещё краше стала. Некогда уверенный, властный взгляд хозяйки посада приобрёл глубину и мягкость, которых раньше за ней не замечалось. Это и понятно. С тех пор как бразды правления перешли к Ивану, ею владела одна лишь любовь. К первенцу и к своему большому, непутёвому, доброму и такому дорогому мужу.

— Свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи. Я ль на свете всех милее? Всех румяней и белее?

Зеркало хранило молчание. Василиса Прекрасная вздохнула. Она до сих пор сожалела о Кощеевом трюмо, удравшем за кордон в поисках более цивилизованных работодателей. Царица скорчила рожицу своему отражению и тут же испуганно оглянулась: не подсматривает ли кто? Тронный зал был пуст. Облегчённо вздохнув, Василиса сделала строгое лицо и величаво двинулась на поиски своего венценосного супруга, который решал в тот момент дела важные, государственные.

— Значит, говоришь, пожуёшь её и никакого запаха? — Иван недоверчиво смотрел на охапку мяты, торжественно выложенную перед ним Никитой Авдеевичем.

— Соловей клянётся — никакого.

— Спытаем.

Иван легонько стукнул по выпуклому камню в стене с нарисованным на нем красным кружочком. Стена содрогнулась. Откинулся каменный блок и застыл в горизонтальном положении, повиснув на цепях.

— Техника, — уважительно поднял брови воевода. — Молодец Яга. Полезная штука это её блюдечко.

Иван благодушно кивнул:

— Федька! Ты что, заснул там?

Высунувшаяся из отверстия лохматая голова Федьки начала оправдываться:

— Дык не успеваем мы, царь-батюшка! Уж больно вы часто на кнопочку давить изволите.

— Чего по одной-то носите? Приволокли бы штуки четыре сразу, и все дела.

— Сами ж приказали, чтоб образцы холодненькие были, запотевшие. Только-только из погреба… О! Несёт! Митька, бегом! Царя-батюшку ждать заставляешь!

Голова Федьки исчезла из проёма «автомата», вместо неё появилась чья-то рука — то ли Федьки, то ли Митьки — и шлёпнула на плиту, как на поднос, пузатую литровую бутылку с привязанным к горлышку свитком. Она была действительно запотевшая.

— Добро, — тяжело вздохнул царское величество.

Панель с визгом и скрежетом поползла вверх. Уже изрядно взмыленный Федька крутил рукоять барабана с намотанной на неё цепью. Митьки видно не было. Он, подхватив на ходу плетёную корзину, галопом нёсся в погреб выполнять царский заказ. Никита Авдеевич отцепил грамотку, сколупнул ногтем сургуч и одним ударом ладони по днищу бутылки вышиб пробку из горлышка.

— Какая марка?

— «Огненный дракон», — прочёл воевода, раскатав свиток, — тройной фиалковый. Красиво звучит. — Никита Авдеевич бережно разлил содержимое бутылки по чаркам.

— Почему опять тройной? Кто там перед Горынычем прогибается, Гена или Яга?

— Не, Горыныч тут ни при чем. Я после ромашковой специально интересовался. Они эликсир через чёртов котёл трижды пропустили, на травках каких-то настаивали. Духовитая получилась. Я этого не одобряю. Зачем, спрашиваю? Гена плечами пожимает, а Яга смеётся. Для аромата, говорит. По-моему, дурь всё это. На фига эликсир портить? С той, ромашковой-то, партией такой конфуз получился!

— Ну? — Иван подозрительно понюхал чарку.

— Захожу вчера к Вакуле в кузню за твоим заказом для Илюшеньки, а там всё вверх дном. Ищет чего-то. Что потерял, спрашиваю. Честно признается — была, родимая, едва успел до заката купить. Раньше-то никак не мог вырваться — работы невпроворот. Ну, половину, как всегда, вечерком усидел, на утро чуток на опохмел оставил. А утром хвать — нету. Все перерыл. Как сквозь землю провалилась.

— Заказ сполнил?

— Да какое там! Её, родимую, искал.

— Нашёл?

— Я нашёл, — с гордостью сообщил воевода. По запаху. У Вакулы гарью да копотью из горна весь нюх отбило, а «Ромашковый дракон» духовитый.

— И куда его Малашка запрятала? — Лицо Ивана излучало искреннее любопытство.

— Ты не поверишь, — засмеялся воевода, — на голову себе вылила.

— Зачем? — изумился гигант.

— Не знаю. Несёт от неё теперь этой ромашкой за версту. И ты знаешь, — озаботился вдруг воевода, — то ли со мной что-то после этого случилось, то ли проб мы накануне слишком много сняли с той партии… одним словом, как баба какая али девка мимо проскочит, все мне эта ромашка чудится… так в нос и шибает.

— Дуры бабы, — вынес свой вердикт Иван.

— Глупый баба, — согласился с ним катана-кладенец, — не туда дракон буль-буль нада. Давай покажу… — Прикованный к стене меч тянулся к «Тройной фиалковой», с завистью глядя на дегустаторов.

— Тебе нельзя, — строго сказал воевода, — ты у нас буйный во хмелю.

— Моя сесный смирный японса…

— А кто в прошлый раз царя-батюшку словами поносными обзывал? Если б не папа лично тебя ковал, давно б мотыгой говорящей был. — Катана-кладенец обиженно умолк.

— Однако непорядок это, — почесал затылок царь. — Ежели они у мужиков эликсир тырить будут, чтоб головы свои бесстыжие поливать, брожение начнётся. Кормильцы обидятся…

— Вот оно что!!! — дошло до воеводы. — Выходит, не только Вакула с утра похмелиться не смог. А я думал, у меня с головой что-то…

— Как работу закончим, скажешь писарю, чтоб грамотку подготовил для царских винокурен. Будем ромашковую с производства снимать. Я потом подпишу. Ну, проверим, что там у Гены с фиалковой получилось.

Однако чарки они ко рту поднести не успели. Шум за стеной и всполошённые крики охраны заставили торопливо затолкать их под стол, в специально отведённую для этих целей секцию. В кабинет влетела Малашка, распространяя вокруг себя ядрёный ромашковый аромат. Воевода поспешно зажал нос. Следом ввалилась, стукнувшись лбами у порога, охрана.