Рано утром Будкин, Шапа и Варыхан отцепили от мотоблока пушку, повернули ее к цели, уперли сошники в сырую рыхлую землю. Будкин открыл затвор, присел перед ним, раскорячась, зажмурил левый глаз и, глядя в канал ствола, начал командовать:
– Шапа, лево чутка. Теперь выше. Много, ниже давай. Стоп! Ну, попалась, родимая. Точняк под башню, мужики. Со ста шагов не промажем.
Летающая тарелка сидела посреди картофельного поля, утонув в нем посадочными опорами по самое брюхо.
…Пушку Будкин еще в том году купил у городских, сорокапятку, за самогона ведро. Без прицела, без колес, зато дали снарядов три ящика – бронебойные, осколочные, шрапнель, особо шрапнель советовали.
– На кабана, – сказали, – лучше нету. Сядешь в поле, свиньи эти как выйдут картошку жрать, а ты хрясь, и все стадо – готовые шашлыки.
Будкин к шрапнели отнесся не по-крестьянски, бесхозяйственно, заглянул в ящик, да и говорит:
– Какая-то гнилая она. Сами с ней на шашлыки ходите. Вон у вас собаки дикие на пустыре, хрясь – и того. Ящик возьму, пригодится, а колбасу эту синюю на фиг.
Пушку Будкин поставил в дровяной сарай и там всю зиму с ней при коптилке возился, ржавчину обдирал. По весне заново покрасил, колеса наладил от телеги, стала не пушка, загляденье. Маленькая, аккуратная, под колесами чуток подкопай, она на лафет садится – и не видать ее. А врезать может – клочья полетят, у Будкина прадед как раз с такой пол-войны прошел. Бывало, ночью прадеда накроет, он сядет на кровати и давай с закрытыми глазами орать на всю избу – за Родину, за Сталина, прямой наводкой по фашистской сволочи, господабогадушумать!
Будкин так и отвечал, когда соседи его подкалывали насчет орудия – это в память о дорогом прадедушке. И вообще, авось пригодится, на селе всякое бывает, сами знаете, прямой наводкой бронебойным никогда не лишнее.
Вот, пригодилось.
Тарелка сверзилась в поле вечером, прочертила небо горячей пламенной струей, и хлобысь на пузо. Как рассвело, мужики сбегали, поглядели – и к Будкину. Сказали, лежит там закопченная такая, потрескивает тихо, а чего в ней внутри – не разбери-поймешь, вроде кто-то ходит и железом гремит. Чинится небось. Вот бы ему пушку твою предъявить, чтобы разговор деловой сложился, а то он починится и улетит, а картошку-то потравил, сука, основательно.
Да не вопрос, Будкин говорит.
Тут соседи пришли, слева Леха Шаповалов, справа Стас Варыханов, смурные, трезвые и при ружьях, значит, на все готовые уже.
– А вот и расчет! – Будкин обрадовался.
Жена как слово «расчет» услышала, сразу в слезы, насилу успокоил ее. Сказал, да чего ты, ну попугаем дурака, не будет он против сорокапятки выдрючиваться, она же танк пробивает, если повезет, конечно. Жена от этого «повезет» – реветь пуще прежнего. Будкин рукой махнул только, и в сарай.
Орудие – на буксир к мотоблоку, Будкин в седло взгромоздился, Шапа с Варыханом в прицеп на ящики улеглись – и потелепали со скоростью пешехода, кутаясь в телогрейки по утреннему холодку, провожаемые суровыми улыбками мужиков, детскими радостными визгами да бабским всхлипываньем.
Через полчаса на огневую прибыли, как раз рассвело совсем.
Шапа глянул на тарелку и говорит:
– Блин, с самых петухов на ногах, а еще не похмелился.
Это он так дал понять, что неуютно ему малость.
И действительно, лежит блюдо железное с башенкой посреди картошки, а ты тут с голым жопом практически – как прадедушка супротив фашиста. Пушка, она, конечно, сила, но и блюдо уж больно железное, да и фиг знает, чего там за бластер-шмайсер в башне, и какой космический фашист за тем шмайсером притаился, сквозь прицел тебя оценивает.
– А у нас с собой было… – как бы вспомнил Варыхан, и руку за пазуху.
Но Будкин панические настроения мигом пресек.
– В бою пьяному сразу погибель. Не время сейчас, мужики, потом накатим.
И смело направил мотоблок с края поля в борозду. Подкатил к тарелке шагов на сто, заглушил мотор.
– Расчет! Слушай мою команду! Орудие к бою!
Будто всегда командовал.
А куда ему, он и в армию-то не успел, да никто из его ровесников не успел, ни Шапа, ни Варыхан, не было уже армии.
Ни фига уже не было, какая на фиг армия, когда на всей планете деньги кончились.
То есть деньги и сейчас как бы есть, но их как бы нет, захочешь денег, зайди к Будкину в сортир, где стены в три слоя бумажками по сто долларов оклеены, папаня это покойный дурака валял.
Да не в деньгах счастье и не в них дело. Наши пашут, городские паяют, чечены бензин самогонят, доктор травки целебные собирает, поп детишек крестит, вроде живы, не помрем.
Но когда такое счастье с неба валится, сразу думаешь: надо было выменять у городских пушку, чтоб она еще на танке. Правда танк, зараза, солярки немерено жрет, пахать на нем невыгодно, ну и чего он стоять будет, ржаветь.
Ладно, мы как-нибудь так с Божьей помощью.
– Разворачивай! – скомандовал Будкин.
…Точно под башню навели, не может быть промаха. Варыхан принес снаряд, длинный, хищный, похожий на громадный винтовочный патрон, и встал рядом с пушкой, смертоносную болванку на руках держит, будто младенца. Еще и мурлычет себе под нос.
– На по-о-ле танки гро-хо-та-а-ли…
– Ты это и сыну поешь? – спросил Шапа.
– А то, – сказал Варыхан, на тарелку глядя и баюкая снаряд. – Жёнка ему пела «Хочу такого, как Путин», прикинь. Ты чего, говорю, творишь, чему ребенка учишь, пидором вырастет…
– А так, думаешь, танкистом, хе-хе…
– Механиком вырастет. В город его отдам в учение, вернется, будет у нас молодой механик, чем плохо…
– Кончай базар, мужики, – сказал Будкин строго. – Мы тут вроде по делу. Пора вступать в переговоры.
– И как? – спросил Шапа простодушно.
– А как городские с чеченами, когда бензин подорожал.
– А-а…
Городские тогда с чеченами в момент договорились. Правда, самих чеченов с тех пор никто не видел, бензин у них азеры перекупают и в город возят. Но, главное, по старой цене.
– Варыхан, дай сюда эту… Вещь.
Варыхан нехотя отдал снаряд, видать, понравился ему.
– Точно бронебойный? – спросил Будкин, придирчиво оглядывая красивую остроносую штуковину. – Вроде да. Ну, с Богом!
Звонко клацнул затвор.
– Ну… – начал было Будкин.
Летающая тарелка отчетливо чавкнула.
Расчет дружно упал на колени и спрятался за щитком орудия.
Тарелка чавкнула снова, потом тихо зашипела. Будкин осторожно выглянул в смотровую щель.
– О-па… – сказал он. – Кажись сработало.
В боковине тарелки открылся люк, и оттуда торчала какая-то синяя морда.
– Делать вам нечего?! – крикнула морда на незнакомом языке. – Взяли бы да помогли тогда!.. Эй! Гуманоиды! Чего молчим?! Сюда идите, разговор есть!
– Ты его понял? – спросил Шапа громким шепотом. – Он же вроде не по-нашему…
– Он прямо сюда говорит, – Варыхан постукал себя пальцем по лбу. – Ловко придумано, скачи по планетам да базлай со всеми… Мужики, давай его поймаем – и на базар! Чтоб перевел, о чем там хачи бур-бур-бур. Цены собьем!
Будкин встал из-за щитка во весь рост и гордо расправил плечи.
– Сам сюда иди! Ты нам картошку попортил! Все поле расхерачил, а жрать мы чего будем теперь?!
– Несчастный! – рявкнула синяя морда. – Какая картошка, какое поле?! Если я через час не стартую, за мной такие прилетят, деревню сожгут!
– Торгуется, – сказал Варыхан уверенно.
Но Будкин уже шел по полю к тарелке.
Вблизи тарелка оказалась не страшная, просто обгорелая железяка, под слоем копоти серая в синеву, и как бы теплая привычным уютным теплом нагретого механизма, вроде тракторного дизеля. Будкин и сам теперь не понимал, чего так опасался тарелки со ста шагов. Ну, летательный аппарат. У нас тоже были летательные аппараты. Некоторые и сейчас бы полетели, да не умеет уже никто на них.
Синяя морда спряталась в люке, потом высунулась снова, а за ней и весь пилот вылез, кутаясь в бурую драную попону. Росточком он оказался Будкину едва по плечо, зато башка тыквой, и пальцев немеряно на каждой руке, штук по восемь. А физиономия почти человеческая, ну вот как у Шапы наутро после литра самогонки, если не опохмелить. Жаба с пережору, она и есть жаба.
– Хрю, – буркнул синий.
– Хрю, – кивнул Будкин.
– Ты не понял, это имя. Оно не такое, конечно. Но если подогнать под твой язык, будет Хрю.
– А-а… Вася Будкин. Можно просто Будкин, я привык.
– Здравствуй, Будкин. Мне очень неприятно и очень стыдно, но я не нарочно тут упал. За мной гонятся. Меня подбили. Сейчас они меня потеряли временно, но скоро опять найдут. И в твоих интересах, чтобы я улетел как можно скорее. Потому что мои враги это такие негодяи, каких ты и не видел.
– Ну, знаешь… – начал Будкин.
– Да, знаю, – перебил Хрю. – Считается, что главные негодяи здесь вы, твой народ. Но я заявляю ответственно: эти – еще страшнее. Гораздо страшнее, клянусь. Помоги, чтобы я улетел быстро, и они вас не тронут.
