Андрей Белянин
Тайный сыск царя Гороха
– Встать, суд идет!
В душном помещении находится всего несколько человек: подсудимый с конвоирами, двое свидетелей, молодой участковый, адвокат, прокурор плюс два практиканта из Саратовского юридического университета. Дело будничное и скучное.
«Гражданин Д., находясь в нетрезвом состоянии, влез по пожарной лестнице в окно квартиры гражданки М., каковая в это время ушла в магазин за хлебом. Д. взял из квартиры деньги в размере 48 рублей и ценные вещи, как то: магнитофон „Маяк“ 1967 г. выпуска, телефонный аппарат, четыре фужера хрустальных, вазу для цветов деревянную, с росписью под Хохлому, завязал все это в скатерть и пытался совершить кражу. Но, сбегая по лестнице, поскользнулся, упал и сломал ногу. Вышедшие на шум соседи вызвали наряд милиции, которая и доставила похитителя в отделение, где ему была оказана необходимая медицинская помощь. От признания себя виновным гражданин Д. отказывается, ссылаясь на то, что был пьян.
Материалы по делу предоставлены участковым Серпуховского отделения милиции г. Москва.
Доклад составлен младшим лейтенантом Ивашовым Н.И.».
Суд выносит приговор, осуждая виновного по статье № 158 «Кража со взломом» к лишению свободы сроком на четыре года с отбыванием наказания в колонии обычного режима. Подсудимый вскакивает с места и кричит: – Не виноватый я! Бес попутал…
– Ку-ка-ре-ку!
Опять тот же сон… Что за напасть? Третий раз за последнюю неделю. Никак не могу толком выспаться… Это было мое первое дело. Особо я себя ничем тогда не проявил, запомнилось лишь потому, что первое и… последнее – в том мире. А солнце уже пробилось сквозь ставни терема и теплым лучом щекотало ресницы. Не хочу вставать…
– Ку-ка-ре-ку!
Уф… убью я этого петуха. Сегодня же скажу Яге, чтобы она из него суп сварила. Никакого сострадания к работникам милиции – будит, зараза, в пять утра!
– Никитушка-а…
Ну вот, легка на помине!… Сейчас скажет, чтоб я, касатик, вставал, что завтрак на столе, что бумаги царевы еще с вечера не разобраны, и пошло-поехало… В гроб она меня вгонит своей заботой.
– Никитушка… Вставай, касатик, завтрак уже на столе. Самовар кипит, блинки горячие, а я сметанку из погреба достала. А то ведь сам знаешь, бумаги-то царевы со вчерашнего не разобраны лежат. Нехорошо… А то ить как осерчает царь батюшка, он у нас на расправу крут, ведь не сносить тебе головы, сокол ты наш ясный.
– Ох, бабуля… – Я сладко потянулся под пестрым лоскутным одеялом. – Что ж ты меня с утра пораньше, да все запугиваешь? У нашего Гороха на все царство-государство только один младший лейтенант милиции. Не будет меня, кто здесь еще работать станет?
– И не говори, голубчик, окромя тебя-то уж точно некому, – любезно поддержала меня Баба Яга, но линию свою гнула твердо: – А ты все равно вставай. Чай, не забыл, что Гришка с Никишкой с вечера в порубе сидят, твоего разбирательства дожидаются.
Вот так… Не мытьем, так катаньем, но бабка своего добьется. Да я и спорю-то больше для проформы. Ясное дело, что поспать больше все равно не удастся. Ладно, пойду съем чего там наготовили и – за дела. Никишка с Гришкой – это два лопуха из соседней Подберезовки. Вчера упились медом ярыжки – и давай прохожих задирать. Народец здесь не трусливый, повязали охламонов да к нам в холодную. Ну, ночку они в порубе провели, протрезвели, образумились. Выпускать их надо к лешему, Митяй обоим по затылку даст и на свободу с чистой совестью. Я встал, распахнул окно, сделал несколько коротких гимнастических упражнений. Хорошо!… Умылся в лохани, снял с гвоздя чистое полотенце, вышитое крестиком, вытерся, натянул форму и спустился вниз. Моя домохозяйка хлопотала у широкого стола. На белой скатерти был приготовлен настоящий пир – здоровенная гора блинов, две миски – с медом и сметаной, клюква моченая в туеске, парное молоко в крынке и непременный самовар.
– Ну, бабуся, ты у меня просто прелесть! – Я чмокнул старушку в щеку и бухнулся на скамью. – Сейчас поем, а потом быстро за дела. Митяй еще не подошел?
– Как не подошел, касатик? Он еще до петухов на завалинке сидел, все тебя дожидался.
– Буду… скоро буду… – прочавкал я.
Яга присела на табуреточку у печки, не сводя с меня умиленного взгляда. Должен признать, что царь проявил редкую проницательность, поселив меня на квартиру именно к Бабе Яге. Старуха давно скучала одна, замужем не была сроду, ни детей, ни плетей – вот и изливала на мою скромную особу весь запас нерастраченной материнской нежности. К тому же в деле сыска была просто бесценным информатором. Откуда что знала – ума не приложу…
– Никитушка… Я вот все спросить хочу, а почему ты кажное утро к столу при всем параде выходишь, а?
– Не при всем… китель и фуражка остались в сенях. А форма нужна для солидности. Ты ж знаешь царских гонцов – ни свет ни заря все ломятся со своими депешами. Не могу же я их в рубахе да подштанниках встречать? Уважать перестанут.
Я врал. Просто милицейская форма – это то немногое, что еще связывало меня с моим миром. Уже почти два месяца, как я заброшен в сказочную страну, неизвестно какое царство-государство, и несу привычную службу по охране закона и порядка. Живу в столице, большом по здешним меркам городе, под названием Лукошкино. Правит им царь Горох. Крепкий неглупый мужик с густой бородой и прогрессивным взглядом на жизнь. Когда он узнал, кто я и чем занимаюсь, то сразу же предложил создать столичное управление милиции, а меня назначил туда воеводой. Правда, воеводствовать мне особенно не над кем. Вон разве что Митяй… Этого парня мне дали в нагрузку, попросили пристроить к делу. Сам он из деревенских, двадцати трех лет от роду, росту в два метра да в плечах полтора, силища немереная, храбрости хоть отбавляй, единственное, чего нет – так это ума. Во всем прочем – отличный исполнитель и слушается меня, как родную маму.
– Никитушка, – прервала мои воспоминания бабка, быстрым шагом семеня к окну, – а ты ить прав был, вон они, настырники, едут! Видать, у царя опять случилось чего. Ох-ох-ох, дела наши грешные… И поесть-то спокойно не дадут.
– Ладно… – Я отодвинул миску с медом. – Бабуль, сделай мне по-быстрому стаканчик чаю, а там уж так и быть, пусть войдут.
Из-за окна раздался нестройный шум голосов:
– А ну пропусти, сиволапый! У нас царево дело.
– Обождет, – невозмутимо отвечал бас верного Митяя, – батюшка воевода милиции еще завтракать изволют.
– Так ты, деревенщина, нам еще указывать будешь? Батогов захотел?!
Разговор оборвался после двух глухих ударов. Я привстал на скамье – обычно с таким звуком падает тело.
– Спаси и сохрани… – засуетилась Яга, вновь подбегая к окошку, – уж не убил ли он их, горемычных? Нет… Вон к колодцу тащит, у сруба положил, щас водой обольет. Глянь-кось, Никитушка, зашевелились!
– Пойду я. Спасибо за хлеб-соль, хозяюшка. Как ни верти, а придется за дело браться. Да, а что у нас на обед?
– Пироги с визигой.
– М-м… замечательно! Прибереги, если буду задерживаться. Мне сегодня жалованье получать.
– Ты уж деньги-то, милок, суй за пазуху подальше, украдут, не ровен час…
– У лейтенанта милиции? Не смеши, старушка! – Быстро захватив в сенях китель и фуражку, я вышел на крыльцо.
– Здравствуйте, батюшка.
– Здорово, Митяй. Кого это ты там поливаешь?
– Да вон холопы царские. Твою милость видеть хотели. Уж я уговаривал, объяснял, мол, воевода кушать изволит, а они, неслухи, ни в какую! Вынь да положь, а не то, говорят, терем разнесем! Ну, уж я так и эдак, и по-хорошему, и с поклонами…
– Брехло ты, Митька, – удовлетворенно крякнул я. – Ладно, поплескай еще, пусть скажут, зачем пожаловали.
Мой напарник от щедрой души вылил по полному ведру воды на каждого. Нарядные гонцы походили теперь на свиней, блаженствующих в луже.
– А… ап… смилуйся, батюшка! Отзови ты, Христа ради, своего ирода. Мы ж по делу…
– Вежливость – превыше всего! – наставительно отметил я. – Вон на воротах расписание висит: прием граждан с 9.00. А сейчас не более половины седьмого. Чего ради волну гнать?
– Так ведь спешное дело, государево, – приподнялся один, а другой так и сидел, раскрыв рот и проверяя пальцем сохранность каждого зуба. – Царь наш просит тебя немедля во дворец идти, у них в казне большая покража обнаружилась. Мало три сотни золотых червонцев как корова языком слизнула!
– Ну, уж корова-то здесь точно ни при чем, – буркнул я.
Третья кража за две недели. Предыдущие были не так заметны, и царь не давал им огласки, думая, что сам засунул куда-нибудь свои ключи и перстень с хризопразом. Значит, допекло-таки его величество…
– Эй, Митяй! Запрягай кобылу, опергруппа, на выезд!
Царский терем был огромен – четыре этажа! В городе, где основная масса изб вообще едва видна от земли, это впечатляло. Дождя, слава богу, давно не было, дорога сухая, и мы добрались сравнительно быстро. Можно было бы и еще быстрее, если верхами, но в здешних краях престиж превыше всего. Как человека, облеченного властью, по вызову батюшки-царя меня всегда доставляли на телеге со специальным подобием кресла. Это мы с Митяем к табуретке спинку приколотили, укутали соломой, прикрыли ковром – получилось не хуже трона. Крестьяне и ремесленники при виде меня, гордо восседавшего на телеге с таким диковинным сиденьем, снимали шапки, кланялись и крестились. У ворот, путаясь под ногами у невозмутимой стражи, суетился думный дьяк Филимон. Обычно он и отсчитывал мне десять червонцев в месяц, по три раза проверяя и норовя подсунуть старые, затертые. Дьяк был худ, высок, имел бегающие глазки, козлиную бородку и сварливый нрав.
