— Опять подстава! — печально сказал Кадм и кинул во врагов не сработавший в первый раз камень. Очевидно, степень надежности греческих камней в ту пору была примерно пятьдесят на пятьдесят, поскольку на этот раз бросок оказался успешным. Воины принялись выяснять, кто это тут бросается булыжниками, разборка переросла в драку с применением холодного оружия, очень скоро дошедшую до смертоубийства. Лишь когда на поле осталось всего пять человек, Афина остановила побоище, приказав выжившим верой и правдой служить Кадму.
«А пораньше нельзя было это сделать? Когда хотя бы десяток человек оставался?» — подумал Кадм, но вслух ничего не сказал. Тем не менее, и при помощи уцелевшей великолепной пятерки он сумел справиться с непростой миссией основания города, получившего название Фивы.
Склочный Арес подал на Кадма в суд за убийство змея, инкриминируя ему умышленную порчу чужого имущества. Суд велел ответчику выплатить истцу стоимость шипящего гада и возместить моральный ущерб. В какую именно сумму оценил свой урон бог войны, не упоминается, но, вероятно, немалую, поскольку на возмещение ее у Кадма ушло целых восемь лет.
В награду за труд боги дали ему в жены Гармонию, дочь Ареса и Афродиты, явившись, как уже было сказано выше, на пир всей компанией. Афродита подарила Гармонии выкованное Гефестом и получившее позже печальную славу ожерелье.
Изначально эту побрякушку Зевс вручил Европе, и эта зависть Фаберже делала надевавшую ее даму столь прекрасной, что никто не мог устоять на ногах, а немедленно хотел прилечь. Впоследствии половина Греции участвовала в драке за это ожерелье, но счастья оно так никому и не принесло.
Афина притащила в подарок какие-то модные тряпки, Гермес — лиру, которую, скорее всего, подрезал где-то по дороге на праздник.
В общем, свадьба удалась, и семейная жизнь Кадма с молодой женой протекала вполне гармонично. По крайней мере, за годы совместного проживания они произвели на свет многоодаренного сына Полидора и четырех дочерей, но судьба у них всех была, мягко говоря, нелегкой, как и окончание жизни Кадма с Гармонией.
Кадм уже пребывал на склоне лет, когда сбылось пророчество злобного Ареса и бедный, никому не мешавший старичок превратился в змея. Его жена, хотя и подозревала всю жизнь, что ее супруг что-то от нее скрывает, не перенесла, тем не менее, такой метаморфозы. И попросила богов сделать змеей и ее тоже, что и было исполнено. Чем олимпийских богов прикалывали подобные сюжеты, совершенно непонятно, если, конечно, они смотрели это кино необкуренными.
Зато тем яснее становятся сомнения Геракла, имеющего перед глазами яркий пример, к чему привел брак, заключенный не так уж и давно в том же фивском ЗАГСе. который собирался посетить он сам. И каково приглашать на свадьбу всевышнее семейство. Но поскольку его особо никто и не спрашивал, то боги не преминули явиться, веселились от души, не обделив новобрачного подарками.
Гефест принес герою золотой панцирь, Аполлон лук и стрелы с перьями из хвоста Зевсова орла, Афина — как обычно, хитон с модным лейблом, Гермес — меч, доставшийся ему, как обычно, по случаю. Особо отличился Зевс, вручивший щит из золота и слоновой кости. Фишка заключалась в том, что вокруг центра щита располагались двенадцать бронзовых змеиных голов, которые ритмично щелкали челюстями, когда герой шел в атаку. На противников они производили неизгладимое впечатление. В мирное время щит использовался в качестве метронома в фиванской музыкальной школе.
Большинство подарков при жизни Геракла так и пропылилось в чулане, переместившись после смерти героя в музей его боевой славы. Геракл предпочитал пользоваться собственноручно выломанной дубиной, изредка прибегая к луку, и то лишь в тех случаях, когда нельзя было прищучить противника голыми руками. Несколько лет после женитьбы герой относительно мирно прожил в Фивах, успев за это время произвести на свет двух сыновей. Но в число подвигов ему это, понятно, никто не занес, поскольку и в те времена, и в последующие многие выдерживали в браке и куда большие сроки. К действительно героическим деяниям, совершенным Гераклом в этот период, можно отнести разве что укрощение сопредельного царька Пирехма.
Этот самонадеянный джентльмен посчитал не совсем правильным, что после падения Орхомена никто не взимает дань с Фив. И попытался взять эту, как он выразился, «тучную корову» под свой неусыпный контроль. Это нам сегодня ясно, что лучше бы он поехал в Италию и попытался контролировать извержение Везувия, чем экономику города, находившегося под протекторатом Геракла. А тогда внезапное свержение Фивами орхоменского ига казалось непонятной случайностью. Геракл не был общеизвестен и не считался пока еще непобедимым. Жертвой подобных пагубных заблуждений и пал Пирехм.
В ходе стрелки, забитой на берегу реки Гераклеи, недальновидный царь эвбеев так и не понял, с кем его столкнула жизнь. А потому повел себя очень неразумно.
— Брата-ан! — говорил он с классической растяжкой на втором слоге. — Ты реально думаешь, ты здесь всех круче? Так я тебе скажу, брата-ан: ни болта ты не самый крутой! Будешь теперь подо мной ходить. Понятно базарю?
Наезд кончился очень неудачно. Пирехма привязали за ноги к двум жеребцам, строго ориентированным на разные части света. Причем точность, с которой они были сориентированы, впоследствии всегда приводила исследователей в изумление.
Геракл со словами: «Жестокие нравы в нашем городе, сударь!» — хлестнул лошадок, и с тех пор до самой Геракловой смерти никто больше не пытался обложить Фивы каким-либо налогом. Даже НДС в городе был введен лишь через много лет после ухода героя из подлунного мира.
Геракл отказывался считать героическим и другой подвиг, совершенный им неподалеку от Фив, где он расправился с разбойником Термером. Этот нехороший человек подкарауливал на дороге путников и не давал пройти до тех пор, пока несчастные пешеходы не сразятся с ним в «бое на головах». Говоря проще, тупоголовый Термер предлагал бедолагам померяться, у кого крепче черепная коробка. Победив очередную жертву, Термер сбрасывал бездыханное тело с обрыва в море и кричал вслед, стуча ладонью себе по лбу:
— Дура! Чего ж ты хотела?! Это же кость!!
Очевидно, к моменту встречи с Гераклом парню окончательно отстучали всю голову и он был уже абсолютно безбашенным, раз осмелился сразиться с настоящим героем. О прошедшем бое Геракл рассказывал в манере футболиста, забившего гол после углового:
— Да я ничего и не делал. Я просто голову подставил, оно само все и случилось.
Но, вероятно, это происшествие не прошло для героя бесследно, поскольку вскоре стряслось событие, ставшее поворотным в судьбе Геракла. Принято считать, что безумие, овладевшее героем, наслала на беднягу Гера, раздраженная все возрастающей славой сына Зевса. Поступок в характере олимпийской небожительницы, но не исключено, что временные помутнения рассудка — и приключившееся в Фивах, и происходившие позднее — были как-то связаны с ударом Термера. Все же у того в голове действительно была одна кость.
Никто не смог установить точный диагноз болезни Геракла, высказывались самые разные предположения от белой горячки до мании преследования. Так или нет, но однажды вечером во внезапном приступе безумия Геракл убил обоих своих сыновей, покидав их ела в огонь. Некоторые говорили, что одновременно с детьми он убил и жену Мегару. «Иначе где же логика?» — спрашивали в фивских пивных. Но на самом деле Мегара спаслась. Уже совершив двенадцать великих подвигов и вернувшись в Фивы, герой расстался с ней, не прибегая к кровопролитию.
Придя в себя после припадка безумия, Геракл на несколько дней заперся в темной комнате, и беспокоить его расспросами желающих не находилось. Через некоторое время он вышел из дому и, взяв с собой только свои личные вещи, уехал к успешно ставшему дедом Феспию. В хрониках сказано, что Феспий расплатился за былую услугу, проведя над Гераклом обряд очищения. Как это происходило и чем занимались мужчины на протяжении двух недель, мы можем только предполагать. По всей видимости, они упорно искали ответы на вечные вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?» — и самостоятельно найти их не сумели. Во всяком случае, через две недели беспробудных поисков Геракл выехал в Дельфы к уже упоминавшемуся нами знаменитому оракулу — спросить, какой боги предполагают дальнейшую судьбу героя. В конце концов, даром, что ли, они ели-пили-веселились на его свадьбе.
Вне всякого сомнения, в те времена в Греции не было занятия мажорней, чем труд прорицателя. В проекции на наше время древнегреческого оракула можно сравнить разве что с неким гибридом милиционера и побирушки, обитающих в переходе между станциями метро «Пушкинская» и «Тверская». Деньги оракул получал столь же обильно и так же ничего не делая, как попрошайка, а уважение и даже откровенный страх простые греки испытывали перед ним, как нарушающие паспортно-визовый режим гости столицы перед метрополитеновским ментом. Потому количество оракулов в Древней Греции в несколько раз превосходило количество нерезаных собак. И эта цифра не кажется завышенной, даже учитывая, что Греция не Корея и резаных собак там почти не было.
