Ринсвинд, не обращая внимания на доносящиеся из коробки яростные вопли, с топотом промчался по переулку и перемахнул через высокий забор. Драный балахон взметнулся вокруг него подобно перьям взъерошенной галки. Приземлился Ринсвинд во дворе лавки ковровщика, расшвыряв в стороны товар и клиентов, после чего, рассыпая по пути извинения, шмыгнул в заднюю дверь, пронесся по другому переулку и вовремя затормозил, угрожающе нависнув над мутными водами Анка, куда чуть не ввалился с разбегу.
Говорят, существуют мистические реки, капля воды из которых способна лишить человека жизни. Протекающий сквозь двуединый город Анк очень напоминал одну из таких рек.
Раздававшиеся вдали разъяренные вопли заглушил крик отчаянного ужаса. Ринсвинд огляделся по сторонам, отыскивая лодку. Хотя бы какой-нибудь выступ на отвесных стенах, которые возвышались по обе стороны от него…
Он очутился в ловушке.
В его мозгу нежданно-негаданно начало подниматься Заклинание. Сказать, что Ринсвинд его выучил, было бы неправильно; скорее, оно выучило его. Именно этот эпизод привёл к тому, что волшебника с позором выставили из Незримого Университета: воспользовавшись тем, что университетский библиотекарь отвлёкся, Ринсвинд на спор осмелился заглянуть в последний сохранившийся экземпляр Октаво, магического трактата, гримуара, принадлежавшего самому Создателю. Заклинание соскочило со страницы и немедленно зарылось глубоко в мозг Ринсвинда, откуда его не смогли выманить даже объединённые усилия светил факультета волшебной медицины. Какое именно это было заклинание, они тоже не смогли уточнить, объявив во всеуслышание только то, что оно входило в состав восьми основных заклинаний, которые вплетены в саму ткань пространства и времени.
С тех пор Заклинание выказывало дурную наклонность ловить момент, когда Ринсвинд чувствовал себя подавленным или загнанным в угол, и пытаться произнестись.
Он крепко сжал зубы, но первый слог всё же протиснулся в уголок его рта. Левая рука волшебника непроизвольно взлетела вверх и, повинуясь вихрю магической силы, начала испускать октариновые искры…
Сундук стремительно вылетел из-за угла, несколько сот его коленок работали как поршни.
У Ринсвинда отпала челюсть. Заклинание скончалось непроизнесённым.
Сундуку, казалось, ничуть не мешали ни узорчатый ковер, залихватски перекинутый через крышку, ни вор, чья рука застряла внутри. Мертвый груз в самом прямом смысле этого слова. Также из-под крышки торчали огрызки двух пальцев, отхваченных у неведомого грабителя.
Сундук затормозил в нескольких футах от волшебника. Замерев на миг, ходячий ящик поджал ноги и опустился на землю. Ринсвинд не заметил у Сундука глаз, но тем не менее пребывал в полной уверенности, что эта штуковина на него смотрит. Выжидающе.
— Кыш, — слабо сказал волшебник.
Сам Сундук не шелохнулся, однако крышка его со скрипом откинулась, высвобождая мертвого вора.
Ринсвинд вспомнил про золото. Видимо, Сундук должен иметь хозяина. Может, за отсутствием Двацветка он выбрал его, Ринсвинда?
Начинался отлив, и в желтом послеполуденном свете в сторону шлюза, расположенного в каких-то ста ярдах ниже по течению Анка, плыл разнообразный мусор. Присоединить к нему бездыханное тело вора — секундное дело. Даже если труп потом найдут, вряд ли это вызовет пересуды. Да и акулы, обитающие в устье Анка, привыкли к регулярным, плотным обедам.
Ринсвинд смотрел, как вор медленно уплывает прочь, и обдумывал свой следующий шаг. Сундук, наверное, сможет держаться на воде. Всё, что нужно сделать, — это подождать до темноты, а потом вместе с отливом отправиться вниз по реке. В нижнем течении Анка есть множество необжитых мест, где можно выйти на берег, и… Что ж, если патриций действительно сообщил о Ринсвинде всем остальным правителям, то смена одежды и бритва разрешат эту проблему. Во всяком случае, есть и другие страны, а способностями к языкам Ринсвинд не обделён. Дайте ему только добраться до Химеры, Гонима или Теавыбена — и полдюжины армий не смогут привести его обратно. А потом — богатство, безопасность, комфорт…
Но вот как быть с Двацветком? Ринсвинд позволил себе на минутку взгрустнуть.
— Ну, могло быть и хуже, — сказал он, как бы прощаясь. — На его месте мог оказаться я.
Он уже собрался было тронуться в путь, но тут обнаружил, что его балахон за что-то зацепился.
Вывернув шею назад, он установил, что край его одеяния зажат крышкой Сундука.
* * *
— А, Горфаль, — любезно кивнул патриций. — Заходи. Садись. Не желаешь ли отведать засахаренной морской звезды?
— Я полностью в вашем распоряжении, повелитель, — спокойно отозвался старик. — За исключением, пожалуй, тех случаев, когда речь заходит о вяленых иглокожих.
Патриций пожал плечами и ткнул пальцем в лежащий на столе свиток.
— Прочти, — распорядился он.
Горфаль взял пергамент в руки и, увидев знакомые идеограммы Золотой империи, слегка приподнял одну бровь. С минуту он молча читал, после чего перевернул свиток, чтобы детально исследовать печать на обороте.
— Ты слывешь человеком, который разбирается в делах империи, — сказал патриций. — Можешь ли ты объяснить вот это?
— Познание империи заключается не столько в том, чтобы отмечать отдельные события, сколько в том, чтобы изучать определенный склад ума, — ответил старый дипломат. — Это послание любопытно, да, но ничего удивительного в нём нет.
— Сегодня утром император предписал, — патриций позволил себе роскошь нахмуриться, — предписал мне охранять этого Двацветка. Теперь, похоже, я должен приказать, чтобы его убили. Тебе не кажется это удивительным?
— Нет. Император — всего лишь ребёнок. Он… идеалист. Энтузиаст. Народ его обожествляет. В то время как второе письмо исходит, если я не ошибаюсь, от Девяти Вращающихся Зеркал, то есть от великого визиря. Он уже стар и за свою жизнь успел послужить нескольким императорам. Для него они — необходимая, но подчас утомительная составляющая успешного управления империей. Он терпеть не может, когда что-то или кто-то выходит из-под его контроля. Империя была построена именно для того, чтобы каждый знал своё место. Такова его точка зрения.
— Я, кажется, начинаю понимать… — протянул патриций.
— Вот именно. — Горфаль улыбнулся себе в бороду. — Этот турист забыл своё место. Я абсолютно уверен, что, выразив согласие с пожеланиями своего господина, Девять Вращающихся Зеркал тут же предпримет меры, имеющие целью не допустить, чтобы этот вот путешественник вернулся домой, привезя с собой заразу недовольства. Империя предпочитает, чтобы люди оставались там, куда она их определила. Так что лучше будет, если этот Двацветок навеки исчезнет в варварских землях. То есть здесь, ваша милость.
— И что ты посоветуешь? — спросил патриций.
Горфаль пожал плечами.
— Ничего не предпринимать. Наверняка всё уладится само собой. Тем не менее, — он задумчиво почесал ухо, — может, Гильдия Убийц?…
— Ах да, — вспомнил патриций. — Гильдия Убийц. Кто там у них сейчас президент?
— Злорф Мягкоступ, о повелитель.
— Поговори с ним, хорошо?
— Слушаюсь, ваша милость.
Патриций кивнул. Так будет значительно легче. Он разделял мнение Девяти Вращающихся Зеркал: жизнь и так достаточно сложна. Людям следует оставаться там, куда их определили.
* * *
Сияющие созвездия проливали свет на Плоский мир. Один за другим торговцы закрывали ставнями окна своих лавок. Один за другим карманники, воры, джентльмены удачи, потаскушки, фокусники, рецидивисты и домушники просыпались и садились завтракать. Волшебники отправлялись по своим многомерным делам. Этой ночью должно было случиться слияние двух могущественных планет, и воздух над Кварталом Волшебников уже дрожал от заранее подготовленных заклинаний.
— Послушай, — сказал Ринсвинд. — Так у нас ничего не выйдет.
Он медленно двинулся в сторону. Сундук, как верный пес, последовал за ним, угрожающе приоткрыв крышку. Ринсвинд поразмыслил над возможностью перепрыгнуть через Сундук и попытаться сделать ноги. Крышка предвкушающе причмокнула.
В любом случае, сказал себе Ринсвинд, ощущая, как сердце проваливается в пятки, проклятая штуковина сразу бросится в погоню. Упрямство из неё так и прёт. У волшебника появилось нехорошее предчувствие, что, даже если ему удастся спереть какую-нибудь лошадь, Сундук всё равно будет преследовать его. Бесконечно. Неторопливо. Переплывая реки и океаны. Понемногу нагоняя его — ведь Ринсвинду придется когда-то спать. А потом, в один прекрасный день, в каком-нибудь экзотическом городе и много лет спустя, он услышит за своей спиной топоток сотен маленьких ножек. Всё ближе, ближе…
— Ну что ты ко мне прицепился? — простонал он. — Я-то тут при чем? Я ж его не похищал!
