— Понятно, — хмуро произнесла я. — А ты у нас, выходит, самая храбрая?
— Не-э! — возразила справедливая Кшися. — Просто младше меня на кухне одни поварята.
И то верно. Их жалко. Им еще жить да жить.
Вопрос в другом: откуда народ разнюхал, что я магичка? Я не колдовала, книг не показывала, Эгмонт с Сигурдом тоже, думаю, проболтаться не могли…
— А вы и вправду волшебница? — Кшися, похоже, решила, что терять ей уже нечего, и пошла напролом.
— А тебе для чего?
Девушка смутилась и начала теребить косу.
— Ну… а вот говорят, мол, можно зелье сварить… такое, что любой тебя полюбит…
— Можно, — весомо сказала я. Перед глазами встала методичка для пятого курса алхимического факультета, за которую Полин заплатила тройную цену. — Но дорого выйдет.
«Причем для всех», — хотела добавить я, но промолчала.
Кшися печально похлопала ресницами и надолго умолкла. А я шла и думала, что ясновельможная панна должна быть щедрой. Еще ей полагается заботиться о своих подданных. А такая храбрость — пойти будить сонную магичку! — бесспорно, достойна вознаграждения.
— Я тебе лучше другое зелье сварю, — решилась я. — Будешь такая красивая, что словами не высказать. Хочешь?
— Как не хотеть — хочу! — выпалила Кшися, не задумываясь. — А… а… что сделать мне за это надо будет? Я много чего умею, вы не подумайте! Мне не надо для всех, мне надо… чтобы для одного!
— Будет тебе для одного, — твердо сказала я. — А что делать — там поглядим.
Кшися вздохнула не то радостно, не то обреченно. Но разбираться было некогда — я уже стояла на пороге обеденной залы, откуда на меня добрыми голодными глазами смотрели мои друзья и родственники.
— Всем приятного аппетита! — великосветски пожелала я, изящно присев на отведенное мне место.
— И тебе того же, дорогая сестра, — чуть слышно скрипнув зубами, произнес сидевший как раз напротив Михал.
Завтрак прошел в теплой семейной атмосфере — можно сказать, я купалась в лучах братской любви. Как назло, Михал сидел напротив и смотрел так, что я всерьез опасалась какой-нибудь неприятности. Ну там вилка у меня расплавится, вино в бокале закипит или жареная перепелка, хлопая крыльями, улетит куда подальше.
Однако вскоре мне надоело дергаться по пустякам. Нравится это Михалу или нет, но я его старшая сестра. Меня, между прочим, тоже никто не спросил, желаю ли я обрести разом отца и двух братьев. Меня вообще ни о чем не спрашивали — и ничего, сижу себе в платье с кружавчиками, орудую вилкой и ножиком и не сверкаю глазами, будто трагический актер в пятом акте эльфийской пьесы. Михалу, по крайней мере, хотя бы кружавчики не грозят.
С Ежи все было проще. То ли он оказался более послушным сыном, то ли просто не понимал по малолетству, что сестра ему досталась какая-то… неправильная, с изъянцем, как выражаются гномы. Младший сын князя-воеводы смотрел на меня вполне дружелюбно, пытался поддерживать светский разговор на безопасные темы, болтал ногами и все норовил дотянуться до перечницы. Но Михал был настороже.
За столом нас было семеро: кроме увеличившегося семейства присутствовали Сигурд с Эгмонтом и неизвестный мне шляхтич, обладатель длиннющих усов и весьма примечательного носа. Разговор шел размеренный, степенный; Эгмонта расспрашивали о знаменитых винных погребах барона Хенгерна, Сигурд многозначительно молчал, а мне полагалось хотя бы изредка вставлять свои пять монеток. Но на меня, хвала богам, обращали не больше внимания, чем полагалось. Усато-носатый шляхтич был несказанно рад свести знакомство с «паном графом»: оказывается, несколько лет назад ему довелось пивать хенгернское вино, и он явно был не прочь повторить сей приятный опыт.
Разговор принимал все более увлекательный оборот. Эгмонт уже закончил рассказывать об особенностях вина прошлого урожая и намекнул, что звезды обещают удачный год, когда его прервал негромкий почтительный стук. Практически одновременно дверь распахнулась, и в обеденную залу бодрым шагом вошел пан Богуслав Раднеевский. Михал замер с недонесенной до рта вилкой, усатый шляхтич тоже смотрел ошарашенно. А вот князь был совершенно спокоен.
Почуяв неладное, я быстро глянула на Эгмонта. Маг выглядел чуть настороженным — значит, на самом деле приготовился к худшему.
Пан Богуслав поклонился, правой рукой прижимая шляпу к груди. Глаза у него сверкали, усы топорщились, и даже короткий плащ ухитрялся лежать исключительно воинственными складками.
— Не изволь гневаться, князь-воевода, — произнес Раднеевский, смело глядя тому в лицо. — Знаю, что недолжно это, а не утерпел! Уж больно весть у меня радостная!
Князь едва заметно усмехнулся в усы. Я была уверена, что этого больше никто не заметил. Михал зачарованно смотрел на пана Богуслава, а все остальные сидели слишком далеко.
— И что же за весть ты нам принес, пан хорунжий?
— Явились, песьи дети! — чуть ли не с любовью проговорил Раднеевский. — Встали в виду замка лагерем, костры разожгли, мороком отгородились — да что нам тот морок! Дозволь, князь-воевода, саблей их чуток пощекотать!
«Мрыс эт веллер!» — чуть не выпалила я, и остановил меня только предостерегающий взгляд Эгмонта. Значит, КОВЕН нас все-таки догнал!
Ой, что теперь будет…
— И впрямь вести хороши… — протянул князь. — Саблей, говоришь, пощекотать? То доброе дело… А сперва садись-ка с нами, пан. Эй, там — вина!
Вино уже лилось в серебряный кубок — Янош Леснивецкий не слушал лекций почтеннейшего Легкомысла и едва ли знал хоть что-то о природе всеобщего равенства. Так что слуги у него были вышколены отменно. Пан Богуслав сел за стол, бросил шляпу рядом с собой на скамью, одним глотком осушил кубок и закусил подовым пирогом с зайчатиной.
Первым не выдержал Ежи.
— Отец, скажите… — замирающим голосом спросил он, — а это что… настоящая война, правда? И мне тоже можно будет…
Тут он заново обрел дар речи и выпалил:
— Отец, вы говорили, я почти взрослый! Вы ведь дозволите мне ехать с паном хорунжим? Отец!
Старший брат снисходительно усмехнулся. Ему-то уж точно никакого разрешения не требовалось.
— Не сейчас, — весомо сказал князь-воевода. — Мужчина знает, что такое воинский долг. Пока твой долг — охранить сестру. Слабой женщине никак не можно без рыцаря.
Пан Богуслав поспешно проглотил остатки пирога.
— Многие паны позавидуют этой доле! — произнес он, взирая на меня страстными очами.
Это не помешало ему, впрочем, ловко ухватить второй пирог.
2
С крепостной стены открывался просто замечательный вид: луга, холмы, излучина реки, темный лес вдалеке, освещенный ясным летним солнцем. Синие, словно нарисованные, горы на горизонте.
И лагерь ковенцев, окруженный радужной дымкой.
Утро выдалось ветреным и прохладным; я куталась в широкий плащ и тихо радовалась, что по-простому заплела волосы в косу, а не поддалась соблазну соорудить на голове что-нибудь эдакое. Справа от меня молча стоял князь-воевода, которого, кажется, даже ветер огибал стороной. Слева перетаптывался обремененный ответственностью Ежи Леснивецкий. Изредка оттуда доносились тяжелые вздохи.
Эгмонт и Сигурд стояли чуть в стороне, словно отгородившись невидимой завесой. Я вздохнула, невольно покосилась на печального Ежи и решила смотреть только на луг.
А на лугу между тем становилось все интереснее и интереснее. Из-за леса наконец появился небольшой конный отряд. Впереди летел неукротимый пан Раднеевский — его легко можно было опознать по общей воинственности и по золотым шнурам, сияющим на солнце. Следующим был, как легко догадаться по наследственной рыжей шевелюре, старший из моих братьев. Остальные человек двенадцать — пятнадцать держались кучно и следовали чуть позади.
— Глядите, сестра, — тронул меня за локоть Ежи, — как держится в седле пан хорунжий! А конь как его слушается! Какая стать, какая выправка! Многие, многие панны желали бы обрести это сокровище! — Тут Ежи многозначительно посмотрел на меня.
«Коня?» — чуть не ляпнула я, но вовремя сообразила, что речь идет о всаднике. Это что же: Ежи пытается сосватать мне пана Богуслава? Мне неожиданно стало смешно, и не только мне — князь-воевода изумленно покосился на сына, но ничего не сказал.
— Смотрите, сестра, смотрите! — Ежи ткнул пальцем точнехонько в направлении лагеря ковенцев. — Отгородились, песьи дети, думают, будто их не видать!
Не видать? Я недоуменно глянула на Ежи и еще раз посмотрела на вражеские палатки, над которыми мерцала радужная дымка. Дымка?! Е-мое, да это же Щит Невидимости!
Но если так, что же оно просвечивает, будто казенная простыня?
Ежи Леснивецкий наклонился вперед, с хищным выражением рассматривая ковенский лагерь. Было ясно видно: чихать он хотел на этот Щит, да и на прочие мажьи штучки — тоже. А судя по тому, как целенаправленно вел отряд наш отважный хорунжий, и ему заклинание было не помехой. Интересные дела творятся на подгиньской земле!
