ЧУБ. А ну пошел прочь, бесовское отродье!
ВАКУЛА. Нельзя ж в такой день драться, батя!
ЧУБ (быстро крестится). Господи прости! Я тебе сейчас, Вакула, покажу такого батю!
ОКСАНА (изумленно). Вакула?
Панночка в бешенстве от таких проделок Вакулы. Чуб быстро уводит Оксану. Она оборачивается.
ЧУБ (шипит на Вакулу). Сегодня в одиннадцать у меня в клубе!
ВАКУЛА. Слушаюсь, батя.
Оксана никак не может оторваться от Вакулы. Он провожает ее влюбленным взглядом. Чуб с Оксаной уезжают, но перед Вакулой останавливается машина Панночки. Опускается стекло.
ПАННОЧКА. Молись, Вакула! Молись всем угодникам и своему Господу Богу! Ты еще не знаешь, как могут мстить обманутые женщины! Моя месть будет страшная! Ты по-жалеешь, что родился!
На миг она преображается в ведьму. Стекло поднимается, Панночка стартует на страшной скорости. Вакула трясет головой.
ВАКУЛА. И в правду говорят, в каждой бабе сидит ведьма!
***
Чудный дворец Чуба. В росписных хоромах стоит стол (персон на пятьсот), который ломится от яств. За столом сидят: Чуб, Оксана и Панночка. Им прислуживают девушки в украинских одеждах. Здесь же сидит украинс-кий оркестр, который что-то наяривает национальное. Оксана задумчива: из сна явился Вакула, и до сих пор нет ее отца...
ЧУБ (обводит рукой стол). Я на всякий случай… ну, если ты захочешь увидеть родственников… Может, все-таки позвать?
ОКСАНА. Нет, дядя. Не хочу пока никого видеть.
ЧУБ. Ты только скажи. Ведь у твоего дядьки Чуба вся Украина в кумовьях ходит! У нас ведь как? В любую хату плюнешь, обязательно в куму или кума попадешь. Это я еще только для близких родственников стол накрыл. Ну, позвать, дочка?
ОКСАНА. Потом, дядя.
ПАННОЧКА. Ну, что ты пристал к ней, батя? Оксана устала после дороги, а ты к ней со своими родственниками.
ЧУБ. Как мне развеселить тебя, дочка? Ну, хочешь я тебе сейчас спляшу?
ОКСАНА. Ну, что вы, дядя!
ПАННОЧКА. А чего, пусть спляшет, старый дурак, если хочет.
ЧУБ. Да я ради родной кровинушки целый день плясать буду! (Наливает себе огромную чарку водки.) За твой приезд, дочка! За землю нашу! За обычаи!
Выпивает чарку, делает знак оркестру. Звучит музыка. Чуб с гиком начинает пляску и задает такую разухабистую пляску, что Оксана, не выдержав, тоже пускается в пляс. Чуб с криком: “Вот это наша дивчина! Вот это так! Вот так дочка у меня нашлась!” отплясывает так, что чертям тошно.
Во время этого веселья появляется Басаврюк. Он с гнусной усмешкой смотрит на пляску. Внезапно Чуб оказывается возле него и едва не наступает на ногу Басаврюку. Останавливается. Оркестр смолкает. Чуб видит его усмешку.
ЧУБ. Что, брат, не нравятся тебе наши пляски? Вижу, что не нравятся. (Оксане.) Вот, Оксана, и твой отец пожаловал!
ОКСАНА (вскрикивает). Отец!
Хочет подбежать к нему, но что-то ее сдерживает. Басаврюк распахивает объятия, подходит к ней.
БАСАВРЮК Ну, здравствуй, дочка!
ОКСАНА. Отец…
Похотливо обнимает ее, целует в губы. Оксана испуганно отстраняется. Панночка недовольна.
БАСАВРЮК. Ну, вот я и нашел тебя.
ОКСАНА (тихо). Это я нашла тебя.
БАСАВРЮК (раздевает взглядом). Не будем спорить, дочка. Какая ты хорошенькая!
ОКСАНА. Почему ты раньше меня не нашел?
БАСАВРЮК. Я тебе потом расскажу. Ну, чего ты боишься? Обними своего батю скорее!
Распахивает объятия, но Оксана боится обнять его.
ОКСАНА. Все так неожиданно. Я еще не привыкла!
ЧУБ. Ну, чего встали! Садитесь за стол, угощайтесь чем Бог послал.
При упоминании Бога Басаврюка и Панночку заметно кривит. Усаживаются за стол.
БАСАВРЮК (показывает на стол). Гостей ждешь, брат?
ЧУБ. Я гостям, которые наши обычаи соблюдают, завсегда рад. Угощайся, Басаврюк. Пост кончился, теперь можно и разговеться. Горилки выпьешь? А может, водоч- ки анисовой?
БАСАВРЮК. Ты же знаешь, что я не пью.
ЧУБ. Ну, тогда съешь что-нибудь.
Басаврюк протягивает руку, водит, водит рукой, но ничего так и не решается взять.
БАСАВРЮК. Нет аппетита.
ЧУБ. Хоть бараний бок взял бы. Чем плох? Или поросенок молочный перед тобой лежит?
БАСАВРЮК. У меня диета.
ЧУБ. Знаем мы вашу диету бесовскую! Даже за дочь не хочешь выпить.
ПАННОЧКА. Ну что ты, батя, пристал к дяде! Может быть, у него язва.
БАСАВРЮК. Отчего ж, я выпью за дочку… Что-то я у тебя только на столе содовой не вижу.
ЧУБ (кричит прислуге). Ну-ка принесите дорогому гостю содовой! Да чтоб как слеза была!
Чуб подмигивает прислуге, те скрываются за дверями и тут же появляются с запотевшим графинчиком. Наливают Басаврюку в бокал. Он встает, чокается с Оксаной.
БАСАВРЮК. С приездом, дочка. Если б ты только знала, как я тебя рад видеть!
Вновь тянется поцеловать ее в губы, но Оксана смущенно подставляет щечку.
ЧУБ (поднимает свой огромный кубок). Ну, за мать твою, Оксана! Царство ей небесное! Все пьем до дна!
Чуб внимательно смотрит на Басаврюка, который, думая, что пьет воду, выпивает бокал до дна.
ЧУБ (одобрительно). Вот это по-нашему, брат! Давно бы так!
Чуб выпивает, а с Басаврюком начинает твориться ужасное. Глаза вылезают из орбит, из него рвется истинное чудовище, он то зеленеет, то краснеет, то чернеет, из глотки раздается рычанье, появляются и исчезают клыки. Панночка бьет его по спине.
ЧУБ (злорадно). Огурчиком, огурчиком закуси, рожа бесовская.
ПАННОЧКА. Батя, что вы ему налили?
ЧУБ. Как шо? Водки из отборной пшеницы! Тройная перегонка! Только для самых дорогих гостей держу! Чистая, как слеза!
Чуб плескает на стол водку, поджигает. Водка вспыхивает, как факел.
ЧУБ (радостно). Вишь, как горит!
А Басаврюк уже готов вот-вот превратиться в чудовище, Оксана в ужасе, даже Чуба начало пробирать. Он крестится, прижимает к себе Оксану. Прислуга и оркестр бросаются бежать кто куда. Басаврюк, шатаясь, убегает, схватившись за горло, пена летит из глотки. Панночка помогает ему выйти из дома, и уже с улицы слышен его ужасный рев, от которого разлетаются стекла.
ЧУБ. Ишь ты, харя дьявольская, страху-то нагнал!
ОКСАНА. Что это было?
ЧУБ. Говорю ж тебе, дочка, что отец твой чистый бес! Вишь, его как от нашей водки пробрало? Разве ж доброму христианину водка встанет поперек горла? И выпил-то
всего ничего, а чуть наизнанку не вывернулся.
Чуб подходит к графинчику, выливает остатки графинчика себе в кубок.
ОКСАНА. Однако, выпить вы здоровы, дядя.
ЧУБ (обводит рукой стол). Что здесь пить, дочка? Раньше, бывало, мы как присядем с казаками! Эх, прошли времена! За счастье твое хочу выпить, Оксана. Очень ты мне полюбилась. Ведь не учил тебя никто в Америке нашим танцам, а вон как у тебя ладно получилось! Не то что дочка моя - Панночка. Не пойму, когда ее сглазили, да только чувствую, что Басаврюку она роднее, чем мне.
ОКСАНА. Ну, что вы дядя!
ЧУБ. Истинный крест! Молока в доме нельзя держать, сразу скисает. Чеснок в рот не берет, а кони ее увидят, Бог знает что с ними творится.
ОКСАНА. Вы бы, дядя, не пили больше. Я тоже чеснок
не люблю. И к лошадям боюсь подходить.
ЧУБ. А молоко?
ОКСАНА. На то оно и молоко, чтобы скисать.
ЧУБ. Ох, и люба ж ты мне!.. Да и похожа ты на меня, больше, чем на этого Басаврюка. (Подводит ее к зеркалу.) Нет, ты погляди! Погляди! Вся в меня! Что скажешь?
ОКСАНА. Не знаю, что и сказать.
ЧУБ. Ну, за твою красоту, дочка, хочу выпить!
Чуб уже почти выпил свою чарку, но Оксана рассеянно его спрашивает нечто нежелательное.
ОКСАНА. А кто такой Вакула, который нам встретился возле церкви?
При слове Вакула водка встала Чубу поперек горла. Окса на хлопает его по спине. Чуб показывает жестом, что не надо его хлопать.
ЧУБ (хрипит). Истинному христианину водка поперек глотки не встанет. (Он хватает огурец, долго нюхает, наконец облегченно вздыхает, хрустит огурцом).
Мне вдруг послышалась какая-то чертовщина.
ОКСАНА. Я спросила, кто такой Вакула, который меня поцеловал возле церкви?
ЧУБ (сокрушенно). Не послышалось. Я тебе вот что скажу,
дочка. Вакула это такой черт, бес, такой дьявол, что упаси даже и думать о нем!
ОКСАНА. Как черт?
ЧУБ. Да он хуже черта в тыщу раз! Да этот Вакула! А мать знаешь кто у него?
ОКСАНА. Кто?
ЧУБ. Солоха - вот кто! Колдунья, ведьма, каких, еще свет не видовал!
ОКСАНА (смеется). Вас послушать, дядя, так в городе Диканьке одни ведьмы и черти живут!
