Снежные хлопья посыпались на нее с деревьев, и она решила: бежать. Может, успею домчаться до деревни. Я хорошо бегаю.
Но если смогу — тогда что? Разве я успею добраться до двери? А люди будут кричать и метаться кругом. Разве этого всадника такое остановит? Нет, мне придется решать проблему.
Ох, если бы у меня была сковородка.
— Мальца карга! На месте стань!
Она вскинула глаза.
Из белой снежной шапки на кусте торчала голова синекожего человечка.
— За мной безголовый на коне! — крикнула Тиффани.
— На месте стань, осла-баранка! Зри ему в очи!
— У него нету оч!
— Кривенс! Карга ты есть али что! Зри ему в очи, коих нету!
Человечек исчез в снегу.
Тиффани повернулась. Всадник был под деревьями, лошадь уже шла трусцой. У него в руке был меч. И всадник смотрел на нее. Очами, которых нет. И звук сопящего, свистящего дыхания.
Эти человечки сейчас глядят на меня, подумала Тиффани. Бежать нельзя. Бабушка никогда бы не кинулась бежать от чего-то безголового.
Тиффани сплела руки под грудью и яростно воззрилась.
Всадник замер, словно в легком замешательстве, а потом снова направил коня вперед.
Нечто сине-рыжее спикировало из древесных ветвей. Оно было крупнее других человечков, которых Тиффани успела повстречать. Этот приземлился лошади на голову, как раз между глаз, и обеими руками ухватил ее за уши.
— Помни чудное мгновенье, кикимора! — услыхала Тиффани его крик. — Здоров Ян те челом бьет! — И человечек треснул коня в лоб собственным лбом.
К изумлению Тиффани, конь пошатнулся.
— Скусно? — заорал боец-малец. — Крутой ты? А еще раза, с чувством!
От второго удара лошадь неловко затанцевала, пятясь, тут ее задние ноги оскользнулись, и она рухнула наземь.
Снег на кустах так и взорвался: оттуда хлынули синие человечки. Всадник пытался подняться, но его тут же стало не видать под сине-рыжим орущим вихрем…
И всадник вдруг пропал, словно не бывало. И конь его. И снег вокруг.
Посреди жаркой, пыльной дороги на миг оказалась куча-мала человечков, кто-то из них сказал: «Авв, кривенс, я сам се пнул по главе!» — и они тоже исчезли. Но Тиффани успела заметить размытые сине-рыжие полосы в воздухе, которые пропали среди кустов.
Снова запели жаворонки. Кусты опять были зелены и усыпаны цветами. Не сломано ни единой ветки, не оборвано ни одного лепестка. Небо голубое, без бриллиантовых бликов.
Тиффани посмотрела вниз. На носках ее ботинок таял снег. Она почувствовала, что рада этому, как ни странно: значит, случившееся было волшебством, а не сумасшествием. Потому что, если она закрывала глаза, то по-прежнему слышала свистящее дыхание безглавого.
Что ей сейчас было совершенно необходимо — это увидеть обыкновенных людей, и чтобы вокруг делались обыкновенные дела. Но еще необходимее было получить ответы на вопросы.
А чего ей сильнее всего на свете хотелось — это не слышать свистящего дыхания, как только закроешь глаза…
Шатров и палаток больше не было на лугу. Кроме истоптанной травы, нескольких кусочков мела, яблочных огрызков и — увы — куриных перьев, от учителей не осталось и следа.
Тонкий голосок сказал:
— Псст!
Она опустила глаза. Из-под листа щавеля выбрался жаба.
— Мисс Тик сказала, что ты вернешься, — проговорил он. — Я так полагаю, ты хочешь узнать кое-что, верно?
— Все, — сказала Тиффани. — У нас кишмя кишат маленькие человечки! Я не понимаю половину того, что они говорят! Они меня все время называют каргой!
— Ну что ж, — произнес жаба. — Случай, с которым мы тут имеем дело — это Нак Мак Фигглы.
— Был снег, а потом не стал! За мной гнался всадник без головы. А один из… Как ты сказал?
— Нак Мак Фигглы, — ответил жаба. — Еще известны как пиктси. Сами себя называют «Мы Мальцы Вольнецы».
— Один из них бодал лошадь! И она упала! Это была лошадь здоровенная!
— Симптоматично для Фигглов, — сказал жаба.
— Я им дала молока, они его выплеснули на пол!
— Ты дала Нак Мак Фигглам молока?!
— Ты же сам сказал, они — пикси!
— Не пикси, а пиктси. Они определенно не пьют молока.
— Они живут там же, что и Дженни? — требовательно спросила Тиффани.
— Нет. Они против.
— Кого против?
— Всех и всего, — сказал жаба. — Возьми меня в руки.
— Зачем?
— Затем, что женщина там возле колодца уже стала на тебя посматривать. Спрячь меня в передник, ради всего святого.
Тиффани быстро подхватила жабу с земли, улыбнулась женщине и сказала:
— Я засушиваю жаб, для коллекции.
— Вот и умница, — сказала женщина и торопливо пошла прочь.
— Не очень хорошая шутка, — сказал жаба из кармана передника.
— Люди все равно не слушают, что им говоришь, — сказала Тиффани.
Она устроилась под деревом и вытащила жабу из кармана.
— Фигглы пытались украсть у нас яйца и барана, — проговорила она. — Но я заставила их все вернуть.
— Ты получила украденное назад от Нак Мак Фигглов? — сказал жаба. — Они были нездоровы?
— Нет. Они были скорее… ну… любезны, в общем. Даже сделали за меня кое-что по хозяйству.
— Фигглы?! По хозяйству?! — сказал жаба. — Они никогда в жизни не делают ничего подобного!
— А после появился безголовый всадник! — сказала Тиффани. — У него не было головы!
— Ну, это характерно для его типа, — сказал жаба.
— Что происходит, жаба? — сказала Тиффани. — Кто сюда массированно вторгается? Фигглы?
У жабы сделался уклончивый вид.
— Мисс Тик, собственно говоря, не хочет впутывать в это дело тебя, — сказал он. — Она скоро вернется с подмогой…
— Она точно успеет вовремя? — потребовала Тиффани ответа.
— Не знаю. Вероятно, да. Но тебе не следует…
— Я хочу знать, что происходит!
— Она отправилась позвать сюда других ведьм, — сказал жаба. — Э-э… Она не считает, что ты должна…
— Лучше расскажи мне, в чем дело, жаба, — сказала Тиффани. — Мисс Тик здесь нет, а я есть.
— Другой мир причаливает к нашему. Сейчас и в этом самом месте. Довольна теперь? Так сказала Мисс Тик. Но все происходит быстрее, чем она рассчитывала. Твари появляются снова.
— Почему?
— Нет никого, чтобы их остановить.
Повисла тишина.
— Есть я, — сказала Тиффани.
Глава 4. Мы мальцы вольнецы
По дороге домой ничего не случилось. Небо хранило голубизну, овцы не гоняли по лугу задом наперед, и все дышало тихим, знойным спокойствием. Крысоед сидел на дорожке возле кухонной двери, держа что-то в когтях. Он схватил это в зубы, как только заметил Тиффани, и живо порскнул за угол дома мелкой вороватой рысью всех котов, когда у них рыло в пуху. Тиффани слишком хорошо умела швыряться комьями сухой земли.
Но, по крайней мере, это что-то у него в зубах не было сине-рыжим.
— Гляньте на него, — сказала Тиффани. — Мохер трусливый. Ух, я бы его хотела отучить лазить по гнездам, видеть не могу, как он таскает птенцов. Такая жалость.
— Я тоже видеть не могу, такая жалость, — сказал жаба из кармана ее передника. — Как ты насчет того, чтобы ходить в удобной шляпе с широкими полями?
Они скрылись в маслодельне, куда весь день обычно никто, кроме Тиффани, не заглядывал.
В кустах у двери происходил приглушенный разговор.
— Чего мальца карга рекла?
— Рекла, есть ее желание, чтобы энтому коту не растекаться по древу и не цапать мальца птах писклятков.
— Энто? Кривенс! Нае проблемо!
Тиффани усадила жабу на стол как могла бережно.
— Что ты ешь? — спросила она. Вежливость всегда требует предложить гостям угощение.
— Обычно слизяков и червяков, я к ним привык, — сказал он. — Это было нелегко. Если у тебя их нет, ничего страшного. Я полагаю, ты не ожидала, что жаба завернет в гости.
— А как насчет молока?
— Очень мило с твоей стороны.
Тиффани принесла молока, налила в блюдце и стала наблюдать за тем, как жаба перебирается туда через край.
— Ты был прекрасным принцем? — спросила она.
— Что ж, может быть, может быть, — ответил жаба, хлюпая молоком.
— Почему Мисс Тик заколдовала тебя?
— Она? Ха, она бы не сумела. Это серьезная магия, превратить кого-то в жабу, но сохранить ему человеческий разум. Нет, это была фея-крестная. Никогда не становись поперек дороги женщине со звездочкой на палочке, юная леди. Есть у них в характере эдакая жилка.
— Почему она это сделала?
Судя по виду, жаба был в замешательстве.
— Я не знаю, — сказал он. — Это все как бы… в тумане. Я просто сознаю, что был человеком. По крайней мере, мне кажется, что сознаю. У меня от этих мыслей мурашки порой бывают. Проснешься ночью и думаешь: а я вправду когда-то был человеком? Или я был жабой, которая действовала ей на нервы, и она заставила меня просто думать, что я прежде был человеком? Это было бы неплохим наказанием, верно? Предположим, что мне просто не в кого превратиться обратно?
