Пористый нос Витали (единственный голый участок лица) стал крахмально-бел. Безумные глаза остановились на початой бутылке. Судорожным движением Виталя ухватил ее за горлышко и попытался наполнить небольшой граненый стаканчик. Далее началось нечто странное и непонятное: водка с бульканьем покидала бутылку, а вот стакан оставался пустым. Вовремя сообразив, что рискует остаться вообще без спиртного, хозяин столь же судорожно отставил обе емкости на край стола.
– Что скажешь? – сурово спросил чудотворец.
Часто, по-собачьи дыша, Виталя смотрел на протопарторга. Наконец отвел глаза и замотал кудлатой головой.
– М-м… н-нет… – промычал он, будто от боли. – Н-не проси… Завязал я с политикой… Полгода уже как завязал… Партбилет сжег, икону спрятал, орден – тоже… Зря ты пришел, Никодим… У меня ведь жена, дети…
– Где? – хмуро поинтересовался Африкан, именуемый в данном случае Никодимом.
– Что – где?…
– Ну, жена, дети…
Хозяин очумело огляделся. Ни детей, ни супруги в пределах кухоньки не наблюдалось.
– А-а… – понимающе протянул он. – Переехали… Ну а я уж завтра… с утра…
Потянулся к бутылке, но тут же отдернул руку и, опасливо взглянув на Африкана, вытер взмокшие ладони о рубаху.
– Ничего у тебя не выйдет… – хрипло предупредил он, вроде бы протрезвев окончательно. – Тогда не вышло, а уж теперь – тем более. Старики – пуганые все, а молодым идеи – до фени…
– А подполье?
Виталя скривился и махнул рукой:
– Распалось…
– Так сразу и распалось? – не поверил Африкан.
– Ну, не сразу, конечно… – с неохотой признал Виталя. – В позапрошлом году митинг вон в столице устроили… демонстрацию провели… с зеркалами…
– С зеркалами?…
– Н-ну… чтобы сами все увидели… до чего их колдуны довели…
– Это, что ли, когда вас из водометов разгоняли?
Виталя заморгал, взметнул мохнатое личико.
– Из каких водометов? – ошалело переспросил он.
– В «Краснознаменном вертограде» статья была, – пояснил Африкан. – Водой поливали, дубинками чистили…
Слегка отшатнувшись, Виталя испуганно глядел на Африкана.
– Не-е… – растерянно сказал он наконец. – Все честь по чести: митинг санкционированный, демонстрация – тоже…
– А кто санкцию давал? – желчно осведомился Африкан. – Сам небось Глеб Портнягин?
Виталя ссутулился и уронил голову на грудь.
– Дожили… – с горечью сказал Африкан. – У поганого колдуна разрешение клянчить… Причем на что! На проявление народного гнева… Эх!…
Замолчал, потом вдруг протянул по-хозяйски растопыренную пятерню через стол, взял бутылку, осмотрел неодобрительно… С яркой этикетки на него глумливо воззрился козлобородый старик. «Nehorosheff. Водка высшего качества. Розлито и заряжено там-то и там-то… Остерегайтесь подделки…»
– Ну а со стороны колдунов провокации-то хоть были?… – с надеждой спросил Африкан, возвращая бутылку на стол. – Во время митинга…
– Да нас менты охраняли… – виновато сказал Виталя. – Нет, ну были, конечно… – тут же поспешил исправиться он. – Ведьмы баклужинские порчу навести хотели…
– И что?
– Тут же их и загребли… У двоих лицензию отобрали на год… Ворожить можно, а все остальное – нельзя… Вот с тех пор вроде больше акций не проводилось…
Последовало тягостное продолжительное молчание.
– Та-ак… – протянул наконец Африкан. – Порадовал… Ну а вожаки? Тоже врассыпную?
– А Бог их знает… – с тоской сказал Виталя. – Клим вроде в коммерцию подался, а Панкрат и вовсе – в теневики.
– То есть экспроприацию все же проводит? – встрепенулся Африкан.
– Да проводить-то – проводит… – уныло откликнулся хозяин. – Банк вот взял, говорят, на прошлой неделе… Но ведь это он так уже, без политики…
Устыдился – и смолк.
– Эх, Виталя, Виталя… -с упреком сказал Африкан. – Такое подполье вам оставил, а вы…
Хозяин всхлипнул.
– Да ты посмотри на меня! – жалобно вскричал он. – Ты посмотри! Ну какой из меня подпольщик? Да! Опустился! Да!… Телевизор не смотрю, радио не слушаю, газет не читаю… Вон, видишь? – Виталя не глядя ткнул пальцем в репродуктор с болтающимся обрывком провода. – Не тот я уже, Никодим, не тот… Да и ты тоже…
Африкан вздрогнул и медленно повернулся к хозяину. Виталя поперхнулся.
– Н-ну… сам вон уже с нечистой силой знаешься… – шепотом пояснил он, робко указав наслезенными глазами на попятившегося Анчутку. В присутствии Африкана тот не посмел стать невидимым и лишь плотнее вжался в угол.
Некоторое время оба смотрели на домового.
– А что ж?… – глухо, с остановками заговорил Африкан. – Для святого дела и нечисть сгодится… Честных людей, я гляжу, не осталось – значит будем с домовыми работать…
Виталя вскинул затравленные глаза и, ощерив руины зубов, с треском рванул ворот рубахи.
– Не трави душу, Никодим… – сипло взмолился он. – Замолчи!…
Африкан встал. Широкое лицо его набрякло, потемнело.
– Если я сейчас замолчу, – с трудом одолевая каждое слово, выговорил он, – камни возопиют… Да что там камни!
Неистово махнул рукой – и в сломанном репродукторе что-то треснуло, зашуршало, а в следующий миг в мертвый динамик непостижимым образом прорвалась вечерняя передача Лыцкого радио. Звенящий детский голос декламировал самозабвенно:
Когда Христос был маленький,
С курчавой головой…
– Не смей!… – Виталя вскочил, кинулся к репродуктору. Сорвав со стены, с маху метнул об пол и с хрустом раздавил каблуком…
Он тоже бегал в валенках
По горке ледяной… – как ни в чем не бывало продолжал ликовать расплющенный в лепешку динамик.
Виталя взвыл, схватил репродуктор и, вылетев в открытую настежь дверь, кинулся к колодцу.
В просторы иудейские
Зашвыривал снежки… – прозвенело напоследок. Далее послышался гулкий всплеск – и все стихло. Затем в проеме, пошатываясь, возник Виталя. Даже сквозь обильную волосатость заметно было, что лицо у него – искаженное.
– Уходи… – обессиленно выдохнул он. Набычась, протопарторг двинулся к двери. Анчутка метнулся за ним. Оказавшись на пороге, Африкан плюнул и, не стесняясь хозяина, отряс прах с высоких солдатских ботинок.
– Именем революции, – процедил он. – Лежать этому дому в развалинах… Оставшийся в одиночестве хозяин проклятого жилья нагнулся над продырявленным порожком. Гневный плевок протопарторга прожег кирпичи насквозь. Виталя издал слабый стон и побрел к столу. Хотел вылить остатки зелья в стаканчик – как вдруг замер, припомнив, видать, о том, что стряслось минут пять назад, и на всякий случай допил водку прямо из горлышка.
– В развалинах, в развалинах… – горестно передразнил он, роняя бутылку на пол. – А то я сам не знаю, что завтра ломать придут!…
* * *
– Ну что, друг Анчутка? – задумчиво молвил Африкан. – Где ночевать-то будем? По-партизански или в Чумахле ночлега попросим?…
Домовой беспомощно завертел пушистой головенкой. Слева чернел лесок, справа дробно сияла в ночи окраина Чумахлы.
– Да ты не бойся… – успокоил Африкан своего пугливого спутника. – Никто тебя братве не заложит… Если какая нечисть в хате – я ее в два счета выставлю… Скажу: «Сгинь!» – и сгинет…
Услышав страшное слово, Анчутка вздрогнул и сжался по привычке в комочек. Однако тут же сообразил, что произнесено оно было не в сердцах, добродушно и, стало быть, силы не возымеет. Глазенки домового вспыхнули.
– Сгинь! – повторил он в восторге. И, подумав, добавил злорадно: – Контр-ра!…
Африкан хмыкнул и покачал большой выпуклой плешью.
– Ты гляди… – подивился он. – Ловко у тебя выходит! С ГПУ небось сотрудничал?
Анчутка потупился:
– С НКВД…
– Ну то-то я смотрю…
Кажется, протопарторг хотел добавить еще пару ободряющих слов, но тут окраина Чумахлы – исчезла. Только что сияла рассыпчато, лучилась – и вдруг беззвучно канула во тьму.
– Свет, что ли, вырубили?… – озадаченно пробормотал Африкан. – Прям как в Лыцке…
Однако чем ближе подходили они к Чумахле, тем яснее становилось обоим, что окраину погрузили во мрак с умыслом. Два квартала частного сектора патрулировались: ночь была буквально издырявлена карманными фонариками. В тесной улочке Африкану с Анчуткой встретились двое в милицейской форме. Не остановили, понятно, не окликнули, прошли мимо…
– У, ш-шакалы… – приглушенно возмущался один из них. – Нет, ну я понимаю: выселили, оцепили… Но обесточивать-то зачем? Специально для мародеров, что ли?…
– Так мародеры и обесточили, – ворчливо отвечал ему второй. – Перекусили провод – и готово дело…
– Починить, что ли, долго?
– Да они монтеру в чемоданчик смык-траву подложили… – сквозь зубы пояснил более информированный. – Монтер на столб залез – и ни пассатижи не разожмет, ни кусачки… А пока за другим инструментом бегали, эти падлы еще с трех пролетов провода поснимали… Вздорожал алюминий… – с сокрушенным вздохом добавил он.
