«Я НИ УМИРЛА», – гласила записка.
Окно было открыто и подперто обломком доски.
– А, – сказала нянюшка скорее себе, чем кому-либо еще, – вижу, тебя нет. Я… я просто поставлю чайник и подожду, когда ты вернешься, хорошо?
К Заимствованию нянюшка Ягг относилась неоднозначно. С одной стороны, это, конечно, здорово войти в разум животного или еще кого, но, с другой стороны… слишком многие ведьмы не возвращались. Вот уже несколько лет нянюшка подкармливала кусочками сала и корками бекона некую синичку, которая всеми повадками очень походила на матушку Посталюту, однажды ушедшую Заимствовать, да так и не вернувшуюся. Жуткая вещь… если ведьма вообще может считать что-то жутким.
Нянюшка вернулась в буфетную и опустила ведро в колодец, напомнив себе на сей раз выбросить тритонов, прежде чем поставить воду на огонь.
А потом она стала смотреть на сад.
Некоторое время спустя какое-то маленькое существо впорхнуло в верхнее окно.
Нянюшка разлила чай. Аккуратно взяла одну ложку сахара из сахарницы, высыпала остальной сахар в свою чашку, ложку сахара вернула в сахарницу, поставила обе чашки на поднос и поднялась по лестнице.
Матушка Ветровоск сидела на кровати.
Нянюшка огляделась.
На балке вниз головой висела летучая мышь.
Матушка Ветровоск растирала уши.
– Гита, будь добра, поставь под нее горшок, – попросила она нянюшку. – Они постоянно гадят на ковер.
Нянюшка отыскала наиболее интимный предмет спальной комнаты и ногой толкнула его по половику.
– Сделала тебе чашку чая, – сообщила она.
– То, что нужно, – кивнула матушка, – а то во рту какой-то жучиный привкус.
– Я думала, ночью ты предпочитаешь сов, – сказала нянюшка.
– После них потом все время пытаешься провернуть голову по кругу, – поморщилась матушка. – Летучие мыши, они, по крайней мере, смотрят в одну сторону. Сначала я пробовала Заимствовать кроликов, но сама знаешь, чем они думают. Вернее, о чем только и думают.
– О траве?
– Ага, о ней самой.
– Что-нибудь выяснила? – спросила нянюшка.
– Туда приходили. Каждое полнолуние! Судя по всему, это были девушки. Летучие мыши видят только силуэты.
– Неплохо, – осторожно похвалила ее нянюшка. – Кто-нибудь из местных?
– Скорее всего. Во всяком случае, они туда пришли, а не прилетели.
Нянюшка Ягг вздохнула.
– Это были Агнесса Нитт, дочь старого Трехпенсовика, и Люси Чокли. Да еще несколько девчонок.
Матушка Ветровоск уставилась на нее с широко раскрытым ртом.
– Извини, – пожала плечами нянюшка. – Я расспросила Джейсона.
Летучая мышь рыгнула. Матушка вежливо прикрыла рот ладонью.
– Я, наверное, выгляжу старой дурой? – спросила она некоторое время спустя.
– Нет, что ты, – успокоила ее нянюшка. – Заимствование – это ведь настоящее искусство. И ты прекрасно им овладела.
– Слишком гордой я стала. А ведь раньше я бы тоже людей расспросила, перед тем как носиться по лесам летучей мышью.
– Наш Джейсончик ничего бы тебе не сказал. Да и мне он открылся только потому, что иначе я превратила бы его жизнь в ад, – хмыкнула нянюшка. – На то они и матери.
– Теряю чутье, вот в чем дело. Старею я, Гита.
– Лично я всегда говорю следующее: ты настолько стара, насколько себя чувствуешь.
– Именно это я и имею в виду.
Нянюшка Ягг выглядела озабоченной.
– Была бы здесь Маграт, – пробормотала матушка, – я бы такой дурой перед ней выставилась…
– Маграт сейчас сидит в своем замке, – ответила нянюшка. – Учится быть королевой.
– По крайней мере, когда ты – королева, никто и не заметит, что ты что-то там делаешь неправильно, – возразила матушка. – О нет, все, что ты делаешь, правильно, потому что это ты так делаешь.
– Королевская власть… Смешная штука, – покачала головой нянюшка. – Берешь девушку с задницей, как у двух свиней, завернутых в одеяло, и головой, полной воздуха, выходит она замуж за короля, принца или еще кого-нибудь и вдруг становится ее королевским сиятельством-величеством-принцессой. Ох уж этот смешной старый мир.
– Запомни, лебезить перед ней я ни в жизнь не стану, – предупредила матушка.
– А ты никогда ни перед кем не лебезила, – терпеливо сказала нянюшка Ягг. – Никогда не кланялась старому королю. И Веренса едва удостаиваешь кивком. Да уж, кто-то, а ты никогда ни перед кем не лебезила.
– Именно так! – воскликнула матушка. – Именно так и должны поступать ведьмы.
Нянюшка немного подуспокоилась. То, что матушка вдруг заговорила о старости, встревожило ее. Она больше привыкла к матушке в нормальном состоянии едва сдерживаемого гнева. Матушка встала.
– Значит, дочь старого Чокли, говоришь?
– Именно.
– Ее мать звали Кибль, верно? Приятная женщина, насколько я помню.
– Да, но когда она умерла, старик отослал дочку в Сто Лат, в какую-то там школу.
– Не одобряю я эти школы, – нахмурилась матушка Ветровоск. – Они только мешают образованию. А все эти книги… Книги! Да что в них хорошего? Люди сейчас слишком много читают. Вот когда я была молодой, времени на чтение у нас не было, это я точно помню.
– Мы были слишком заняты другими развлечениями.
– Верно. Пошли, у нас мало времени.
– Что ты имеешь в виду?
– Дело тут не только в девушках. Там есть еще что-то. Чувствуется какой-то разум – он-то всем и управляет.
Матушка поежилась. Она слишком явственно ощущала это – так опытный охотник, крадущийся по лесам, мгновенно чувствует присутствие другого охотника – по тишине, когда должен быть шум, по примятым стеблям, по ярости пчел.
Нянюшка Ягг никогда не одобряла Заимствование, а Маграт наотрез отказывалась даже пробовать. У других же старых ведьм, живущих на противоположном склоне горы, было слишком много проблем с собственными головами, чтобы лезть еще и в другие. Таким образом, матушка одна прибегала к Заимствованию.
По королевству блуждал разум, а матушка Ветровоск не могла его понять.
Она Заимствовала. Однако здесь следовало проявлять крайнюю осторожность. Это ведь как наркотик, затягивает. Входить в разумы зверей и птиц – но не пчел – нежно управлять ими, смотреть на мир их глазами… Матушка Ветровоск частенько наведывалась в чужие сознания. Для нее это было неотъемлемой частью ведьмовства. Возможность взглянуть на мир иными глазами…
…Глазами мошек увидеть медленное течение времени в быстротечном дне, их маленькие разумы перемещаются с быстротой молнии…
…Телом жука услышать мир, представляющий собой трехмерный узор колебаний…
…Носом собаки обонять запахи, которые вдруг приобретают цвета и оттенки…
Но за это приходилось платить. Конечно, никто никакой платы не требовал, но само отсутствие каких-либо требований налагает моральные обязательства. Ты стараешься не бить мух. Как можно осторожнее рыхлишь грядки. Подкармливаешь собак. Ты – платишь. Ты заботишься не потому, что это хорошо, а потому, что так правильно. После себя не оставляешь ничего, кроме смутных воспоминаний, а с собой забираешь только впечатления, не больше.
Но этот иной, блуждающий разум… Он будет входить в сознания, будто цепная пила, и брать, брать, брать. Она чувствовала его форму, хищническую, жестокую, злую. Этот ум будет использовать, будет причинять боль. Почему? Да потому, что это весело и интересно.
Только одно существо на свете обладает подобным разумом.
Эльф.
Высоко над землей трещали ветви деревьев.
Матушка и нянюшка шагали по лесу. По крайней мере, матушка Ветровоск шагала, а нянюшка Ягг пыталась от нее не отстать.
– Дамы и Господа пытаются найти выход, – говорила матушка. – И есть еще что-то. Это нечто уже пробилось сюда. Какая-то тварь с той стороны. Скряб загнал оленя в кольцо, там-то их и поджидало это существо. Кто-то входит, кто-то выходит, нормальный обмен…
– Какое существо?
– Сама знаешь, зрение у летучих мышей никуда не годится. Они видят лишь силуэты. Но старого Скряба что-то убило. И эта тварь все еще бродит по округе. Она явилась оттуда, откуда потом придут Дамы и Господа.
Нянюшка посмотрела на тени. Ночью в лесу так много теней…
– Тебе не страшно? – поинтересовалась она. Матушка хрустнула пальцами.
– Нет. А чего тут бояться? Пусть лучше эта тварь боится.
– Правильно о тебе говорят. Ты слишком гордая, Эсмеральда Ветровоск.
– И кто ж так говорит?
– Ты сама, только что.
– Наверное, чувствовала себя неважно.
«Я была несколько не в себе», – вероятно, сказал бы другой. Но матушка Ветровоск всегда была только в себе, здесь и сейчас.
Две ведьмы поспешили дальше, а над землей все так же бушевал ветер.
Из колючих зарослей им вслед смотрел единорог.
Диаманда Чокли действительно носила фетровую шляпу с обвисшими полями. Да еще и с вуалью.
